Глава седьмая
ТРЕЩИНА

 

Пейзаж Луны изменился. Исчез пепельно-серый покров. Каменное море, по которому двигались путники, казалось глазурью и отливало синеватой сталью с фиолетовыми блестками. Оно напоминало застывший шлак, местами гладкий, как лед, местами волнистый, с расходящимися кругами морщин, шероховатый и пористый.

Эллен вскрикнула, увидев из-за поворота глазурный наст равнины, по которому протянулись две полосы, одна золотистая - к косматому солнцу, другая нежно-синеватая - к исполинскому шару Земли, висевшему над зубцами горного кряжа.

Эллен сидела на кузове танкетки у самой полусферы и опиралась на железную руку манипулятора.

– Как странно, лунная дорожка на Луне... На Земле верят, что лунная дорожка ведет к счастью.

– Может быть, потому... – тихо начал Евгений.

– Что она ведет к нам на Луну, – договорила за него Эллен. – А эта дорожка ведет обратно, к синему небу, к полутеням, к мягкому рассеянному свету, к дождику, ко всему тому, что мы не ценили дома, на Земле. И, конечно, к счастью...

Том Годвин, шедший рядом, присвистнул:

– До бога далеко, до дома и счастья еще дальше. Конечно, не для тех, кто дома торчит.

– Кого вы имеете в виду? – насторожился Евгений.

– Того, кому всего мало: тепла, комфорта, кофе и виски... кому надо еще перца... притом чужого.

Евгений промолчал.

– Застрял ответ? – осведомился Годвин. – Запейте его коктейлем, который приготовит ваша очередная девушка.

Не сразу послышался голос Евгения:

– Электромагнитный сигнал, мистер Годвин, возвращается с Луны через три секунды. Но в разговоре с вами я предпочел бы измерять расстояние парсеками.

– Чтобы мои слова шли к вам несколько лет? – начал закипать Годвин.

– Лучше несколько поколений, – вежливо ответил Евгений и повернул танкетку за утес так резко, что Эллен едва усидела.

– Мужчины, перестаньте! – возмущенно крикнула она и осеклась.

Танкетка с ходу остановилась.

Разъяренный Годвин так и замер с открытым ртом.

Петр Громов и Аникин, ушедшие вперед, стояли неподвижно.

Все молчали.

Лунный шар, когда-то сжимаясь, здесь раскололся, как исполинский орех. Первозданная сила словно мечом разрубила планету. Гигантская трещина пропастью рассекла равнину моря, крутостенным ущельем надвое развалила горный кряж. Части гор сместились. Море делало огромный уступ, простираясь за трещиной уже метров на сто ниже.

Эллен соскользнула с танкетки и подошла к обрыву. Петр Громов придержал ее за руку.

– Да, это страшно! – сказала она. – Почему людей так тянет прыгнуть вниз? Я узнала в Париже, что на Эйфелевой башне за время ее существования произошло более трехсот самоубийств. Человек месяцами смотрит на гигантское решетчатое сооружение, чтобы, наконец, не выдержать, подняться на верхнюю платформу и... спрыгнуть.

– Что ж, – мрачно заметил Годвин. – Нам уже можно прыгать. Идти некуда.

– Нет, почему же? – сказал Петр Громов.

Он стоял, скрестив на груди руки и глубоко задумавшись, и смотрел на противоположный, недоступный край трещины. Ее острая кромка была там совсем другого цвета, обведенная красноватой каймой. Розовые пятна причудливым узором отходили от нее на десятки метров, заполняя ямы и впадины равнины.

– Вот это я хотел увидеть больше всего в жизни, – сказал Петр Громов.

– Не знаю, сэр, что вы хотели, но я уже вижу и, к счастью на этой стороне, именно то, что по сердцу всякому, живущему в кредит.

Аникин удивленно наблюдал, как Том Годвин поспешно насыпал пирамиду камней.

– Что это ты? – поинтересовался он.

– Том Годвин платит по векселям, Ван! Спасательная экспедиция, топливо - все за мой счет.

– На котором лишь прожитые годы?

– Все они не стоят последнего часа. Теперь на счете прииск имени невесты.

– Вот как? - заинтересовалась Эллен.

– Золотых слитков не меньше, чем в Нью-Йорке религиозных сект. Забирайте сколько хотите самородков. О'кэй!.. Прииск мой!

Аникин брал из рук Годвина темно-червонные острогранные слитки с пятнами слежавшейся пыли в углублениях и возвращал их ему. Тот уже не знал, куда их девать, заполнив карманы скафандра.

– На Луне, - сказал Аникин, - железный гвоздь, привезенный с Земли, становится золотым. По цене. Твои самородки, доставленные с Луны, обойдутся на Земле не дешевле искусственных изотопов золота.

Годвин не слушал. Он что-то написал на бумажке и положил ее в вершину горки.

– Не придавливай, – посоветовал Аникин. – И так пролежит тысячелетия, дождем не вымочит, ветром не сдует.

– Записку можно предъявить и раньше, – сказал Годвин и, вынув бумажку из-под камня, протянул ее Эллен.

Эллен прочла, нахмурилась и молча возвратила.

– В ракете я... выдумал невесту, – буркнул Годвин.

Озабоченная Эллен подошла к Петру Громову:

– Командор. Трещина - это страшно.

– Вы так считаете? – покосился на нее Петр Громов.

– А как вы думаете, чьим именем назван прииск?

Петр Громов пристально посмотрел на Эллен:

– И поэтому опасаетесь всяческих трещин?

Эллен посмотрела не на трещину, а на бумажку в камнях, на которой было написано: «Прииск Эллен».

– Объяснение не лишено оригинальности, – сказала она.

– Что там вам объясняют, Эль? – тревожно спросил Годвин.

– Вред трещин, – ответила Эллен.

– Трещину нужно преодолеть, – внушительно произнес Петр Громов.

– К черту, командор! Головой рискуют бедняки, а сейчас вы имеете дело с богатым человеком, жизнь которого в Америке принято оберегать частными детективами.

– Мы рискуем не вашей жизнью, Годвин, а танкеткой.

– Жалею, что она пуста.

Эллен обернулась.

Танкетка приближалась к краю трещины, отбрасывая манипулятором крупные самородки. За полусферой виднелся Евгений.

– Напрасно золотом бросаешься, – заметил ему Петр Громов. – Тяжелые камни пригодятся для трамплина.

– Это не щедрость смертника с электрического стула? – поинтересовался Годвин.

– Нет, трезвый расчет, – ответил Петр Сергеевич.

– Наташа уже побежала в соседний корпус, – сказал Евгений. – На дворе ливень. А она в чем была выскочила. Электронно-математическая машина сейчас высчитывает скорость разбега, угол взлета, силу удара...

Эллен восхищенно смотрела на Евгения:

– И вы прыгнете?

– Даже если бы находился в кабине, – ответил он.

Через пять минут в полусфере танкетки рядом с Евгением появилась голова Наташи. Мокрые волосы свисали на плечи прядями, на озабоченном лице виднелись капли дождя. Она тяжело дышала.

Евгений взял у нее перфорированную карточку.

– Ну как? – спросил Петр Сергеевич.

Евгений посмотрел отсутствующим взглядом на брата, потом обернулся к горному склону, словно оценивая его.

– Может быть, с него удастся разбежаться. Скорость нужна не ниже ста сорока трех километров в час. Угол взлета 45 градусов.

– Как у старых гаубиц, – заметил Аникин.

– Так и думал, будем насыпать трамплин, – решил Петр Громов. – А удар? – и он посмотрел на Наташу.

Она смутилась.

– Здравствуйте, Петр Сергеевич. Простите, я совсем вымокла. Математическая машина сейчас заново проверяет все узлы на удар. Но я уже сказала Жене. Надо прыгать.

– Спасибо, Наташа, – сказал Петр Громов и скомандовал: – За работу, друзья!

Наташа долго наблюдала через приоткрытую дверь макета танкетки, как люди на Луне поднимали огромные камни и возводили трамплин, похожий на снежную горку для детей.

Танкетка приволокла в железных руках глыбу камня, которая не уступала постаменту памятника Петру в Ленинграде. Ее положили у самого края пропасти.

Трамплин был готов.

Побледневшая Эллен наблюдала, как танкетка, примеряясь, чуть въехала на насыпанную крутую каменную горку. Трамплин обрывался на краю трещины. Эллен с сомнением измеряла глазами расстояние до противоположного края. Трудно было поверить, что машина долетит до него.

Петр Громов угадал ее мысли. Он сказал:

– На Земле лава вулканов, выброшенная из кратера, тут же стекает по склонам. На Луне тяжесть меньше и лава пролетала над поверхностью десятки километров, образуя кольцевые хребты цирков.

– Ну, это еще не доказано! – запротестовал Аникин.

– Сейчас убедишься. – Евгений с танкеткой уподобился вылетающей из жерла вулкана каменной глыбе.

Танкетка забралась высоко на горный склон и замерла там, словно не решаясь ринуться вниз.

В шлемофонах ощущались шорохи, похожие на шум дождя. Они доносились с Земли, из лаборатории дальнеуправления, в которой было открыто окно.

Но вот танкетка двинулась, помчалась, подпрыгивая на камнях, кренясь то в одну, то в другую сторону. Бег ее все ускорялся, она уже пролетала по десятку метров над камнями, снова касалась их и вновь взлетала, готовая совсем оторваться от поверхности. Нужно было обладать феноменально быстрой реакцией и точной интуицией, чтобы рассчитать на три секунды раньше толчки и повороты танкетки. Ведь Евгений видел все с опозданием на полторы секунды, и столько же тратилось на то, чтобы его команда достигла аппаратов танкетки.

Совершенно беззвучно, подпрыгивая и грохаясь на камни, танкетка подлетела к трамплину, задела его одной гусеницей, накренилась и вдруг вывернулась, не опрокинулась, оказалась на узкой взбегающей дорожке. Еще мгновение - и она, устремляясь носом к звездному небу, сорвалась с вертикального обрыва и, как по воздуху, которого нет на Луне, подобно выпущенному снаряду, полетела над мрачной пропастью.

За ней змеилась веревка...

Танкетка достигла высшей точки полета и стала падать в пропасть. Для тех, кто смотрел сверху, казалось невозможным, что она долетит до другого края.

Эллен вскрикнула и отвернулась.

– Ох, черт возьми! – простонал Том Годвин.

– Есть! – крикнул Аникин. – Ну и молодец!

Танкетка пробежала несколько метров по камням и остановилась.

Петр Громов обнял Эллен за плечи. Аникин и Годвин стали натягивать провисшую через пропасть веревку. Другой ее конец был так далеко, что она казалась там светящейся ниточкой на фоне черного провала, глубину которого невозможно было даже представить.

– Не удивлюсь, – тихо сказал Петр Громов, – если здесь почувствуется дыхание еще неостывшей планеты.

– Вы хотите сказать, что там, куда можно сорваться, – не просто холодная тьма, а расплавленная магма? – подняла на него глаза Эллен.

– Я знаю, что это за красные пятна на той стороне! Если бы я мог перепрыгнуть, как танкетка, я был бы уже там. Мы переправимся с вами вместе первыми...

– В вагончике канатной дороги над Ниагарой мне казалось, что я сорвусь. Внизу были пенные струи, как на мраморе.

– Канатная дорога готова, – отозвался Аникин. – Только вместо вагона крюк.

Натянутая между трамплином и танкеткой веревка шла круто вниз, провисая над черным проемом.

Громов решительно подошел к трамплину.

– Аленушка! – неожиданно ласково позвал он Эллен.

Эллен подняла брови, улыбнулась и покорно подошла.

Том Годвин дотронулся до руки командора.

– Обязан вам жизнью. Сейчас речь о большем.

Громов кивнул.

Аникин надел на веревку крюк и приспособил к нему веревочную петлю, в которую можно было вдеть одну ногу, как на гигантских шагах. Потом накинул на канат вторую веревочную петлю для торможения.

Петр Громов скрепил свой пояс с поясом Эллен.

Том Годвин хотел было попрощаться с Эллен, но Громов свирепо взглянул на него, и он отступил. Аникин вел себя так, словно ничего особенного не происходит.

Вниз по канату скользнули две тесно обнявшиеся фигурки. Скафандры казались ослепительными на фоне черноты провала.

Эллен не хотела смотреть вниз, но она не простила бы себе, если бы не взглянула.

В бездне густела неимоверная чернота, как в космическом небе, даже еще темнее, потому что не было звезд. Впрочем, если не звезды, то что же светилось там, в глубине? Или это причуды головокружения?

Нет! У Эллен не кружилась голова. Она упивалась свободным полетом, не чувствовала собственного веса, не замечала поддерживавшей ее веревки. Рядом был могучий человек, для которого она была легче пушинки, который заставлял ее летать. И она летела! Это было самое острое, самое невозможное ощущение... Нет! Наслаждение! Какое бывает во сне, когда одного усилия воли достаточно, чтобы оторваться от земли, взмыть над миром, парить торжествуя!

Движение стало замедляться, полет прекратился. Громов уперся ногами в камни и помог Эллен встать. Он легко приподнял ее одной левой рукой.

– Мы летали, – слабо сказала она.

Громов опустился на колени, снимая с камней странный красноватый налет.

– Жизнь! Слышите, Аленушка, это жизнь!

Он растирал на перчатке что-то, подобное плесени.

– Жизнь? – удивилась Эллен. – А это? – И она указала на беспомощно расстелившуюся на камнях гусеницу.

Петр Громов выпрямился. Только сейчас он понял, какая страшная авария произошла с танкеткой при ударе. Глаза его тревожно сузились, но на губах еще держалась торжествующая улыбка ученого, открывшего жизнь на Луне.

пред. глава         след. глава