Александр КАЗАНЦЕВ
---------------------------------------------------------------------
Книга: Рэй Брэдбери
"451º по Фаренгейту», фантастическая повесть
Издательство "Мир", Москва, 1964
---------------------------------------------------------------------
ПРЕДИСЛОВИЕ
Газеты прошлого века сообщили об исполинском морском чудовище, показывавшем спину то там, то здесь, а порой озарявшем океан таинственным светом. Чудовище оказалось удивительной подводной лодкой. Капитан Немо, мечтавший о свободе Индии и отрекшийся от человечества, построил подводный корабль, чтобы уйти на нем в безвременье морей. Вместе с героями романа мы погружались в глубины океана, поражались чудесам подводного мира и еще большему чуду — «Наутилусу», до технического совершенства которого еще далеко субмаринам двадцатого века.
Во времена Жюля Верна подводные лодки были примитивны, но писатель сумел увидеть направление, в котором развивались впоследствии наука и техника; в стремлении своего героя, капитана Немо, он передал мечту угнетенных народов о свободе.
В прогрессивности взглядов Жюля Верна заключен секрет его дара предвидения, притягательная сила его произведений. Читатель прошлого всей душой желал, чтобы увлекательная фантастика осуществилась, читатель современный восхищается угаданными достижениями техники и по-новому воспринимает образ капитана Немо, родина которого освободилась от пут колониализма.
Фантастическая книга, пронизанная научной мечтой, заглядывает в завтрашний день, зовет к свету, к жизни, к будущему.
Туннель, прорытый героями Келлермана под дном Атлантического океана, использование тепла Земли, изменение климата Арктики, хлеб, получаемый из воздуха (мечта Тимирязева!), и, наконец, выраженная в повести Циолковского мечта о реактивном корабле, победителе межпланетного пространства, — все это зов в будущее, зов, преисполненный веры в человека, в его гений, в прогресс, в неиссякаемые возможности науки и техники.
Однако научная фантастика имеет и другое направление.
Изобретатель машины времени, нажав какие-то рычаги, отправляется в далекое будущее... И Уэллс превращает свою повесть в своеобразный «телескоп», видящий во времени. Герой повести попадает в мир, где непримирившиеся классы угнетенных и эксплуататоров выродились в животные виды, биологически отличные друг от друга. Те, кто в течение тысячелетий создавал материальные ценности, ушли под землю, в мир искусственного света и неведомых машин, превратились в трудолюбивых, технически одаренных, но жестоких морлоков; те, кто веками присваивал себе плоды чужого труда, выродились в слабых, ни к чему не способных существ, жалких и беспомощных потомков человека, которых морлоки продолжают кормить и обслуживать, но... теперь уже как домашний скот, ради их нежного и вкусного мяса...
Неужели это действительно «телескоп времени»? Неужели писатель показал нам жуткую картину подлинного будущего? Вовсе нет! Для Уэллса его «телескоп времени» был средством отрицания капиталистического мира угнетателей и угнетенных, гневным изобличением паразитического класса, страстным возгласом, что «так дальше продолжаться не может, иначе вот к чему мы придем!» Писатель не показывал, как должно быть, но он наталкивал читателей на поиски путей к будущему, которые исключали бы нарисованную в «Машине времени» картину.
В последние годы казалось, что традиция Уэллса умерла на Западе. В потоке фантастической литературы не осталось места разоблачению и осуждению существующих порядков.
Книжный рынок США наводнен множеством произведений, использующих для своих сюжетов модные действительные или предполагаемые достижения техники. Американская фантастика в основном, к сожалению, не пошла по пути, проложенному ее патриархом Гуго Гернсбеком, который в своем романе «Ральф 124С241+» еще в 1911 году предсказал многие достижения современной науки и техники. Электронный мозг и межпланетные корабли, тупопослушные роботы — все это служит сейчас у многих американских писателей лишь ареной, фоном для действий все тех же знакомых читателю гангстеров, полицейских, златокудрых красавиц с осиной талией и удачливых «сверхчеловеков». Стандартные гангстерские истории стандартного американского быта переносятся из Нью-Йорка или Чикаго в межпланетные пространства, гонки за преступниками ведутся не на автомобилях, а на ракетных космических кораблях. Это чтиво, часто не поднимаясь выше уровня бульварной литературы, служит все тем же целям оболванивания читателя, запугивания его войной и безысходностью. Преподносимые ему картины будущего — это картины разрушения, вырождения, одичания... конца цивилизации. Рядового американца призывают жить сегодняшним днем, не задумываясь о будущем, которое все равно беспросветно и мрачно.
Но вот перед нами фантастическая книга американского писателя Рэя Бредбери, писавшего немало в этом жанре, но выступившего на этот раз с неожиданной для всех повестью «451° по Фаренгейту».
Что это такое? Что за цифра? Что за температура?
Посмотрим эпиграф:
«451° по Фаренгейту — температура, при которой воспламеняется и горит бумага...»
Почему бумага?
Перевернем страницу. Сейчас писатель перенесет нас в мир будущего...
Мир будущего? Вот он, «мир будущего», отвечает нам автор, смотрите и... ужасайтесь!
Однако не морлоки, пожирающие свой человекообразный скот, встретят нас на страницах повести. Нет! Мы познакомимся там с рядовыми американцами сегодняшнего дня, поставленными не в какие-либо новые условия, а именно в те самые не изменяющиеся условия, которые существовали в дни, когда Рэй Бредбери взялся за перо.
Этих американцев XXI века будут окружать замечательные достижения техники, которые умеет угадывать писатель; «пешеход», человек, идущий пешком, а не мчащийся в ракетном автомобиле, будет тогда необыкновенной, дикой фигурой, обращающей на себя всеобщее и презрительное внимание; радио и телевидение, автоматика и телемеханика, кибернетика, атомная техника — все это достигнет в те времена головокружительного уровня; люди забудут о самопроизвольно вспыхивающих пожарах, огнезащитный слой надежно покроет стены домов, но вместе с тем необыкновенно разовьется техника пожарного дела...
С рядовым пожарником XXI века и предстоит читателю познакомиться в книге Рэя Бредбери.
Гаю Монтэгу все время приходится иметь дело с огнем, в руках он держит рвущийся вслед за шипящей струей брандспойт. Багровое лицо пожарника не раз обожжено, одежда и руки пропахли... керосином. Умело и с привычным наслаждением направляет он струю горючего в огонь. И перед ним пылают... книги. Они мечутся и пляшут, как подпаленные птицы, их крылья пламенеют красными и желтыми перьями. Какое это наслаждение — жечь, уничтожать, превращать в пепел, черным снегом осыпающий все вокруг, делающий потные, закопченные лица черными и зловещими!
Да, главный герой повести Рэя Бредбери, профессиональный и потомственный пожарник, начинает свою жизнь на страницах книги сожжением книг.
Сломя голову мчатся пожарники по городу на своих ревущих автомобилях, едва только раздастся сигнал тревоги, или, попросту говоря, телефонный донос. Достаточно кому угодно позвонить в пожарное депо, донести на соседа, прячущего книги, обыкновенные книги, Шекспира или библию — все равно, книги, которые можно читать, над которыми можно думать, — и свирепая команда молодчиков в шлемах, украшенных символической цифрой 451, с воем мчится на машинах-саламандрах в опасное место, чтобы уничтожать, испепелять «ужасные книги», порожденные мыслью, а вместе с ними сжечь, превратить в руины зараженный дом ослушника, преступившего основной закон будущего, запрещающий чтение книг.
Что это? Опять биологически выродившиеся потомки человека?
Ничего подобного!
Это самые обыкновенные современные американцы, выполняющие задачи, которые перед ними ставятся уже
сегодня, а завтра могут быть поставлены в масштабах, соответственно больших, угодных и ныне некоторым современным американским деятелям, против которых вместе с лучшей частью народа и поднимает свой голос Бредбери.
Не стоит пересказывать содержание его повести и ослабить тем самым удовольствие от ее чтения, но полезно протянуть нити из предполагаемого времени, в котором происходят события повести, в американскую действительность и убедиться, что Бредбери не выдумал ни марсиан, ни селенитов, населивших Землю вместо людей, а правдиво показал, хотя и через фантастическое увеличительное стекло, сегодняшний день.
Книга Бредбери не «лупа времени», а «лупа совести», к которой взывает каждая строка книги.
Разве сожжение книг выдумка? Нет, книжные костры пылали на площадях не только в средние века, не только во времена бесноватого Гитлера — они смрадной керосиновой копотью загрязняли воздух современных американских городов, когда по приказу мракобесов в выутюженных костюмах, ездящих в роскошных кадиллаках и бьюиках, сжигались бессмертные творения Маркса, Гейне, Горького, Твена...
И не только в Америке Маккарти кострами на площадях пылали книги. Совсем не так давно рокуэлловцы — фашистские последыши, соратники берчистов, опора «бешеных», на шляпах которых не хватало только цифры 451, сожгли дом писателя Рэя Бредбери вместе со всеми книгами, которые он читал и которые писал. К счастью, никто из близких писателя не пострадал.
Почему же вызвал он такую ненависть воинствующих далласских мракобесов, позднее застреливших президента Кеннеди? Ведь писатель, казалось, был далек от бурных политических схваток, он всего лишь рассказывал сказки о невозможном будущем.
Нет! Оказывается, он не только говорил правду о современности, которую не хотели слышать его враги, он угадывал тенденции развития современной Америки, гневно предостерегая своих соотечественников. Это в его новелле ни в чем не повинная чета американцев после уничтожения в атомной войне Северной Америки и Европы вынуждена держать ответ перед жителями латиноамериканской страны, для которых они — символ былого угнетения («Когда камни заговорили»). Это он показывал одичавших людей будущего, которые проклинают культуру своих предков, не сумевших сохранить ее. Толпа расправляется со случайно уцелевшим шедевром прошлого, но кусочек холста с чудесной улыбкой Джоконды похищает и уносит с собой мальчик, почувствовавший в ней красоту утраченного (новелла «Улыбка»). Это в новелле Бредбери «Пешеход» в унылое холодное грядущее бредет усталый человек, ненавидящий шум и напряженный темп грохочущего мира, в котором нет места чувствам, нет места мыслям, нет места даже книгам.
Как же можно было дойти до мысли уничтожить все книги?
Бредбери словами героя повести, брандмейстера Битти, отвечает на это:
«Темп ускоряется. Книги уменьшаются в объеме. Сокращенное издание. Пересказ. Экстракт. Не размазывать! Скорее к развязке!.. Произведения классиков сокращаются до пятнадцатиминутной радиопередачи. Потом еще больше: одна колонка текста, которую можно пробежать за две минуты; потом еще: десять-двадцать строк для энциклопедического словаря».
Бредбери рассказывает только про жизнь... и он про« должает, глядя вперед:
«Срок обучения в школах сокращается, дисциплина падает, философия, история, языки упразднены. Английскому языку и орфографии уделяется все меньше и меньше времени, и наконец эти предметы заброшены совсем. Жизнь коротка. Что тебе нужно? Прежде всего работа, а после работы развлечения, а их кругом сколько угодно, на каждом шагу, наслаждайтесь! Так зачем же учиться чему-нибудь, кроме умения нажимать кнопки, включать рубильники, завинчивать гайки, пригонять болты?»
В самом деле, зачем учиться, зачем читать, если книги полны крамольных мыслей?!
Охота за опасными мыслями в Америке начата была еще в наши дни. Она гримировалась под проверку лояльности, опирающуюся на подозрительность, провокацию, донос. Мрачной памяти эпоха Маккарти! Но не ее ли хотят сегодня вернуть «бешеные»?
И вот от современности с ее кострами из книг, охотой за мыслями и доносами, от убийства президента к временам пожарника Монтэга — один шаг. Этот возможный шаг и рассматривает через «лупу совести» Рэй Бредбери.
Он вводит нас в частный дом американца, знакомит с его опустошенной женой, ищущей ухода от жизни или в ракушках-радиоприемниках, которыми она затыкает уши, находясь в нереальном фальшивом мире эфира, или в четырех оживших телевизорных стенах своей гостиной. Она окружена там бессмысленным сверканием переливающихся красок или внимает столь же бессмысленной, уводящей от жизни болтовне завсегдатаев ее экранной гостиной, цветных и объемных персонажей, именующихся ее друзьями и даже «родственниками», которые при помощи хитроумного устройства называют ее по имени и оглушают беспричинным смехом, кривляньем и пьесами, которые «ничего» не говорят и в которых «ничего» не происходит.
«На одной из трех телевизорных стен какая-то женщина одновременно пила апельсиновый сок и улыбалась ослепительной улыбкой... На другой стене видно было в рентгеновских лучах, как апельсиновый сок совершает путь по пищеводу той же дамы, направляясь к ее трепещущему от восторга желудку. Вдруг гостиная ринулась в облака на крыльях ракетного самолета; потом нырнула в мутно-зеленые воды моря, где синие рыбы пожирали красных и желтых рыб. А через минуту три белых мультипликационных клоуна уже рубили друг другу руки и ноги под взрывы одобрительного хохота. Спустя еще две минуты стены перенесли зрителей куда- то за город, где по кругу в бешеном темпе мчались ракетные автомобили, сталкиваясь и сшибая друг друга. Монтэг видел, как в воздух взлетело несколько человеческих тел».
Что это? Будущее телевизора?
Нет! Это очень походит на сегодняшнюю телевизионную передачу, это очень напоминает современное американское телевещание, против которого восстает Бредбери, показывая, что радио оглушает, преследует на улице, в метро, отупляет, одурманивает бессмысленным текстом реклам, через уши въедаясь в мозг; телевизор к тому же еще и ослепляет, отгораживает от жизни, отнимает досуг, лишает зрения, заполняет жизнь «ничем»!
И вот перед нами жертва «эфирных тисков», оглушенная репродукторами, ослепленная телеэкранами. Мы видим ее глазами героя: «...сожженные химическими составами, ломкие, как солома, волосы, глаза с тусклым блеском, словно на них были невидимые бельма, накрашенный капризный рот, худое от постоянной диеты, сухощавое, как у кузнечика, тело, белая, как сало, кожа». Она никогда не читает книг, страшась их, она только слушает... она не видит, а только смотрит жадными до зрелища глазами... и в ответ на признание мужа, что они вчера сожгли тысячу книг и вместе с ними заживо женщину, она равнодушно спрашивает: «Ну и что же?» Закономерно ее поведение в повести. Таким хотелось бы видеть среднего американца тем, кто заглушает у него голос разума хрипами радио.
Чем бы ни были заняты люди, о чем бы они ни думали, что бы они ни делали, время от времени на их головы громыхающей лавиной обрушивается рев истребителей, напоминая о близости войны:
«В ту ночь даже небо готовилось к войне. По нему клубились тучи, и в просветах между ними, как вражеские дозорные, сияли мириады звезд. Небо словно собиралось обрушиться на город и превратить его в кучу белой пыли. В кровавом зареве вставала луна».
Это не пейзаж будущего, хоть он и взят из повести, — это пейзаж сегодняшнего дня, который пытаются навязать мирным американцам, навязать ради поддержания деловой конъюнктуры «на грани войны», ради процветания промышленности (военной!) и банков (частных!), ради захвата власти «бешеными».
Белая пыль вместо городов...
Этот кошмар снится людям современной Америки, оглушенным радио, ослепленным телевидением, задавленным газетной шумихой...
Как всегда, во все времена, те, кто готовил войну, кричали о быстром и победном ее исходе. Воспитанные на этом героини повести с легкомысленными ужимками провожают на войну своих мужей. Ведь это просто пустяковая прогулка! На неделю, не больше! Так все говорят... Кто же умирает на войне? Это смешно. Умирают, прыгая с высоких зданий. Это бывает. А на войне — нет!
Герой повести Бредбери вспоминает, что его страна выиграла две атомные войны и что благополучие его сограждан куплено ценой гибели и лишений множества людей в других частях света. Но по ходу действия повести на страну надвигается новая, настоящая и действительно страшная война — война, которая может продлиться всего лишь три секунды, но в эти мгновения будут подняты в воздух и превращены в пыль американские города.
Эта часть повести звучит как трезвое предупреждение, подкрепленное картиной разрушения страны, перед тем задушившей, почти погубившей свою собственную культуру.
В гневном голосе Бредбери нет отчаяния. Он не верит в окончательную гибель всего, что дорого сердцу каждого прогрессивного человека. Даже если будут жечь книги, всегда найдутся люди, хранители знаний. Пусть заучат они наизусть отдельные главы или целые книги, пусть сокровищницей станет их память, пусть они будут жить в лесах у костров, порвав связи со стандартным миром телевизорных стен, электропсов-ищеек и поджигателей-пожарных, но эти лучшие сыны народа останутся носителями истинной культуры, останутся для того, чтобы снова поднять высоко светоч знания, когда рухнет мир духовного мрака.
И в этой страстной вере американского писателя в лучшее будущее — подлинный гуманизм его книги, конечно не чуждой недостатков, которые заметит читатель, но книги редкой по правдивости и мужеству автора. Гуманизм Рэя Бредбери — это его вера в лучшую часть молодежи, показанной на страницах книги в противовес молодым шалопаям, развлекающимся автомобильными катастрофами и убийствами сверстников (это не из мрачного будущего — это из современной хроники США!), — молодежи, представленной светлым образом девушки Клариссы. Глубоко поэтичная, мыслящая, мечтающая, созданная для другой жизни, для жизни в ином мире — мире правды, тепла и света,— она, носительница заботливо переданных ей традиций культуры, проходит через всю повесть, незримо присутствуя в ней даже и после того, как сошла со страниц, и остается в памяти каждого, кто прочтет книгу.
Старики ученые, выучившие наизусть тексты Шекспира и Данте, ясноглазые Клариссы, подобные солнечным лучам, взбунтовавшиеся в решительный час пожарники-поджигатели и множество других простых людей из народа — вот те, кто, по глубокому убеждению писателя, способен победить в исторической борьбе человечества за культуру.
Советскому читателю будет интересно познакомиться со своеобразной «лупой совести» честного американца.
Александр Казанцев.