Мы звёзды в небе знаем все,
Но очень мало о себе.
Я готов был увидеть усталого, изможденного человека после бессонной ночи и нескольких проведенных операций, но вместо него в кабинет буквально ворвался пышущий энергией, бодрый, возбужденный профессор Илизаров.
– Идемте! Скорее! – позвал он, словно нам предстояло вскочить в последний вагон уходящего поезда.
На этот раз мы не поднимались по лестницам, а прямо из кабинета прошли к лифту, встроенному между книжными шкафами и незамеченному мной. Дверцы его открывались не нажатием кнопки, а специальным профессорским ключом.
Когда же они открылись, то мы оказались не на лестничной площадке, а в лаборатории. В ее стенах - камеры со стеклянными окнами, за ними - различные животные. Мы попали не то в зверинец, не то в террариум.
Профессор засунул руку за одно из стекол и ухватил за хвост ящерицу. Она рванулась, оставив хвост в профессорской руке. Нисколько не обескураженный этим, он вынул руку и стал рассматривать отторгнутую часть тела животного.
– Одно из чудес Природы? – произнес я.
– В том, что новый хвост уже отрастает. А вы стрижете себе волосы или ногти и не считаете чудом, что они отрастают.
– В голову не приходило, – признался я.
– Вот то-то, – с укоризной заметил профессор, – как промежуточный шах. А если заметить это, как явление природы, и попробовать исцелять калек?
От ящериц мы перешли к обезьянам, чем-то непохожих на обычных. Некоторые короткохвостые или совсем без хвоста. Одни ловко прыгали с трапеции на трапецию, пользуясь несомненно искусственно удлиненными руками, или недвижно лежащие на подстилках, как парализованные.
Глядя на них заботливым взглядом Илизаров говорил:
– У Чингиз-хана была ужасная казнь для трусов и провинившихся. Несчастным переламывали позвоночник и оставляли на знойном песке пустыни. Травматические повреждения позвоночника порой оставляют людей калеками на всю жизнь, – он задумался и продолжал:
– Чудо-артист, Валентин Иванович Дикуль, упав из-под купола цирка, невиданной мужественностью и изобретательностью победил свой паралич, развив в себе такую мускулатуру, которая взяла в железные тиски поврежденный позвоночник и выправила его. Хочу прийти Валентину Ивановичу на помощь, который не только показывает в любимом своем цирке невиданную, обретенную им силу, но и возглавил центр реабилитации, где возвращаешь людям здоровье испытанным на себе методом. Но не все на это способны. Хочу другим помочь. Придумал приспособление, удерживающее позвонки до их сращивания. Для таких больных специальный корпус возводим.
– Еще одно чудо волшебника!
– Я пока не открыл потайную дверь, ключ от которой - во вчерашнем этюде.
В углу лаборатории был вделанный в стену сейф с дверцей в рост человека. Илизаров набрал шифр.
– У вас как в Центробанке! Золото храните, бриллиантовую корону?
– Куда ценнее, – усмехнулся в усы профессор-кабардинец и распахнул дверь не в сейф, а в уютную комнату с широкими окнами, ковром и мягкой мебелью.
Человек поднялся к нам с удобного дивана. Пустой правый рукав больничной пижамы был засунут в карман.
– Да у вас здесь узник! – изумился я.
– Только добровольный.
Из-под дивана выскочила беспородная собачонка на трех лапах. Звонко облаяла меня, потом, поняв, что я с профессором, встала на задние лапы, опершись одной передней о белый халат профессора, стала ластиться к нему. И тут я заметил, что другая ее лапа коротенькая и недоразвита, как у щенка.
– Неужели вы приживили псу щенячью лапу, как когда-то профессор Брюхоненко вживил взрослой собаке живую щенячью голову?
– Вы ошибаетесь, гость мой. Я никому ничего не вживляю. А пока мы попросим Игоря Дмитриевича сыграть нам свое любимое.
Только сейчас я заметил в комнате скромный кабинетный рояль.
Странный узник-пациент поздоровался со мной и подошел к инструменту, подняв его крышку своей единственной рукой.
Я сел в кресло и закрыл глаза, чтоб не видеть горьких усилий калеки-музыканта.
Тихим ручейком влились в меня нежные звуки. Казалось, ароматные гроздья свисают к воде. Мокрые темные камни встали на пути. Вскипел, забурлил, заклокотал, покрылся пенным облаком грохочущий ручей. Рычит и рвется вперед, и низвергается с гранитного уступа сверкающим на солнце потоком, растекаясь в спокойную ширь. Потом, снова сужаясь, проходит мимо, им же созданной, отражающей синее небо заводи, напомнившей мне почему-то зеркальный пат из посвященного Илизарову этюда, и течет дальше живительной струей к мирным долинам, неся цвет садам и зерно полям.
Я очнулся, поняв, что слушал великолепное исполнение любимого ноктюрна Скрябина для левой руки.
– Вот такая у нас в Кургане гордость была. Консерваторию в Свердловске закончил. На международный конкурс его послали. В пути в железнодорожной катастрофе руку потерял. Вот мы с обезьянами, ящерицей и трехлапым Чуком пытаемся на помощь виртуозу прийти, новую руку вырастить. Человеку впервые и... пока секретно...
– Разве такое возможно? – изумился я.
– Ящерица считает возможным, Чук на ампутированной лапе себе новую отращивает, как вы бороду. Да и гордость Кургана, Игорь наш ни от Международного конкурса, ни от нашей диковинной операции не отказался.
Профессор подошел к пианисту и обнял его за плечи:
– Ну, молодец, сынок, чудесно сыграл. На правой это, знай, скажется, между ними связь кровная, родовая. Все дело, - обратился он ко мне, - в нервном стержне. Не мы, Природа формирует вокруг него по генетическому коду хвост, а не пасть, ногу, а не ухо, наконец, руку, а не хобот. Все происходит как с вашими ногтями, волосами, содранным кусочком кожи или затягиванием любой раны вообще.
Профессор засучил пациенту правый рукав. Я увидел в нем нежную кисть маленького ребенка.
– Есть музыкальная байка, - заговорил пианист, - будто Бетховен, когда все пальцы играли, почувствовал, что ему не хватает одного звука и он нажал клавишу носом. Вот и я пытаюсь, порой для полноты звучания, нажимать клавиши этими пальчиками, - и он пошевелил ими.
– Молодец! Так и надо и с музыкальной, и с медицинской стороны.
Пианист закрыл крышку рояля.
Профессор спросил меня:
– А вы о чем думали во время ноктюрна?
– Представил себе тихую заводь в виде зеркального пата.
– Верно! И я решил, что ваш этюд - шахматный ноктюрн. Спасибо за такой подарок!
И мы обнялись.
Уже много лет нет этого Замечательного Человека. Когда мне попадается посвященный Курганскому волшебнику этюд, я заряжаю магнитофон кассетой с новой записью лауреата международного конкурса, которого профессор Илизаров вернул к жизни и творчеству.
Особенно часто звучит ноктюрн Скрябина для левой руки...
И Гаврила Абрамович стоит передо мной как живой.