Все года
1929 1954
1956 1958
1960 1961
1962 1964
1965 1966
1967 1968
1969 1972
1973 1974
1975 1976
1977 1978
1979 1980
1982 1983
1984 1986
1987 1988
1989 1990
1992 1993
1994 1999
По алфавиту

Александр Казанцев

(предисловие к книге И.Калиновского «Когда усмехнулся Плутарх»)

Волшебный телескоп фантазии

 

Кто не любит блестящих новелл О'Генри!

Его герои, простые люди Америки, живут и действуют на страницах книги, попадая в неожиданные положения, их судьбы определяются не только новеллистическими развязками, а глубокими законами несправедливого общества.

Особое место среди его героев занимают ловкие малень­кие люди: порой жулики, порой бывшие преступники, с кото­рыми писатель познакомился в горькое время своего тюрем­ного заключения. Оживая в его рассказах, эти персонажи не только несут черты живых людей, показывают сущность че­ловеческих взаимоотношений, но и раскрывают законы об­щества, в котором живут.

И вот «о'генриевские герои» снова оживают, на этот раз в книге советского писателя И. Калиновского, в его рассказах «Фонтан Хиднея» и «Королева большого дерби». Столь же обаятельные и предприимчивые, как у О'Генри, герои этих рассказов обладают еще и необыкновенной выдумкой, изоб­ретательностью. Они делают свой маленький «противозакон­ный бизнес», стараясь порой надуть больших акул, но... Боль­шие акулы остаются большими акулами, пока существует строй больших акул, называемый капитализмом.

Метод остраннения обстановки, в которой действуют герои, метод гиперболизации черт характера или свойств общества не был присущ американскому новеллисту, но этот метод создал в литературе немало произведений, зло высмеиваю­щих человеческие пороки или уродства несправедливого общества.

Моряк, выброшенный на берег после кораблекрушения, очнулся и обнаружил, что пленен крохотными человечками. Его доставили в город, столицу неведомой страны лилипутов и... он рассматривал их жизнь с высоты своего исполинского роста. Особенно нелепыми показались ему «с такой высоты» знакомые черты людей, их отношения, политика несправедливость, глупость, алчность, властолюбие и стремление к войнам. Гулливер словно разглядывал знакомый ему мир через увеличительно стекло.

Этим волшебным стеклом, «лупой смеха» сделал Джонатана Свифта прием сатирической фантастики. И этот прием, спра­ведливости ради надо сказать, оказался сам по себе столь интересным, что даже спустя сопни лет, когда политический памфлет Свифта уже потерял прежнюю значимость и остро­ту, его произведение о Гулливере продолжает жить. И не только из-за забавных приключений героя, гак любимых деть­ми, но и благодаря обнажению человеческих недостатков, особо остро проявлявшихся при соприкосновении Гулливера с людьми или носителями их черт (помните обезьян в стране, где царствуют лошади?).

Привлечение фантастики для остраннения обстановки ради более выпуклого показа типических черт человека и совре­менного автору общества стало плодотворным методом, ко­торым пользовались классики.

Вспомним, как Нос разгуливал y Гоголя по Невскому прос­пекту в генеральском мундире. А органчик в голове градо­начальника у Салтыкова-Щедрина!..

Хорошо известны читателю и «Восстание ангелов» и «Остров пингвинов» Анатоля Франса, «Янки при дворе короля Арту­ра» Марка Твена, «Война с саламандрами» Карела Чапека и многие другие сатирические произведения. Обличающая их сила зиждется на том, что обыденное и привычное в сопри­косновении с неожиданным становится особенно выпуклым и отчетливым, недостатки людей выглядят особенно уродливы­ми, отталкивающими, а главное, смешными, порядки же об­щественного устройства, осмеянные автором, представляются нетерпимыми.

Любопытно, что сатирическая фантастика убеждает не мень­ше, чем реалистическое произведение, хотя в ней делается ничем не замаскированное допущение: человека ударили, скажем, по голове, и он перенесся в яругой век, он принял снадобье и стал невидимым, хотя продолжает видеть сам, или, что еще невероятнее, сел в машину с рычагами и стал пе­ремещаться во времени и в будущее и в прошлое. И дело, оказывается, совсем не в том,  что он мог присутствовать при собственном рождении, а в том, что его плазами читатель видит тупик в  развитии человеческого общества, в который оно, по мнению Уэллса, зайдет, если сохранится современное ему капиталистическое общество с его противоречиями.

В чем же сила таких произведений?

Прежде всего бросается в глаза, что в шедеврах этого жанра авторы отнюдь не стремятся сделать фантастическую посылку сколько-нибудь достоверной. Не заботятся об этом ни Гоголь, ни Марк Твен, не придает ей особого значения и Уэллс, хотя включает элементы художественного убеждения уже и в саму посылку (вспомним, как стала прозрачной кош­ка, прежде чем появился Человек-Невидимка!..). Однако не в этом главное. Совсем никакой достоверности нет в рас­сказе о человеке, который умел творить чудеса. Но вслед за тем, как в рассматриваемых произведениях человек перенес­ся в средние века или попал на Луну, обрел чудесный дар или встретился с разумными земноводными, после этого пер­вого допущения действие в литературных произведениях, ко­торые нас заинтересовали, развивается уже вполне реалисти­чески, читатель не встретится с несообразностью, которая может разрушить художественную правду повествования.

И правдиво встает на самых фантастических страницах Уэлл­са образ невообразимо серого, твердолобого английского обывателя, который и на Луне будет охотиться за золотом, а обретя в другом случае чудесный дар, никогда не сумеет им воспользоваться. У Гоголя на Невском проспекте Нос встречается c разящей затхлостью, раболепием, чванством и неприглядностью петербургского общества, а умные сала­мандры Карела Чапека, неся характерные черты надвигаю­щегося на Европу фашизма, показывали все бессилие и об­реченность политики попустительства нацизму, жертвой ко­торой стала милая Карелу Чапеку Чехословакия. Карел Чапек воинствующе выступал со своей «Войной с саламандрами».

Горько бывает иной раз, когда рассмотренный нами прием становится основным содержанием некоторых произведений современных авторов. (Скажем, путешествие во времени, так блестяще использованное Уэллсом, наполняет сейчас замыс­лы многих зарубежных, да и не только зарубежных, писате­лей само по себе. Так, в рассказе Пьера Буля (Франция) «Бесконечная ночь» перемещение во времени на десятки тысяч лет вперед и назад используется для того, чтобы на­крутить дикие ситуации, вплоть до войны прошлых цивилиза­ций с будущими, (которая развертывается не где-нибудь, а в рядовом французском ресторанчике. Фантазия, превращен­ная в фантасмогорию, не несет никаких идей, ничего кроме развлечения нелепостью, вытекающей из смещения времен, А перенесение в иное время (в будущее) у итальянца Лина Алдани в рассказе «Онирофильм» исполызуетая для ни­чем не прикрытой порнографии, связанной с изображением общества, живущего во времена, когда мир завоеван неким новым кинематографом, где зритель становится участником событий, в том числе любовных, имея возможность познать высшее блаженство в объятиях первой кинозвезды всего лишь за полтинник. Это привело по мысли автора к тому, что любовь и естественные любовные отношения перестали в мире существовать. Все безудержно отдаются киноонанизму, и тщетно нагие женщины некой Лиги борьбы за возвращение к старым способам любви пытаются воздействовать на про­хожих всеми атрибутами стриптиза, апатичные мужчины лишь слабо качают головой и идут снова к своим сладостным снам, во время которых могут подарить лабораториям необ­ходимую субстанцию для искусственного продолжения чело­веческого рода.

Можно понять советских читателей, приславших в журчал «Здоровье» едкое письмо, в котором возмущаются, что такие рассказы включены в антологию фантастики, лреподносимую издательством «Молодая гвардия» молодым читателям.

Метод фантастики, примененный или сам для себя или на­выворот (например, для маскировки порнографии), изживает себя. Другое дело, (когда он питает произведения, проник­нутые гуманными идеями, служа подлинно сатирическим це­лям обличения враждебной нам идеологии, чуждых устоев капиталистического общества (а не для компрометации меч­ты о будущем). Тогда сатирическая фантастика становится политическим оружием не только в нашей стране, но и за рубежом.

Традиции этого жанра советской литературы создавались еще Александром Беляевым в его произведениях «Прыжок в ничто», «Даровой .хлеб», «Человек меняет свое лицо», а так­же «Человек-амфибия», прозвучавшем и на экране. А. Беля­ев неизменно показывал в своих произведениях уродливость и обреченность капиталистического общества. Этой же цели служил и роман автора этих строк «Пылающий остров», пре­достерегающий от опаоности мировой катастрофы, а также роман Л. Лагина «Патент АВ».

Л. Лагин показал в своем романе, до чего может дойти ка- питалистичеокое общество, если дать ему в руки какое-нибудь могучее средство. Таким средством оказался препарат АВ, способствующий быстрому росту организма. Но в мрачной стране Аржантейе, в которой узнается сытый и наглый мир заокеанской республики, это средство использовано не для ускоренного выращивания скота на благо обществу, а... для выведения новой породы людей-кретинов. Трехлетние ребя­тишки, оставаясь в умственном отношении детьми, обретали тела и силу взрослых людей. Их было удобно использовать не только для работы у конвейеров, но и для создания страшной армии бездумных солдат. Ведь они размножаются как кролики, им доступ,ны лишь простейшие чувства: страх, ужас, голод, жажда, потребность в размножении. Их легко «дрессировать» — превращать в «живые рычаги машин», в тупых и жестоких нерассуждающих солдат, в безмозглых полицейских, в живые снаряды или торпеды...

Однако Л. Лагин не ограничивается показом только темных сил Аржантейи. Одна из главных действующих сил книги — народ, простой рабочий люд. Характерной чертой творчест­ва Л. Лагина стало не только страстное осуждение и осмеяние чуждого нашему мировоззрению мира, но и противопостав­ление этому миру черт нашей действительности. Это оказа­лось в его романе «Остров разочарования», где на забро­шенном острове в бедственном положении оказались пред­ставители союзных, воевавших против Гитлера, государств. И в этой остранненной обстановке особенно ярко проявля­ются типичные характеры: американский, английский и со­ветский.

А вот И. Калиновский в своем сборнике переносит на кро­хотный необитаемый островок «воюющих между собой» аме­риканца и японца («Меллюк заключает мир».). И как в капле воды отражается в этом рассказе весь океан жизненных про­тиворечий простых людей, вынужденных участвовать в сов­сем ненужной войне, подчиняясь могучей силе, принуждаю­щей и безжалостно карающей.

С оружием политического памфлета выступали и такие советские писатели, как С. Розвал («Лучи жизни») и Г. Гуревич («Иней на пальмах»).

К острому оружию фантастической сатиры и иносказания нередко прибегают писатели Запада. В Америке прогрессив­ная литература, поставленная в тесные рамки издательского диктата и .мрачной нетерпимости комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, выбрала своеобразную фор­му  осуждения действительности. Мировоззрение буржуазного общества находит свое «зеркальное отображение» а романах таких писателей, как Рей Бредбери. Мрачная «уверенность» в неминуемой гибели цивилизации, возвращении человека к «пещерной жизни» звучит предупреждением кормчим капиталистического мира, готовых завести его в тупик термоядерной войны — к «диким потомкам» уничтоженных радиоактивностью поколений, или в не менее страшный тупик гипертрофированного маккартинского капитализма.

Закономерно, что предметом современной сатирической фантастики и y нас, и за рубежом стал капитализм.

Недаром действие романа финского писателя Мартти Ларни «Четвертый позвонок» происходит именно в Америке, бла­гословенной (разрекламированной Америке, в которую, как в Мекку, «должны стремиться все ищущие применения своих сил».

Америка, с которой герой романа знакомится по кино­боевикам, эта страна гипербол, страна самых высоких домов, самого большого числа автомобилей, самых богатых людей, самых страшных преступлений, самых больших (якобы) воз­можностей. И вот автор судьбой своего героя показывает, что Америка также страна самых больших разочарований. Март­ти Ларни с блеском рассыпал перед читателем осколки раз­битого вдребезги мифа о капиталистическом рае американ­ского образа жизни. Герой-мошенник (пусть поневоле), воз­несся к высотам благополучия современной Америки, но низ­вергнулся, едва попытался встать на честный путь.

В мире капитализма человек человеку — волк. И это по­казывает в своих (рассказах не только И. Калиновский, рисуя буржуазное общество в своих памфлетах, но и сами амери­канские писатели. Джозеф Шеллит в своем рассказе «Чудо-ребенок» с присущей сатирической фантастике силой гипер­болы повествует, как с помощью некоего фантастического паукообразного аппарата можно воздействовать на психику ребенка, формировать его по заранее намеченному плану. Для чего? Чтобы создать «гиганта капитализма»! Проекти­руется чудо-ребенок, приспособленный к процветанию в ми­ре звериной конкуренции. И появляется страшное чудови­ще с ангельскими чертами лица, локонами и голубыми пла­зами, некий сверх-волк, перегрызающий горло остальным волкам и в первую очередь — по канонам фрейдизма — «сво­им собственным родителям». Вот кто может жить при капита­лизме!

И по-особому звучит в этой связи рассказ И. Калиновского «Перевоплощение Pальфа Диллона». И. 'Калиновский показы­вает своих героев в развитии. Одно время считалось, что в сатирическом произведении неуместны положительные герои. Л. Лагин смело ввел в роман «Остров разочарований» поло­жительного героя — советского офицера. И. Калиновский сле­дует по тому же новаторскому пути. Допуская возможность сложнейшей фантастической операции с пересадкой мозга, он совмещает в одном теле два полярных образа: рабочего и миллионера. Так на страницах рассказа «Перевоплощение Ральфа Диллона» рождается новый положительный герой, показывающий, что не всегда человек человеку волк, что да­же в условиях капиталистического общества существует дружба и рабочая солидарность. Герой попадает в сложней­шую ситуацию, в которой не могут разобраться схоласты от юриспруденции, но читатель уже чувствует, понимает, что плохо, мрачно или смешно в ненавистном мире бизнеса.

«Я получил возможность прожить две жизни: две разных жизни двух разных людей, — говорит герой рассказа. — И я могу их сравнить. В жизни Ральфа Диллона было богатство, он имел все, что можно купить за деньги. У Самуэля Харта богатства не было, нет и не будет, хотя он работал с малых лет... У него спокойная совесть, он ест кусок хлеба, который сам зарабатывает (и ест его с аппетитом!), он не томится от безделья, он здоров, силен, и главное, — он живет не среди волков, а среди людей. Я знаю твердо: настоящие люди те, кто живет и работает рядом с Хартом, а Диллон и ему по­добные — это духовно выродившееся племя, обреченное на моральный и физический распад».

Это убеждение главного героя рассказа остается в памяти читателя, оно заставляет думать, сопоставлять.

Немало тем, связанных с электронными машинами и ро­ботами, затрагивают писатели Запада. Немало произведений о роботах написал американский фантаст и ученый Айзек Ази­мов, вникая и в психологию искусственных существ. Немало говорится на Западе о (роли электронных машин даже в уп­равлении государством.

Польский писатель-фэнсгаст Станислав Лем едко касается этой темы в сатирических рассказах Иона Тихого, этого ба­рона Мюнхгаузена от космоса. В одном из рассказов Иона Тихого говорится о перенаселенной когда-то планете, устои общества на которой очень напоминали современный капи­тализм. Общество зашло в тупик, техника развилась, рабочие руки оказались ненужными, люди бедствовали, товары не покупались. Выход из тупика должна была найти машина с электронным мозгом. И она нашла его с чисто машинной логикой. Чтобы на планете все было строго и красиво, машина решила перерабатывать живые существа в красочные диски, которые раскладывались автоматами в изящные «фигуры гармонии и спокойствия».

Но посмотрим, как решает эту тему И. Калиновский в своем рассказе «Когда усмехнулся Плутарх». Мир капитала, мир империализма, который не может жить без войны, стремился создать для своих авантюр послушную армию роботов-солдат, мыслительные способности которого должны соответст­вовать воинскому уставу, отнюдь не выдуманному. Не рас­суждать, слепо повиноваться начальникам, знать лишь несколь­ко «заученных» фраз! Вот облик идеального солдата. Соот­ветственно должны выглядеть и его начальники, усложняю­щиеся по мере восхождения по начальственной лестнице, венчаясь главнокомандующим, который совмещает в себе две, казалось бы, несовместимые фигуры Наполеона Бона­парта и Адольфа Гитлера. Блестящая сатира показывает, ку­да может завести политика военных авантюр, опирающаяся на бездумное войско, которое если сейчас и не состоит из роботов, то в «идеале» должно приближаться к такому.

Капитализм существует рядом с социалистическим лагерем. И капитализм не может жить без войны, пусть и необъявлен­ной, как сейчас во Вьетнаме. Безумцы грозят термоядерной войной, призывают сбросить ядерную бомбу во Вьетнаме, минируют якобы ядерными бомбами границы Западной Германии, вынашивающей ядовитое семя реваншизма.

В напряженной обстановке, чреватой возможными воен­ными вспышками, с особым ожесточением идет идейная вой­на, идет соревнование двух существующих систем.

Понятна ярость наших противников, когда они знакомятся с вехами проложенного нами и намеченного дальше пути.

Что они могут противопоставить? Уродство собственного строя, который разоблачают даже члены их общества?

В этой обстановке особенно важны разоблачительные стре­лы советских писателей, вносящих вклад в идейную борьбу.

Вот почему нам кажется ценной книга рассказов И. Кали­новского. И. Калиновский, писатель острый и ярмий, продол­жает традиции советской воинствующей сатиры. Фантазию он использует для остраннения обстановки, пусть для пре­увеличения, но вместе с тем и для «оптического увеличения» характерных черт западного общества. В его рассказах, порой заставляющих нас вспомнить блестящие новеллы О`Генри, разоблачаются основные движущие силы капитализма — стремление любыми средствами делать деньги, бизнес в них  — высшая цель и божество. Мораль и религия часто нужны лишь для маскировки. А вершина всего — нажива, на­жива, нажива!..

Читая рассказы И. Калиновского, надо помнить в каком жанре они написаны. Читатель не станет заблуждаться по по­воду «Космической миссии мистера Смита». «Антимира» в представлении, что это некий «зеркальный мир», полностью соответствующий нашему миру, нет и быть не может. Анти­вещество во всем схоже с обычным, в нем лишь обратный по знаку электрический заряд ядра и оболочки по сравне­нию с обычным веществом. Оно может составлять даже «ан­тимиры», т. е. миры звезд и планет, состоящих из «антиве­щества». Конечно же, это не зеркальные миры! Но вот «зер­кальность» в (фантастическом памфлете использована И. Ка­линовским правильно. Автор дает возможность героям столкнуться самим c собой и выразить тем свою сущность. Потому читатель и видит воочию преподобного отца, что тот выявляет себя полностью в столкновении не с кем-нибудь, а с самим собой. Потому проявляет себя и бригадный гене­рал и другие зеркальные двойники героев.

В зеркале фантазии отражается как бы увеличенный опти­кой современный капиталистический мир. Понятие об «анни­гиляции» вырастает до символизма.

Физический закон говорит о неизбежности аннигиляции ве­щества и антивещества. Автор дает почувствовать, что закон этот в данном случае не только физический, но и социаль­ный. Герои вместе со своими зеркальными двойниками по за­кону грядущей истории неизбежно должны «аннигилировать» и исчезнуть....

Основная действующая сила во всех рассказах И. Калинов­ского, заставляющая его героев действовать, — это доллар. Все — и трогательная, смешная и трагическая судьба двух рукоделов, смастеривших механическую лошадь («Королева большого дерби»), и история о том, как мелкие жулики пы­тались обмануть более крупного («Фонтан Хиднея»), — все движется долларом, .подчинено его власти.

Техническая идея о рассказах И. Калиновского — это спо­соб выявить и характеры героев, и общественный уклад ка­питализма. Чем грандиознее перспективы использования изобретения,    тем смехотворнее и ничтожнее употребление, кото­рое находят ему дельцы западного мира. И как препарат доктора Попфа помогает Л. Лагину разоблачить средствами сатирической фантастики страну Города Больших Жаб, так и изобретение Джона Грендфула («Скандальный случай с мистером Скоундрэлом») или аппарат человека, который под­слушивал чужие мысли, помогают И. Калиновскому показать закономерную судьбу западных изобретателей, пусть даже умеющих телеграфировать человеком (по идее Винера) или читать чужие мысли...

И. Калиновский, как мы говорили, не видит западный мир однородным, выкрашенным в один цвет. Он замечает в нем людей, носителей здорового начала, веря, что придет время, когда они и им .подобные изменят обстановку в мире дол­лара, расистских бредней и военных авантюр.

Выведенные автором положительные герои в рассказах «Нипропигментин доктора Мелькотта» и «Точка залпа» застав­ляют задуматься о горькой судьбе их прототипов на Западе.

Как бы велики ни были изобретения, которые делают герои И. Калиновского в западном мире, как бы возвышенны и даже героичны ни были поступки этих героев, пытающихся, как в рассказе «Точка залпа», ценой неподчинения и собственной гибели предотвратить развязывание большой войны, все это не может изменить положение вещей в капиталистическом мире. Однако у читателя не остаемся сомнений в том, что так, как есть, в этом мире продолжаться не может.

С этим убеждением читатель и закроет книгу И. Калинов­ского. Он закроет ее с чувством, словно только что оторвал­ся от окуляра волшебного телескопа, через который увидел далекий, чуждый нам и враждебный мир. И этот мир неиз­бежно преобразится, как преобразился после дерзкой сози­дательной операции Ральф Диллон. Операция эта будет, она неотвратима!

В этом нас убеждает волшебный телескоп фантазии. И хо­рошо, что линзами этого телескопа в книге И. Калиновского были остроумие, талант, юмор и острый глаз писателя.

 

Александр КАЗАНЦЕВ.