Все года
1929 1954
1956 1958
1960 1961
1962 1964
1965 1966
1967 1968
1969 1972
1973 1974
1975 1976
1977 1978
1979 1980
1982 1983
1984 1986
1987 1988
1989 1990
1992 1993
1994 1999
По алфавиту

 

«Шахматный бюллетень», № 3, 1969

А. КАЗАНЦЕВ

СЛОВО О СТАРОМ ДРУГЕ

 

Мы работали с ним когда-то в одном и том же научно-исследовательском институте. Это было в начале тридцатых годов. Я был в ту пору заведующим производством опытного завода, а он заведовал аккумуляторной мастерской.

Зайдя как-то в эту мастерскую, я попал в обеденный перерыв и увидел расставленные шахматы. Заведующий мастерской «играл сам с собой», как говорили рабочие. Я уже тогда увлекался шахматной композицией, и подумал было, что встретил здесь собрата. Но оказалось, что Загорянский рассматривает партию. В ответ на мой вопрос он предложил мне сыграть.

Мы тогда оба удивили друг друга. Я поразился, что из четырех партий выиграл всего лишь одну, а он, — что я умудрился эту партию выиграть у него.

Так началась наша дружба с Евгением Александровичем Загорянским, которая продолжалась более четверти века.

Он имел первый разряд... по боксу. И первую категорию (как тогда называли) по шахматам. У меня была вторая. Мы любили сидеть с ним за шахматной доской, перекидываясь редкими словами. Это никак не могли понять близкие Евгения Александровича. Его жена всегда высмеивала нас. И без конца любила рассказывать, как Женя встречал после многолетней разлуки своего друга Андрюшу Альтгаузена (ныне директора одного из московских научно-исследова­тельских институтов); они молча­ливо обнялись, обменялись руко­пожатием, вытащили шахматную доску с фигурами и также молча засели за шахматы, не расспросив друг друга ни о чем. И тем не менее дружеский контакт каким-то образом при этом осуществлялся.

Мне знакомо это молчаливое общение с Загорянским. За двадцать пять лет дружбы мы сыграли с ним много сотен легких партий. И я гордился, что в среднем сохранял свой первый счет, набирая двадцать пять процентов. Серьезных партий мы с ним никогда не играли, и вряд ли я оказался бы в них на высоте. Этюдами я его заинтересовать так и не смог. Его не привлекали «возможные позиции» с парадоксами. О любой позиции он сразу спрашивал: «а как она могла получиться?» Он любил шахматы прежде всего как соревнование, как борьбу.

Евгений Александрович был человеком с незаурядным интеллектом. Он всегда поражал меня быстротой, с какой читал книги. Мне это казалось чудом. Он читал сразу целую страницу, как бы фотографируя ее у себя в мозгу, затрачивая на «экспозицию» считанные секунды. Я не раз проверял его, требуя пересказать якобы прочитанную страницу, которую он при мне перевернул. И всякий раз я был посрамлен. Он не пересказывал мне страницу, а просто наизусть повторял ее от слова до слова. Я не знаю в числе своих собратьев по перу, друзей и знакомых ни одного человека, который столько бы прочитал, сколько Женя Загорянский. К концу жизни он собрал огромную личную библиотеку, которую, в отличие от большинства книголюбов, прочитал всю от корки до корки.

Помню, как удивился он, узнав, что я, инженер, стал писателем. Но я нисколько не удивился, узнав, что Евгений Александрович стал писать пьесы. Его первая пьеса «Во имя жизни» была поставлена во время войны во множестве театров и имела большой успех. Следующая его пьеса совпала и по времени и по теме со знаменитой пьесой Леонида Леонова «Нашествие». Театры предпочли ставить спектакль по произведению маститого драматурга.

Однажды мы с ним написали пьесу «Сибирячка». Она была поставлена училищем имени Щепкина и вышла отдельной книгой в издательстве «Искусство».

И все-таки не в драматургии нашел себя Евгений Загорянский как писатель.

Он в совершенстве знал французский язык. И очень удачно проявил себя в художественных переводах. Такие писатели, как Жорж Сименон и Пьер Деке, были впервые представлены советскому читателю в переводах Евг. Загорянского.

Но лучшее, что он оставил после себя в литературе, — его шахматные рассказы и повесть о Поле Морфи.

В этих произведениях как-то особенно удачно проявились его разносторонние знания и таланты. Его знание литературы, истории, его понимание шахмат помогли ему создавать превосходные новеллы о шахматах.

Загорянский глубоко понимал шахматы. Он был шахматным мастером в те времена, когда это соответствовало представлению о высшем мастерстве.

Он часто и охотно играл в турнирах. И в свое время был грозой для любого из возможных противников. Говорили, что Загорянский может выиграть у кого угодно, у любого гроссмейстера. Это представление о нем, как о шахматисте «вспыхивающей силы», очень верно. Загорянский был способен на удивительные творческие взлеты. Но затяжные турнирные бои не приносили ему порой успехов. По своему характеру он не был способен к длительному напряжению и тяжелому труду турнирного бойца.

О шахматном даровании Загорянского лучше всего говорят его партии. Он умел тонко оценивать позицию, обладал хорошим шахматным чутьем и верным комбинационным расчетом. Шахматы были для него отражением жизни, и он проявлял себя в шахматах так же, как и в жизни, порой поднимаясь до больших высот.

И он не раз еще порадовал бы любителей шахмат своим творчеством, если бы его сердце не отказало всего лишь на пятьдесят первом году жизни.

А. КАЗАНЦЕВ