Во лбу моём горит звезда,
Звезда страданья и мученья,
Зов к избавлению от Зла,
Знак светлого Богоявленья.
Джорджио Бонджованни
перевод Весны Закатовой
Накануне Нового года в очередной приезд в Москву итальянский стигматик, посланец высших космических цивилизаций, как он говорил, или Пресвятой Девы Марии, отметившей его Христовыми ранами, снова появился у Званцева. Его внешний вид ошеломил. Если прежде стигмы, раны на руках и ногах, были забинтованы, то теперь открытая кровавая рана зияла на лбу.
— Что это? — спросил Званцев, дружески обнимаясь с гостем.
Тот с итальянским темпераментом быстро заговорил:
— Это знак светлого Богоявления.
— Разве у Иисуса Христа была такая рана на лбу?
— Художники никогда не видели Его. Но должны были знать про терновый венок. Но дело не в болезненном воздействии шипов. А в Звезде, как символе Его Великого Учения о Любви людей друг к другу, какое по Воле Матери Его, Пресвятой Девы Марии, или Небесных космических цивилизаций, я в мир несу.
Переводчик с трудом поспевал за ним в переводе.
Джорджио представил Званцеву своего брата Филиппо, казалось, на него непохожего, может быть из-за отсутствия примечательных знаков доверия “Высших Небесных сил”. Вместе с ним был и профессор, автор подаренных еще прежде Званцеву книг. Но Пьера Маду, хотевшего и лететь в космос, и финансировать фильм Нели, на этот раз не было.
Зато Джорджио сопровождала шумная телевизионная бригада.
Итальянцы привезли с собой журналы с фотографиями прошлого пребывания у Званцева Бонджованни.
Медсестра снова была при нем, но у Званцева сложилось впечатление, что, судя по их общению между собой, она стала для него более, чем медсестрой, но как супругу свою, он ее не представил.
— Очень интересуюсь судьбой вашего романа, друг Александро. Надеюсь, с этим обстоит лучше, чем с замыслами нашего друга Пьера Маду? — спросил Бонджованни. И добавил: — Из-за финансового кризиса в Европе, ему не удалось получить банковских кредитов ни на ваш фильм, ни на свою встречу на вашей орбитальной станции с Пресвятой Девой Марией в Космосе
— К сожалению, наш экономический кризис, может быть, более глубок, чем у европейских банкиров, помешал изданию моей книги.
— Не падайте духом, друг Александро. Я рассчитываю сделать вам подарок, который вручат вам до моего следующего приезда. А сейчас приехавшие со мной синьоры из телевидения заснимут нас с вами для новогодней передачи, и обязательно с вашими драгоценными статуэтками, на которые смотрю с нескрываемой завистью коллекционера. Ведь никто в мире не обладает такой коллекцией “догу”.
— Заранее благодарю за обещанный подарок, но позвольте мне, в свою очередь, преподнести вам одну из этих статуэток, — сказал Званцев, снимая с полки японскую фигурку.
— О-о, друг-Александро! Это поистине королевский подарок! — обрадовался итальянец, передавая драгоценность медсестре, что-то наказав ей.
Та открыла свой медицинский саквояжик, вынула оттуда вату и, обложив ею статуэтку, бережно уложила подарок туда.
Телевизионщики приступили к своей работе. Особенно заинтересовались они космическими статуэтками “догу”, снимая с ними Званцева и его гостя, замучив их своими дублями.
При этом, как всегда, хотели перевернуть в кабинете все вверх дном.
Наконец, все угомонилось, и итальянские гости вместе с телережиссером, оператором и его ассистентом с телекамерой, звукооператором, в ту пору, с отдельным магнитофоном, осветителями с громоздкой аппаратурой, братья Бонджованни с профессором, переводчиком и медсестрой с саквояжиком уехали – одни в телевизионном микроавтобусе, другие на интуристской машине.
Фотографии и зарубежные журналы на разных языках остались на журнальном столике.
Рассматривая их, Званцев думал об этом незаурядном человеке, неистово служащему общечеловеческому делу.
А через несколько дней ему позвонил переводчик уже уехавшего Бонджованни.
— Синьор поручил мне, Кондинскому Леониду доставить вам изданный на его средства ваш роман “Альсино”. Но вот беда. В последнюю минуту он узнал, что это маленькое издательство, выпускает только брошюры, не связано с художниками, и не может дать цветной обложки, без которой книга не пойдет, и он рассчитывает, что вы связаны с хорошим художником, который иллюстрирует ваши книги и мог бы сделать такую обложку, правда, издательство не располагает нужными для этого ста долларами. Вся надежда на вас.
На этом разговор закончился.
С одной стороны Званцев был обрадован. С другой – поставлен в тупик. Его иллюстратор Юрий Макаров умер, правда, есть его друг Саша Смирнов, главный художник издательства “Прогресс”, где издавались книги Званцева на иностранных языках. Он позвонил Смирнову и тот сообщил, что художественная часть отделилась от издательства и превратилась в самостоятельную фирму, которая в кредит не работает. Если деньги для обложки найдутся, фирма готова помочь.
Званцев не знал, как и быть. Это совпало с превращением его сбережений за полувековую литературную деятельность в пыль, как и у всех вкладчиков, из-за обесценивания рубля при “шоковой терапии” в десятьтысяч раз с подрывом экономики страны. Взять на себя оплату обложки он не мог.
И тут начались чудеса!
Не просто, оказалось, иметь дело со стигматиком, знакомым с высшими Небесными силами...
Во входную дверь позвонили.
Званцев пошел сам открыть.
— Я вас сразу узнала. Мы с вам так долго не виделись.
Званцев удивился. Он никогда не видел этой миловидной маленькой девушки.
— Я от Джорджио Бонджованни. Одна из его приверженец. Уезжая, уже на вокзале, он поручил мне передать вам этот конверт.
— Да вы пройдите ко мне. Что же мы стоим в дверях?
— Нет, нет! Я уже не могу...
— Но почему?
— Я очень прошу простить меня.
— Простить? За что?
— За все то...
— Что вы имеете в виду?
— В чем виновата перед вами.
— Вы шутите? Когда вы провинились?
— В нашей прошлой жизни, — на полном серьезе ответила незнакомка, грустно улыбнулась, и... не растворилась в воздухе, а пошла вниз по лестнице.
Званцев с не заклеенным конвертом в руках в полном недоумении стоял в дверях.
Наконец, пересилив себя, посмотрел, что в нем, и вынул стодолларовую купюру — и никакой записки...
Недоумения прибавилось.
Он не поверил бы сам себе, если б во всем случившемся была хоть тень выдумки...
Накануне Нового года люди не просят друг у друга прощения, как в Прощальное воскресение перед Пасхой. Может быть, истовая поклонница стигматика, религиозная фанатичка, живет в мире мифических фантазий? Но откуда, эти именно сто долларов? Почему Бонджованни, уехав неделю назад передал их с нею, а не с переводчиком, связанным с издательством?
Но как бы то ни было выход книги в обложке этим чудесным способом теперь обеспечен.
Художественная фирма Смирнова приняла заказ и связалось с издательством. Оттуда позвонили Званцеву:
— Мы рады, что все уладилось и так понравившаяся у нас книга выйдет в достойном оформлении. К сожалению, у нас нет картона и обложка будет мягкой.
Обрадованный Званцев не придал этому значения.
Но чудеса с “Альсино” не закончились.
Через некоторое время переводчик Бонджованни Кондинский Леонид Болеславович вместе с шофером Интуриста привезли и перетаскали в кабинет Званцева тысячу экземпляров “Альсино”, упакованных в пачки по двадцать штук.
Десять пачек он сразу передал Кондинскому для бесплатного распространения. Остальные четыре тысячи экземпляров предстояло забрать в издательстве старшему сыну Олегу, капитану I ранга, и хранить у себя на квартире. До этого он свел отца с весьма дородной дамой, генеральным директором собственной издательской фирмы, тщетно пытавшейся по инициативе Олега издать двухтомник избранных сочинений Званцева в Калининграде. Теперь бралась использовать свои связи для реализации изданной книги в московских магазинах.
— Что это? — спросила Неля, увидев гору книжных пачек в кабинете Званцева.
— Часть тиража первого издания “Альсино”,— с горечью ответил Званцев. — Подарок Джорджио Бонджиованни.
— Зачем же столько экземпляров? Разве у вас книжный склад?
— Джорджио Бонджиованни поместил в книге свое обращение к людям и Послание человечеству Пресвятой Девы Марии.
— Тем более интересно!
— Но должно быть Врага человеческого это не устраивало. И он вмешался, — с горькой улыбкой продолжал Званцев.
— Вот как?
— А чем еще можно объяснить, что директора всех книжных магазинов отказались взять в продажу книги в мягкой обложке. Якобы не будет сбыта. И вот они – у меня в ожидании пока станут библиографической редкостью. И будут цениться, как египетские манускрипты.
— И вы еще склонны к шуткам! Объясните, ради Бога, без привлечения сверхъестественного, что происходит в нашем царстве-государстве? Ведь не так давно, я отлично это помню, был ажиотаж с любой подпиской на книги. И с вашим “молодогвардейским” собранием избранных сочинений тоже. А с вами даже произошел курьезный случай. Вы рассказывали мне.
Да, тогда со Званцевым действительно приключилось нечто забавное, ныне кажущееся невероятным...
К “магазину подписных изданий” за собранием сочинений фантаста Званцева протянулась очередь от Кузнецкого моста до Большого театра. А вот теперь...
Он помнил, как, словно эмир Рашид, появился среди любителей фантастики. Его узнали по портрету, столпились вокруг, и он охотно знакомился с ними, отвечал на вопросы. Узнав, что одна из очередниц стоит здесь с вечера, он подарил ей подписку на свое собрание, предложив получить первый том с авторской надписью, зайдя за ним к нему домой, не подумав как это можно вкривь истолковать.
Через день обладательница подписки явилась за книгой к писателю в сопровождении мужа. Званцев, скрыв удивление, надписал первый том им обоим, мысленно упрекнув себя, что необдуманно “заманил” книгой молодую женщину к себе на квартиру.
Теперь об этом забавном случае напомнила Неля:
— Это, как древний миф, — усмехнулся Званцев
— И все-таки, давайте разберемся в причинах. Ведь вам книги писать, а мне фильмы ставить.
— Если сказать кратко – "шоковая терапия".
— Ельцин и Гайдар?
— Еще Чубайс, Бурбулис и восторженные демократы первой волны, готовые любой ценой перейти к рыночной экономике, забыв о монополии и конкуренции, без чего нет рынка.
— И цены подскочили не в два раза, как обещал Ельцин, выпуская их из “клетки регулирования”?..
— А в 10 000 раз,— закончил Званцев. — Страна разорились, народ обнищал.
— Трагическая ошибка реформаторов?
— Граничащая с преступлением... Нарушены налаженные экономические связи. Страну “четвертовали”. А руки, и ноги отдельно жить не могут, как и обрубок тела...
— Это, как чума!
— Хотите, я вам прочитаю свою басню: “ЧУМА”?
— Конечно! Вы постоянно удивляете меня...
— Вдруг взбунтовалась левая рука,
Сказала голове “Адье! Пока!
Отныне слушать я тебя не буду”.
И пациенту сразу стало худо.
А тут ещё нога твердит врачу:
“Куда хочу, туда и ворочу!”
И будто пальцы у неё решили,
Чтоб обувью их больше не давили.
Очки поправил доктор на носу,
Вздохнул, и записал “ИНСУЛЬТ”
Пришла беда, несчастье человека:
Был здоровяк всегда, теперь – калека!
Когда ж В ПАРАЛИЧЕ ЛЕЖИТ СТРАНА,
”ИНСУЛЬТ ВЕЗДЕ” – то это уж Ч У М А!
— Прежде нас с вами бы посадили. Вас за то, что сочинили, а меня за то, что слушала. А сейчас свобода слова! И вас просто нигде не напечатают.
Еще раз Званцев увидел Бонджованни вместе с собой в Новогодней передаче, но голоса своего не услышал. Они вместе со статуэткой мелькнули на экране, “так ничего и не сказав”, диктор вскользь упомянул о догу. Долгая мучительная съемка и звукозапись были напрасными...
И закрадывалась мрачная мысль: неужели напрасен и труд создания “Альсино”?
И на этот вопрос пришлось ответить многим людям...
Званцев часто давал интервью о своей работе и взглядах.
На этот раз его посетила невысокая привлекательная журналистка и представилась:
— Я из “Российской газеты”. Меня зовут Алсу.
Званцев удивился. Он никогда не встречал такого имени. А оно было так близко к “Альсино”.
— А как это звучит по-русски? — спросил он.
— Утренняя звезда, — ответила девушка, опустив глаза.
— Чудесное имя! И оно так созвучно имени героя моего последнего романа.
— В самом деле? — теперь удивилась она. — А я думала, что у меня нет тезки.
— Тогда для начала нашего знакомства я подарю вам этот злополучный роман.
— Почему злополучный?
— Магазины не хотят его продавать.
— Как странно! А я так люблю ваши романы, — говорила она, держа в руках подаренную книжку с авторской надписью ”Милой Алсу от ее брата Альсино. Сердечно. Автор”. — Вот спасибо! В самом деле, какое совпадение. В особенности, с моими детским именем, когда меня ласково называли Альси...
— Ваш тезка – из параллельного неомира, незримо существующего рядом с нами на одной планете.
— Я всегда этим интересовалась, но не могла себе представить, что хожу по земле другого мира.
— Или по воздуху над ним, а то и по морскому дну. Ландшафты параллельных миров могут не совпадать.
— Как интересно! Но значит Альсино не инопланетянин?
— Иноземлянин.
— И с чем же он пришел к нам?
— С Миссией Добра и Заботы. И о нас, и о них, наших “более, чем соседях”. Как бы мы, в своем бездумном техническом развитии дикарей с ядерным оружием в руках, не повредили, а то и не уничтожили, по примеру несчастного Фаэтона, общую планету и все параллельные миры вместе с собой...
— И такой роман не захотели распространять? — ужаснулась Алсу. — Должно быть, дикари у нас не только с оружием в руках...
— Не только, — подтвердил Званцев.
— И чем же вы, потерпев такое крушение, заняты теперь? Это в первую очередь интересует нашу газету.
— Продолжением “Альсино”. Роман “Иномиры”, о древнем “прамире” и нашем будущем “неомире”.
— После всего, что случилось? Это каким же характером надо обладать?
— Должно быть, “Ваньки-встаньки”, — усмехнулся писатель. — Помните такую игрушку?
— У Альси была такая... Но вернемся к “нашим баранам”. Поговорим о вашем новом романе. Итак, “Иномиры”? Но вы не отрываетесь от действительности? Вам не кажется, что пока вы пишите о неомире, мир вокруг вас становится иным?
— Не только замечаю, а болею этим. И даже напечатал сонет. Если хотите, я прочту его вам.
— Очень хочу.
НА ДРУГОЙ ПЛАНЕТЕ
Не трогал занавес железный,
Не пересёк ничьих границ,
Но провалился, словно в бездну,
И нет вокруг знакомых лиц.
Один сидит, стрижёт купоны,
Другой же трудится, как вол.
Укором – новых нищих стоны,
И каждый каждому стал волк.
Орущим сцену уступив,
Трясется зал в эпилепсии.
И год несчастий наступил
Для четвертованной России...
Всё чуждо мне, как песни эти.
Так на какой же я планете?
— Значит, мы с вами уже инопланетяне?
— Беда тех, кто по-прежнему чувствует себя землянином, кого, не спрашивая, перенесли в чужой мир других взглядов, иных устоев, даже иной морали, а вернее сказать, у многих без нее. Вся та же диктатура прикрывается трескучими фразами об общечеловеческих правах и демократии, по старым рецептам псевдокоммунизма...
— И вы увидели это в параллельном мире?
— В том-то и дело что не там, а здесь, у нас, где в расчлененной стране люди жили прежде рядом в согласии, а теперь в националистическом угаре идут друг на друга.
— Но почему? Что изменилось?
— Не изменилось, а утратилось единство целей. Политиканы почуяли возможность всплыть на самый верх, а для этого столкнуть в вражде былых друзей и, оседлав волну войны, оказаться на ее гребне. Так происходило в Заднепровье, в Нагорном Карабахе, в столкновении Армении с Азербайджаном, зреет в пораженной обидой, ненавистью и суеверием Чечне...
— Читатели поймут вас. В романе вы это отразите?
— Конечно, в нем все идет своим путем. Характеры героев и события вокруг определяют то, что я напишу.
— В чем именно?
— В романе на подмосковном заводе под руководством Альсино создали “Летающую тарелку”. В неомире был известен способ обнуления масс и потери веса.
— И тарелка ваша потеряла вес, взлетела...
— И оказалась над одной из земных “горячих точек”. Принятая за враждебного разведчика, была повреждена самонаводящейся ракетой, описанной еще в “Пылающем острове”.
— Как вы неосторожны были! Герои не погибли?
— Альсино выручил и посадил свой аппарат, но не в горячей точке воинственных безумцев, которые не дали б восстановить его, а перейдя в другое измерение, в тихом, как он рассчитывал, параллельном “прамире”.
— Вот это интересно! Каков он был, этот “прамир”?
— Он все еще находился в древнем периоде с девственными лесами и пращурами. Появляясь у нас пришельцы из прамиира, обладая способностью проникать в другие измерения, ныне утраченной цивилизацией, оказывались пугливыми и добродушными. Мы знаем их, как “Снежного человека”, “Бигфута”, “Йетти”.
— В какое же время вы забросили своих героев?
— На миллион лет назад, в первобытный мир. И встретились они там не только с пращурами, никого не убивающими, чтобы съесть, но и с развившимися уже пралюдьми, типа неандертальцев, с зачатками дикой, хищнической цивилизации и звериными наклонностями, прообразе современного человечества, спасать которое самоотверженно взялся, став стигматиком, Джорджио Бонджованни.
— Удалось им вашим героям починить свою тарелку, вернуться к нам, или перенестись в неомир “на третьем этаже” ?
— Опасность была в возможности оказаться под землей. Но попали они на морское дно. Ведь ландшафты параллельных миров не совпадают.
— Однако, хрен редьки не слаще: втиснуться в “пещеру” и задохнуться в ней, или утонуть. Опасная затея... Бррр!..
— Зачем тонуть? Они умели плавать. Скафандры были в аппарате, не хуже водолазных костюмов.
— Как же приняли их на суше?
— Не сразу встретились с людьми. Попали прежде к роботам энергостанции, не запрограммированным на встречу с пришельцами. И восприняли их, как “помеху”.
— Почти смешно.
— Добравшись до людей, герои узнали общество иной морали, построенного на принципах нынешней мечты. Но суд там суров. И наш Альсино был осужден за нарушение клятвы о хранении высших знаний, могущих послужить во вред полудикой цивилизации. Об остальном расскажет сам роман.
— Читатели мои прочтут в газете об этом, и будут ждать романа.
— Если его издадут и магазины захотят продавать, — с сомнением сказал писатель.
Но он оказался не прав.
Роман был написан, в журнале не прошел... Однако спустя несколько лет по инициативе издательства “Центрополиграф” два романа: “Альсино” и его продолжение, были изданы в одном томе библиотеки классиков научной фантастики и приключений под общим названием “Иномиры”. Тройной тираж полностью разошелся.
В литературе нужно оставаться верным себе и уметь ждать.