Грозный девятый
(Научно-фантастические размышления о будущем энергетики)
«Фантазия — поэта друг.
Нет без фантазии наук!»
Из сонета автора
В лучшем своем для заграничной поездки костюме я стоял на одиннадцатом этаже самого большого в те времена лайнера «Куин Мэри», пересекавшего Атлантический океан.
Затаив дыхание я восхищался силой разыгравшейся стихии.
Горные хребты словно сорвались с места и ринулись на нас с развевающимися по ветру пенными гривами. Как лодчонку, вскидывали они наш лайнер на свои седые спины. А вслед за тем бросали его в пропасть с крутыми склонами в пенных узорах на диковинно зеленом мраморе.
И вдруг за восьмью водными горами поднялась чуть ли не до самого неба девятая волна — грозный по легендам моряков и страшный вблизи ДЕВЯТЫЙ ВАЛ, ударив сбоку, переламывал металлический корпус корабля, переворачивал не только былые каравеллы, но и современные грузовые транспорты.
И словно не сдерживая напора своей бешено рвущейся силы, загибался он клокочущей верхушкой вперед, нависая над корабельными мачтами, заслоняя низкие, готовые утонуть вместе с кораблем тучи.
И он низвергнулся, девятый вал, в зеленую пропасть с нашим ничтожным для него гигантом-лайнером на ее дне. Не вскинул он его на гребень, подобно другим волнам, а яростно разбился о форштевень, на миг закрутив водоворотами на нижних палубах, взметнув к верхушкам мачт фонтаны воды и свинцовых брызг.
Я пришел в себя, выплевывая горько-соленую воду, промокший до нитки. Прощай, мой выходной костюм!
Потом, гордый тем, что ощутил на себе предельный по силе шторм, и счастливый, что не смыло меня за борт, спускался я в каюту, чтобы переодеться и потом за обеденным столом повествовать о своем «геройстве».
За нашим столиком мы сидели только вдвоем с моим спутником, как и я, инженером, направлявшимся в Америку. Назову его условно Ширяевым, спустя полвека стал он академиком, одним из высших авторитетов советской энергетики. Но тогда мы оба были молоды и малозаметны.
Мы с Ширяевым рассуждали о силе океанского шторма.
— Вот взнуздать бы Человеку девятый вал! — сказал Ширяев.
Тогда, в 30-е годы, мы еще не знали ядерных бомб. Это теперь можно было сказать, что бывают такие ураганы в океанах, когда ежесекундная их энергия равна атомному взрыву. А для того чтобы искусственно вызвать в океане даже небольшую бурю, не хватит всей энерговооруженности человечества!
А здесь все это шутя сделало Солнце, неравномерно нагревая атмосферу и порождая тем ветры по всей Земле и в основном — над океанами, составляющими пять шестых ее поверхности.
Недаром наши предки плавали под парусами, недаром муку мололи на ветряных мельницах! Но что это по сравнению с мощью только что виденной волны!
Как известно, волна — это колебание частичек воды под воздействием ветра, и с тем большим размахом, чем он сильнее. Каждый соседний слой воды тоже приходит в колебание, но с некоторым запозданием, что и создает видимость «бегущей волны». На самом деле вода никуда не бежит, оставаясь на месте. Бежит «энергия ветра», переданная им волне и кочующая с кажущимся бегом гребней, с которых ветер срывает гривы, словно он и впрямь гонит гряду валов к берегам, где разбивает о прибрежные скалы последнюю волну, высвобождая запасенную в открытом океане энергию, частично перешедшую по пути в бесполезное тепло. Но и остатка ее достаточно, чтобы с ревом вздымать облака пены, фонтаны воды, подтачивать скалы, разрушать людские сооружения: набережные, пляжи, молы, причалы. Испокон веку с восхищением наблюдал человек эту дикую, неукрощенную силу, никогда никому не служившую.
Обо всем этом почти полвека назад мы мирно беседовали с будущим академиком, согласные с изначальностью солнечной энергии, которую щедро дарит нам светило. Частично энергия эта отражается Землей в космос, частью используется на биопроцессы, а в немалой доле передается ветрам, вздымающим океанские волны. В результате за миллионы и миллионы лет на Земле установился тепловой баланс, определяющий ныне существующий достаточно хрупкий климат. При нарушении теплового баланса планеты, при повышении среднегодовой температуры всего на 3°, начнется таяние полярных и антарктических льдов, что повлечет поднятие уровня океана на 50-70 м и затопление промышленно развитых стран. При этом из всех столиц Европы только Москва осталась бы среди океана на безымянном острове.
— Ну, до всяких катаклизмов еще далеко! — заметил Ширяев.
— Почему? Вот ты — энергетик. Сжигаешь топливо, добавляя к солнечной энергии еще какую-то долю из былых ее запасов, сохранившихся в горючих ископаемых — угле, торфе, нефти.
— Ну, хватанул! — отмахнулся Ширяев. — Земная энергетика — лужица по сравнению с океаном солнечной энергии.
— Не скажи, — возразил я. — Вот мы с тобой едем в страну автомобилей, они там на улицах, как муравьи в муравейнике. И мы собираемся иметь их не меньше. А каждый из них — тепловая станция, сжигающая горючее, добавляющая этим тепло к солнечному и при этом загрязняющая атмосферу. Если энергетика Земли возрастет по крутой кривой, то через сотни лет привнесенное тепло будет сопоставимо с солнечным и при «парниковом эффекте» слоя углекислоты может подогреть планету до опасного предела.
— Ну, это ты, брат, загнул. Сразу видно, что фантастикой балуешься. А я человек дела. Энергостанции строим мы для сегодняшних наших нужд, не задумываемся над далекими тысячелетиями. Вот Волгу-матушку запряжем, новые русские моря разольем.
— Это хорошо, поскольку и гидроэнергетика — вид солнечной энергии. Но сколько пахотных земель, городов, сел затопите!
— Лес рубят — щепки летят. Энергия нужна стране, и мы ее дадим. Вот так!
Вернулись мы с Ширяевым домой перед самым началом второй мировой войны.
Проезжали через фашистскую Германию и родину Шопена, провожаемые фальшивыми улыбками пограничных и таможенных чинов.
А что было потом, всем известно...
Прошли десятилетия. Мы с Ширяевым следили друг за другом как-то издали. Он видел мои книги. Я следил за его продвижением. Порадовался его избранию в академики.
Встретились мы вновь на пуске первой в мире атомной электростанции в Обнинске под Москвой.
Он узнал меня в толпе приглашенных, взял за руку и провел на площадку с перилами над атомным реактором, объяснял его устройство, принцип которого я описал еще, видимо, в неизвестном ему рассказе «Взрыв».
— Вот видишь, брат-фантаст. Действительность обгоняет вашу фантазию. Вместо того чтобы поджимать хвост перед катаклизмами грядущих тысячелетий, мы уже сегодня даем людям МИРНЫЙ АТОМ, который становится символом счастья и изобилия будущего человечества.
Приятно было слушать академика, не хотелось возражать ему, говоря, что никогда действительность не обгонит мечту, как не обгонит человек вытянутую вперед собственную руку.
Ширяева оттеснили от меня, и он издали кивнул мне.
В третий раз мы встретились с ним после чернобыльской беды.
Он только что вернулся с места аварии, где отважно расследовал все связанные с нею подробности. Журналистов (и меня в том числе) так близко к злосчастному месту не пустили.
Беседа наша с Ширяевым состоялась в Киеве. По счастливой случайности мы оказались в одной гостинице («Украина»), сидели в ресторане вдвоем за общим столиком, что напоминало нам «Куин Мэри».
— Вот так, фантаст. Качки здесь нет, и мы с тобой слегка поблекли, а полярные льды вопреки тебе все не тают. Слышал я, что ты даже исколесил всю Арктику на «Георгии Седове». Не тают упрямые льды, хоть и добавляем мы тепла к солнечному теплу и «мирным атомом», который СО2 в атмосферу не дает.
— Не всегда он мирным оказывается, — заметил я.
— Да, беда приключилась. И как всегда, беда показывает истинных героев. Я только что видел «памятник», который они сами там ставили: следы в застывшем битуме, который от жары расплавился, когда первые пожарники примчались тушить пожар. Этим следам героев век поклоняться будем.
— Да, не перевелись у нас герои со времени Великой Отечественной войны.
— Есть современные Матросовы и среди пожарников, и среди атомщиков, которые жерло атомное похоронят в бетонном саркофаге на вечные времена.
Я мысленно представил себе, как ставят около взбесившегося реактора высокие бетонные стены, смонтированные на стороне, как потом накроют его, сбрасывая с высоты, защищающей от радиоактивности, бетон, и неожиданная мысль поразила меня.
— Слушай, Ширяев, то есть ваше академическое превосходительство! А что о тебе и о всех нас подумают наши потомки?
— Как что? — удивился Ширяев. — Поймут, что без аварий прогресс не может развиваться. Вспомни, сколько было кораблекрушений, сколько железнодорожных катастроф, автомобильных и самолетных аварий. Разве они повернули технику вспять? Нет, друг, атомную энергетику будем развивать. Без нее никак не обойтись.
Мы с ним вышли на красивейшие киевские улицы с каштанами, напоминавшие Париж. Решили дойти до Владимирской горки, увидеть Днепр и открывающуюся за ним ширь.
Шагали не торопясь, продолжая начатый разговор. Ширяев говорил:
— Конечно, новая техника требует особой ответственности. Но у нас есть прекрасные аппараты защиты, найдутся надежные люди. Дисциплина при одном воспоминании о Чернобыле вынуждена будет подняться до предельной четкости. Отступать не будем! Беда мобилизует. Какая организованность была проявлена при эвакуации людей из пораженного района! С той же организованностью проведем дезактивацию, обеспечив людям возвращение.
— А если спросят наши внуки, почему мы строили такие опасные агрегаты, как атомные реакторы, на поверхности земли?
— Так не в космосе же их сооружать! В космос никакой атом пускать нельзя, — назидательно сказал академик.
— Не в космосе надо, а под землей, на достаточной глубине, чтобы сделать реакторы, даже в случае аварии, легко изолируемыми от внешнего мира и неуязвимыми для диверсантов или снарядов высокоточного попадания (даже без атомных зарядов, с простыми фугасками).
— Да ты что? Тебе известно, что самые дорогие строительные работы — это земляные?
— Известно. И еще известно, что перед ценой не останавливаются, когда роют шахты для добычи каменного угля даже в полтора километра глубиной. Кроме того, метро роют во многих; городах, а их станции вполне бы могли быть реакторными залами (на достаточной глубине, конечно!).
— Фантаст ты, Саша, а не государственный человек. Сотнями миллионов рублей готов бросаться. Да мы технической дисциплиной их отработаем, страхи твои потушим.
— Это не страх, а беспокойство о том, чтобы не произошло нечто подобное чернобыльскому. Насколько потери могут превзойти затраты, требуемые для помещения реакторов под землей, и представить себе нельзя. А спасенные человеческие жизни никакой суммой не оценить.
— Да мы в МАГАТЭ международные соглашения о взаимоинформации и оказании помощи при ликвидации последствий аварии заключаем!
— А не лучше ли показать всем народам мира, что, кроме взаимной информации и сердобольной помощи, можно исключить аварии вообще? Нужны международные законы, запрещающие размещение атомных реакторов на поверхности земли. И 'придется западным государствам по требованию своих народов сокращать безумные расходы на вооружение, чтобы пойти на необходимые траты и спрятать атомы в безопасные для людей подземелья.
— Что же, поднимать общественное мнение не только против военного, но и против мирного атома?
— Не просто мирного, но еще и злого. Под землей его «взнуздать» надо, как ты хотел взнуздать когда-то девятый вал.
— Я? Девятый вал? Когда? — удивился Ширяев.
— А помнишь одиннадцатибалльный шторм в Атлантическом океане? «Куин Мэри»?
— Неужели я так тогда сказал? А какие мы с тобой были молодцы!
— Именно так сказал, да забыл. А я вот сейчас после Чернобыля, глядя на Днепр, вспомнил об океанском девятом вале.
— Вспомнил? А ведь верно: НОВОЕ — ЭТО ХОРОШО ЗАБЫТОЕ СТАРОЕ.
— Понимаешь, Ширяев, то есть ваше академическое превосходительство! Вам, академикам, в самый раз поднять вопрос об использовании в энергетических целях ОКЕАНСКИХ ВОЛН.
— Хуже всего показаться неосведомленным, Саша. Есть проекты использования волн прибоя. Ознакомься, просветись.
— Бери шире. Не станции прибоя на берегу, а «станция взнуздания океанской волны». Это твои слова!
— Нет, уж лучше — «Энергетика океанского волнения».
— Как знаешь.
— Пока только название знаю.
— Почему только название? Есть множество способов использования колебаний, в том числе океанской волны. Давай посидим на бульваре Шевченко и обсудим самый простой из них, не требующий никаких изобретений, для которого все необходимые агрегаты освоены промышленностью.
На облюбованной нами лавочке карандашом было написано «Катя + Ваня = Любовь». Ширяев уселся и возобновил беседу:
— Что же, ты корабли энергетические хочешь проектировать?
— Нет, зачем корабли. Нефть со дна моря добывают не с кораблей, а с платформ. Предусмотри подобную платформу для того, чтобы пробегающая под нею волна поднимала поплавок, приводящий в движение воздушный насос. И я нарисовал на песке несколько линий.
— Это ты что? Волной хочешь кузнечные меха дедовы в движение приводить?
— Не обязательно меха, но как образ, притом доходчивый, меха можно вспомнить. Итак, насосы качают воздух в закрытые резервуары с рабочей водой, скажем до давления в 10 атм. Если воду под таким давлением пустить на лопасти обыкновенных, хорошо тебе знакомых турбин, она уподобится струе из водохранилища, подпертого плотиной в 100 м высотой.
— Ну используешь ты воду из своей гигантской цистерны — придется на запасную переходить.
— Конечно! А ты их запроектируешь множество, в расчете, что при опоражнивании одной цистерны вода под давлением на лопасти турбин будет поступать поочередно из разных резервуаров, пока первые «наполняются отработанной водой.
— Да у тебя уж и проект готов! Пиши докладную. На бумаге, а не на здешнем песочке. Приведи цифры. Рассмотрим.
— Это вам, энергетикам, надо делать, — передавая палочку академику, ответил я. — В глобальном масштабе, чтобы не жечь больше топлива, чтобы не зарывать злой атом, делая его «мирным». Предотвращайте климатические катаклизмы Земли на будущие тысячелетия. Впрочем, есть ученые, которые говорят об опасном полстолетии.
— Эка, куда хватил! Вот уж фантаст, так фантаст! Я, пожалуй, романчик твой какой-нибудь прочитаю.
— Прочитай, прочитай! Я давно обо всем этом говорю. Но читают-то меня будущие академики, а теперешним недосуг.
— Ну ладно! Поговорим всерьез. Кто же из-за твоих страхов пойдет с бухты-барахты на такие траты, чтобы «на всякий случай» действующие атомные станции под землю зарыть, энергетический кризис вызвать? Каково там реакторам вместе с турбогенераторами будет под землей? Кто и как их обслужит?
— Так не надо турбогенераторные залы и аппаратуру управления реактором под землю опускать. Все это останется на поверхности земли. Но вот в случае океанской волны водные турбины с электрогенераторами и воздушными насосами, приводимыми океанской волной в движение, выгодно размещать на надводных платформах, ибо электроток по кабелям проще передавать на берег, чем сжатый до десяти атмосфер воздух по трубам.
— И на все-то у тебя есть ответ. А об автомобилях ты думал? Помнишь, сколько мы в Нью-Йорке их увидели, а теперь и у нас не меньше. Что, снова на лошадей сесть?
— Электромобили их заменят. И не только с аккумуляторами, заряженными электротоком от океанской волны, но и с водородными элементами. Водород-то при избытке энергии, из воды электролизом проще простого получить. А водородный элемент ток даст на электродвигатели у автомобильных колес. Все это требует, конечно, разработки. Задание, так сказать, нашей молодежи для грядущего века.
— Так я ж и говорю, что думать тут надо. Нельзя с бухты-барахты, — солидно заключил академик, тяжело поднимаясь.
— Конечно, надо. Притом всем тем, кто в этом заинтересован и у нас, и за рубежом. Конечно, я тебя, твое лысое превосходительство, всем этим увлечь хочу, но главное увлечь молодежь, ребят, которые только еще задумываются чем им заняться.
— Вот ты им и расскажешь для начала, как мы с тобой пятьдесят лет назад на атлантических волнах качались.
— А им эти атлантические волны, наш с тобой ДЕВЯТЫЙ ВАЛ, взнуздать, как ты этого хотел, понадобится. И тогда...
— Ну-ну, что тогда? — спросил академик, снова усаживаясь.
— Должны люди понять, что если прежде океаны разделяли материки, страны, народы, то теперь их надо рассматривать как неиссякаемую кладовую солнечной энергии, заключенной в океанской волне. Вот отказались же мы от поворота северных и сибирских рек для орошения пустынь.
— Не торопись, душа моя! Пустыни-то орошать надобно.
— Разумеется. И оросим. Волны Каспия дадут столько энергии, что на орошение хватит, если даже горные ледники начать плавить. А волны Средиземного моря дадут энергию для превращения пустыни Сахары в цветущий край, каким она была сотню тысяч лет назад. Плодородных земель всем народам там хватит. Не из-за чего будет враждовать.
— Так, так! А Атлантический океан?
— Атлантический океан даст столько энергии всем нуждающимся в ней народам, что устранит навечно опасность засух для европейских и африканских стран.
— Слушай, слушай, Саша! Подпевая тебе, я скажу, что волны Тихого океана и Калифорнийского побережья, пожалуй, превратят и пустыню Неваду в цветущий край!
— И Аризону тоже. И латиноамериканцев это выведет из беспросветного долгового ярма.
— Кто же будет все это делать?
— Делать будут для правнуков. Значит, наши внуки. И твои, и мои, и сверстники их станут менять лицо Земли, когда основной, питающей цивилизацию, силой будет океанская волна.
— Твоя волна, Саша, признаться, волнует даже меня.
— А ты прочти мой сонет «Оду фантастике».
Размах — от сказки до предвиденья,
От ящеров до дальних звезд.
Уносит нас земель за тридевять
Фантастика ума и грез.
В страну вершин «ИЗОБРЕТЕНИЯ»,
Мечта там — первый цвет весны,
Фонтанами бьют дерзновения,
Становятся там явью сны!
В игре стремнин воображения
Поток бурливый напоен
Огнем идей, гипотез жжением
И тайной будущих времен.
Фантазия — поэта друг.
Нет без фантазии наук!
На бульваре стемнело, а фонарей не зажигали.
Мимо нас пару раз прошел милиционер, внимательно приглядываясь.
— Здоровеньки булы, диды ласка-ви, — остановился он перед нами, беря под козырек. — Ночевать-то есть где? Если из Чернобыля, зараз поможу.
— Нет, — ответил Ширяев. — Я, правда, только что оттуда, но у нас есть номера в отеле «Украина».
— То добре! Мы встали.
— А это не вы тут что-то записали? Может, понадобится? — поинтересовался дотошный милиционер.
— Нет, мы на песочке палочкой, — пояснил я.
— Ну если на песочке, то можно, — согласился страж порядка.
«А может быть, не на песочке, а на чертежной бумаге?» — подумал я.