Все года
1929 1954
1956 1958
1960 1961
1962 1964
1965 1966
1967 1968
1969 1972
1973 1974
1975 1976
1977 1978
1979 1980
1982 1983
1984 1986
1987 1988
1989 1990
1992 1993
1994 1999
По алфавиту

Александр КАЗАНЦЕВ

---------------------------------------------------------------------

Книга: Рэй Брэдбери

"451º по Фаренгейту», фантастическая повесть

Издательство "Мир", Москва, 1964

---------------------------------------------------------------------

ПРЕДИСЛОВИЕ

Газеты прошлого века сообщили об исполинском мор­ском чудовище, показывавшем спину то там, то здесь, а порой озарявшем океан таинственным светом. Чудовище оказалось удивительной подводной лодкой. Капитан Немо, мечтавший о свободе Индии и отрекшийся от чело­вечества, построил подводный корабль, чтобы уйти на нем в безвременье морей. Вместе с героями романа мы погружались в глубины океана, поражались чудесам подводного мира и еще большему чуду — «Наутилусу», до технического совершенства которого еще далеко суб­маринам двадцатого века.

Во времена Жюля Верна подводные лодки были при­митивны, но писатель сумел увидеть направление, в ко­тором развивались впоследствии наука и техника; в стремлении своего героя, капитана Немо, он передал мечту угнетенных народов о свободе.

В прогрессивности взглядов Жюля Верна заключен секрет его дара предвидения, притягательная сила его произведений. Читатель прошлого всей душой желал, чтобы увлекательная фантастика осуществилась, чита­тель современный восхищается угаданными достижениями техники и по-новому воспринимает образ капи­тана Немо, родина которого освободилась от пут коло­ниализма.

Фантастическая книга, пронизанная научной меч­той, заглядывает в завтрашний день, зовет к свету, к жизни, к будущему.

Туннель, прорытый героями Келлермана под дном Атлантического океана, использование тепла Земли, из­менение климата Арктики, хлеб, получаемый из воздуха (мечта Тимирязева!), и, наконец, выраженная в повести Циолковского мечта о реактивном корабле, победителе межпланетного пространства, — все это зов в будущее, зов, преисполненный веры в человека, в его гений, в прогресс, в неиссякаемые возможности науки и техники.

Однако научная фантастика имеет и другое направ­ление.

Изобретатель машины времени, нажав какие-то ры­чаги, отправляется в далекое будущее... И Уэллс пре­вращает свою повесть в своеобразный «телескоп», видя­щий во времени. Герой повести попадает в мир, где непримирившиеся классы угнетенных и эксплуататоров выродились в животные виды, биологически отличные друг от друга. Те, кто в течение тысячелетий создавал материальные ценности, ушли под землю, в мир искус­ственного света и неведомых машин, превратились в трудолюбивых, технически одаренных, но жестоких морлоков; те, кто веками присваивал себе плоды чу­жого труда, выродились в слабых, ни к чему не способ­ных существ, жалких и беспомощных потомков чело­века, которых морлоки продолжают кормить и обслу­живать, но... теперь уже как домашний скот, ради их нежного и вкусного мяса...

Неужели это действительно «телескоп времени»? Неужели писатель показал нам жуткую картину под­линного будущего? Вовсе нет! Для Уэллса его «теле­скоп времени» был средством отрицания капиталистиче­ского мира угнетателей и угнетенных, гневным изобли­чением паразитического класса, страстным возгласом, что «так дальше продолжаться не может, иначе вот к чему мы придем!» Писатель не показывал, как должно быть, но он наталкивал читателей на поиски путей к бу­дущему, которые исключали бы нарисованную в «Ма­шине времени» картину.

В последние годы казалось, что традиция Уэллса умерла на Западе. В потоке фантастической литературы не осталось места разоблачению и осуждению суще­ствующих порядков.

Книжный рынок США наводнен множеством произ­ведений, использующих для своих сюжетов модные дей­ствительные или предполагаемые достижения техники. Американская фантастика в основном, к сожалению, не пошла по пути, проложенному ее патриархом Гу­го Гернсбеком, который в своем романе «Ральф 124С241+» еще в 1911 году предсказал многие до­стижения современной науки и техники. Электронный мозг и межпланетные корабли, тупопослушные робо­ты — все это служит сейчас у многих американских пи­сателей лишь ареной, фоном для действий все тех же знакомых читателю гангстеров, полицейских, злато­кудрых красавиц с осиной талией и удачливых «сверх­человеков». Стандартные гангстерские истории стан­дартного американского быта переносятся из Нью-Йорка или Чикаго в межпланетные пространства, гон­ки за преступниками ведутся не на автомобилях, а на ракетных космических кораблях. Это чтиво, часто не поднимаясь выше уровня бульварной литературы, слу­жит все тем же целям оболванивания читателя, запу­гивания его войной и безысходностью. Преподносимые ему картины будущего — это картины разрушения, вы­рождения, одичания... конца цивилизации. Рядового американца призывают жить сегодняшним днем, не за­думываясь о будущем, которое все равно беспросветно и мрачно.

Но вот перед нами фантастическая книга американ­ского писателя Рэя Бредбери, писавшего немало в этом жанре, но выступившего на этот раз с неожиданной для всех повестью «451° по Фаренгейту».

Что это такое? Что за цифра? Что за темпера­тура?

Посмотрим эпиграф:

«451° по Фаренгейту — температура, при которой воспламеняется и горит бумага...»

Почему бумага?

Перевернем страницу. Сейчас писатель перенесет нас в мир будущего...

Мир будущего? Вот он, «мир будущего», отвечает нам автор, смотрите и... ужасайтесь!

Однако не морлоки, пожирающие свой человекооб­разный скот, встретят нас на страницах повести. Нет! Мы познакомимся там с рядовыми американцами сего­дняшнего дня, поставленными не в какие-либо новые условия, а именно в те самые не изменяющиеся условия, которые существовали в дни, когда Рэй Бред­бери взялся за перо.

Этих американцев XXI века будут окружать заме­чательные достижения техники, которые умеет угады­вать писатель; «пешеход», человек, идущий пешком, а не мчащийся в ракетном автомобиле, будет тогда необык­новенной, дикой фигурой, обращающей на себя всеоб­щее и презрительное внимание; радио и телевидение, автоматика и телемеханика, кибернетика, атомная техни­ка — все это достигнет в те времена головокружитель­ного уровня; люди забудут о самопроизвольно вспыхи­вающих пожарах, огнезащитный слой надежно покроет стены домов, но вместе с тем необыкновенно разовьется техника пожарного дела...

С рядовым пожарником XXI века и предстоит чита­телю познакомиться в книге Рэя Бредбери.

Гаю Монтэгу все время приходится иметь дело с ог­нем, в руках он держит рвущийся вслед за шипящей струей брандспойт. Багровое лицо пожарника не раз обожжено, одежда и руки пропахли... керосином. Умело и с привычным наслаждением направляет он струю го­рючего в огонь. И перед ним пылают... книги. Они ме­чутся и пляшут, как подпаленные птицы, их крылья пла­менеют красными и желтыми перьями. Какое это на­слаждение — жечь, уничтожать, превращать в пепел, черным снегом осыпающий все вокруг, делающий пот­ные, закопченные лица черными и зловещими!

Да, главный герой повести Рэя Бредбери, профессио­нальный и потомственный пожарник, начинает свою жизнь на страницах книги сожжением книг.

Сломя голову мчатся пожарники по городу на своих ревущих автомобилях, едва только раздастся сигнал тревоги, или, попросту говоря, телефонный донос. До­статочно кому угодно позвонить в пожарное депо, доне­сти на соседа, прячущего книги, обыкновенные книги, Шекспира или библию — все равно, книги, которые можно читать, над которыми можно думать, — и сви­репая команда молодчиков в шлемах, украшенных сим­волической цифрой 451, с воем мчится на машинах-саламандрах в опасное место, чтобы уничтожать, испе­пелять «ужасные книги», порожденные мыслью, а вме­сте с ними сжечь, превратить в руины зараженный дом ослушника, преступившего основной закон буду­щего, запрещающий чтение книг.

Что это? Опять биологически выродившиеся по­томки человека?

Ничего подобного!

Это самые обыкновенные современные американцы, выполняющие задачи, которые перед ними ставятся уже

сегодня, а завтра могут быть поставлены в масштабах, соответственно больших, угодных и ныне некоторым со­временным американским деятелям, против которых вместе с лучшей частью народа и поднимает свой голос Бредбери.

Не стоит пересказывать содержание его повести и ослабить тем самым удовольствие от ее чтения, но по­лезно протянуть нити из предполагаемого времени, в котором происходят события повести, в американскую действительность и убедиться, что Бредбери не выдумал ни марсиан, ни селенитов, населивших Землю вме­сто людей, а правдиво показал, хотя и через фантасти­ческое увеличительное стекло, сегодняшний день.

Книга Бредбери не «лупа времени», а «лупа совести», к которой взывает каждая строка книги.

Разве сожжение книг выдумка? Нет, книжные ко­стры пылали на площадях не только в средние века, не только во времена бесноватого Гитлера — они смрадной керосиновой копотью загрязняли воздух современных американских городов, когда по приказу мракобесов в выутюженных костюмах, ездящих в роскошных кадил­лаках и бьюиках, сжигались бессмертные творения Маркса, Гейне, Горького, Твена...

И не только в Америке Маккарти кострами на пло­щадях пылали книги. Совсем не так давно рокуэлловцы — фашистские последыши, соратники берчистов, опора «бешеных», на шляпах которых не хватало толь­ко цифры 451, сожгли дом писателя Рэя Бредбери вме­сте со всеми книгами, которые он читал и которые пи­сал. К счастью, никто из близких писателя не постра­дал.

Почему же вызвал он такую ненависть воинствующих далласских мракобесов, позднее застреливших прези­дента Кеннеди? Ведь писатель, казалось, был далек от бурных политических схваток, он всего лишь расска­зывал сказки о невозможном будущем.

Нет! Оказывается, он не только говорил правду о современности, которую не хотели слышать его враги, он угадывал тенденции развития современной Амери­ки, гневно предостерегая своих соотечественников. Это в его новелле ни в чем не повинная чета американцев после уничтожения в атомной войне Северной Аме­рики и Европы вынуждена держать ответ перед жите­лями латиноамериканской страны, для которых они — символ былого угнетения («Когда камни заговорили»). Это он показывал одичавших людей будущего, которые проклинают культуру своих предков, не сумевших со­хранить ее. Толпа расправляется со случайно уцелев­шим шедевром прошлого, но кусочек холста с чудесной улыбкой Джоконды похищает и уносит с собой маль­чик, почувствовавший в ней красоту утраченного (но­велла «Улыбка»). Это в новелле Бредбери «Пешеход» в унылое холодное грядущее бредет усталый человек, ненавидящий шум и напряженный темп грохочущего мира, в котором нет места чувствам, нет места мыслям, нет места даже книгам.

Как же можно было дойти до мысли уничтожить все книги?

Бредбери словами героя повести, брандмейстера Битти, отвечает на это:

«Темп ускоряется. Книги уменьшаются в объеме. Сокращенное издание. Пересказ. Экстракт. Не размазы­вать! Скорее к развязке!.. Произведения классиков со­кращаются до пятнадцатиминутной радиопередачи. По­том еще больше: одна колонка текста, которую можно пробежать за две минуты; потом еще: десять-двадцать строк для энциклопедического словаря».

Бредбери рассказывает только про жизнь... и он про« должает, глядя вперед:

«Срок обучения в школах сокращается, дисциплина падает, философия, история, языки упразднены. Анг­лийскому языку и орфографии уделяется все меньше и меньше времени, и наконец эти предметы заброшены совсем. Жизнь коротка. Что тебе нужно? Прежде всего работа, а после работы развлечения, а их кругом сколь­ко угодно, на каждом шагу, наслаждайтесь! Так зачем же учиться чему-нибудь, кроме умения нажимать кнопки, включать рубильники, завинчивать гайки, пригонять болты?»

В самом деле, зачем учиться, зачем читать, если книги полны крамольных мыслей?!

Охота за опасными мыслями в Америке начата была еще в наши дни. Она гримировалась под проверку ло­яльности, опирающуюся на подозрительность, провока­цию, донос. Мрачной памяти эпоха Маккарти! Но не ее ли хотят сегодня вернуть «бешеные»?

И вот от современности с ее кострами из книг, охо­той за мыслями и доносами, от убийства президента к временам пожарника Монтэга — один шаг. Этот воз­можный шаг и рассматривает через «лупу совести» Рэй Бредбери.

Он вводит нас в частный дом американца, знакомит с его опустошенной женой, ищущей ухода от жизни или в ракушках-радиоприемниках, которыми она затыкает уши, находясь в нереальном фальшивом мире эфира, или в четырех оживших телевизорных стенах своей го­стиной. Она окружена там бессмысленным сверканием переливающихся красок или внимает столь же бес­смысленной, уводящей от жизни болтовне завсегдатаев ее экранной гостиной, цветных и объемных персонажей, именующихся ее друзьями и даже «родственниками», которые при помощи хитроумного устройства называют ее по имени и оглушают беспричинным смехом, крив­ляньем и пьесами, которые «ничего» не говорят и в ко­торых «ничего» не происходит.

«На одной из трех телевизорных стен какая-то жен­щина одновременно пила апельсиновый сок и улыбалась ослепительной улыбкой... На другой стене видно было в рентгеновских лучах, как апельсиновый сок совер­шает путь по пищеводу той же дамы, направляясь к ее трепещущему от восторга желудку. Вдруг гостиная ри­нулась в облака на крыльях ракетного самолета; потом нырнула в мутно-зеленые воды моря, где синие рыбы пожирали красных и желтых рыб. А через минуту три белых мультипликационных клоуна уже рубили друг другу руки и ноги под взрывы одобрительного хохота. Спустя еще две минуты стены перенесли зрителей куда- то за город, где по кругу в бешеном темпе мчались ра­кетные автомобили, сталкиваясь и сшибая друг друга. Монтэг видел, как в воздух взлетело несколько челове­ческих тел».

Что это? Будущее телевизора?

Нет! Это очень походит на сегодняшнюю телевизи­онную передачу, это очень напоминает современное аме­риканское телевещание, против которого восстает Бред­бери, показывая, что радио оглушает, преследует на улице, в метро, отупляет, одурманивает бессмыслен­ным текстом реклам, через уши въедаясь в мозг; телеви­зор к тому же еще и ослепляет, отгораживает от жиз­ни, отнимает досуг, лишает зрения, заполняет жизнь «ничем»!

И вот перед нами жертва «эфирных тисков», оглу­шенная репродукторами, ослепленная телеэкранами. Мы видим ее глазами героя: «...сожженные химическими со­ставами, ломкие, как солома, волосы, глаза с тусклым блеском, словно на них были невидимые бельма, накра­шенный капризный рот, худое от постоянной диеты, су­хощавое, как у кузнечика, тело, белая, как сало, кожа». Она никогда не читает книг, страшась их, она только слушает... она не видит, а только смотрит жадными до зрелища глазами... и в ответ на признание мужа, что они вчера сожгли тысячу книг и вместе с ними заживо женщину, она равнодушно спрашивает: «Ну и что же?» Закономерно ее поведение в повести. Таким хотелось бы видеть среднего американца тем, кто заглушает у него голос разума хрипами радио.

Чем бы ни были заняты люди, о чем бы они ни ду­мали, что бы они ни делали, время от времени на их го­ловы громыхающей лавиной обрушивается рев истреби­телей, напоминая о близости войны:

«В ту ночь даже небо готовилось к войне. По нему клубились тучи, и в просветах между ними, как враже­ские дозорные, сияли мириады звезд. Небо словно со­биралось обрушиться на город и превратить его в кучу белой пыли. В кровавом зареве вставала луна».

Это не пейзаж будущего, хоть он и взят из пове­сти, — это пейзаж сегодняшнего дня, который пытаются навязать мирным американцам, навязать ради поддер­жания деловой конъюнктуры «на грани войны», ради процветания промышленности (военной!) и банков (частных!), ради захвата власти «бешеными».

Белая пыль вместо городов...

Этот кошмар снится людям современной Америки, оглушенным радио, ослепленным телевидением, задав­ленным газетной шумихой...

Как всегда, во все времена, те, кто готовил войну, кричали о быстром и победном ее исходе. Воспитанные на этом героини повести с легкомысленными ужимками провожают на войну своих мужей. Ведь это просто пу­стяковая прогулка! На неделю, не больше! Так все говорят... Кто же умирает на войне? Это смешно. Умирают, прыгая с высоких зданий. Это бывает. А на войне — нет!

Герой повести Бредбери вспоминает, что его страна выиграла две атомные войны и что благополучие его со­граждан куплено ценой гибели и лишений множества людей в других частях света. Но по ходу действия по­вести на страну надвигается новая, настоящая и дей­ствительно страшная война — война, которая может продлиться всего лишь три секунды, но в эти мгнове­ния будут подняты в воздух и превращены в пыль американские города.

Эта часть повести звучит как трезвое предупрежде­ние, подкрепленное картиной разрушения страны, перед тем задушившей, почти погубившей свою собственную культуру.

В гневном голосе Бредбери нет отчаяния. Он не ве­рит в окончательную гибель всего, что дорого сердцу каждого прогрессивного человека. Даже если будут жечь книги, всегда найдутся люди, хранители знаний. Пусть заучат они наизусть отдельные главы или целые книги, пусть сокровищницей станет их память, пусть они бу­дут жить в лесах у костров, порвав связи со стандарт­ным миром телевизорных стен, электропсов-ищеек и поджигателей-пожарных, но эти лучшие сыны народа останутся носителями истинной культуры, останутся для того, чтобы снова поднять высоко светоч знания, когда рухнет мир духовного мрака.

И в этой страстной вере американского писателя в лучшее будущее — подлинный гуманизм его книги, ко­нечно не чуждой недостатков, которые заметит чита­тель, но книги редкой по правдивости и мужеству ав­тора. Гуманизм Рэя Бредбери — это его вера в лучшую часть молодежи, показанной на страницах книги в про­тивовес молодым шалопаям, развлекающимся автомо­бильными катастрофами и убийствами сверстников (это не из мрачного будущего — это из современной хроники США!), — молодежи, представленной светлым образом девушки Клариссы. Глубоко поэтичная, мыслящая, меч­тающая, созданная для другой жизни, для жизни в ином мире — мире правды, тепла и света,— она, носительница заботливо переданных ей традиций культуры, прохо­дит через всю повесть, незримо присутствуя в ней даже и после того, как сошла со страниц, и остается в памяти каждого, кто прочтет книгу.

Старики ученые, выучившие наизусть тексты Шекс­пира и Данте, ясноглазые Клариссы, подобные солнеч­ным лучам, взбунтовавшиеся в решительный час по­жарники-поджигатели и множество других простых людей из народа — вот те, кто, по глубокому убежде­нию писателя, способен победить в исторической борь­бе человечества за культуру.

Советскому читателю будет интересно познакомиться со своеобразной «лупой совести» честного амери­канца.

 

Александр Казанцев.