Глава шестая.ПАПААэлита не могла быть партнершей такого лыжника, как Анисимов, поэтому Николай Алексеевич отказался от своих любимых спусков, чтобы ходить вместе с молодой женщиной. Вечерами они сидели в холле, где к ним уж привыкли. – Но все-таки почему же вы Аэлита? – спросил он как-то ее. – Вас интересует только мое имя или я сама? – насторожилась Аэлита. – Нет, почему же? Я подозреваю некоторую связь между вашим именем и вами в результате чисто научного наблюдения. – Ну так знайте! Хоть вы и всемирно известный академик, а наблюдение ваше неправильно! Честное слово! – Я смирюсь, если вы докажете. – Аэлита я не потому, что я какая-то особенная, а потому, что у меня папа особенный. – Тогда расскажите о нем. – Правда? Вам это интересно? – Ведь он ваш папа. – Он удивительный. Вы сейчас поймете. Во-первых, он ростом даже ниже меня. Но он Большой Человек! Он прошел фронт, был у партизан. После войны отправился в Арктику и женился на оленеводке. Понимаете? Вот почему я выгляжу "азиаточкой" и меня даже принимают за японку. – Значит, "большой человек маленького роста"? – Представьте, это слова его профессора, когда он заканчивал Томский политехнический институт. Но я перепрыгиваю. Я родилась на Марсе. – На Марсе? – поднял брови Анисимов. – Представьте. Так знаменитый полярник Кренкель в шутку назвал отдаленный арктический остров. Корабль "Георгий Седов" доставил туда папу с мамой, потому что папа попросил Кренкеля отправить их на полярную зимовку в любое место, хоть на Марс. Вот на этом острове я и родилась. Поэтому и назвали Аэлитой, считайте крестницей Кренкеля. Потом после арктических зимовок папа перебрался на Урал, на самый северный металлургический завод, чтобы наши родичи на оленях могли маму проведывать. Я очень хорошо помню заводский пруд. Он пылал. – Пруд пылал? – Да. Во время плавки. Вечерами. Я сначала боялась горящей воды, а потом подросла и полюбила бегать на берег, когда во время разливки стали по изложницам здания цехов становились ажурными, просвечивали, сияли, отражаясь в воде. И над ними поднималось зарево. – Представляю. – Папа работал в машиностроительном цехе. Ну и придумывал там множество всяких новшеств. Но у него была одна идея, которой я обязана жизнью. Право-право! – Жизнью? Идее? – Чтобы спасти меня, грудную крошку, заболевшую воспалением легких, когда зимовка осталась без топлива, он придумал особый ветряк и нагревал трением воду в центральном отоплении. В Надеждинске же, так еще до войны назывался тот уральский завод... – Надеждинск? Хорошее название города. Запомню. – Потом его переименовали. Папа задумал там сделать огромные ветряки с нефтяной бак величиной, устанавливая их на "водокачках". И не только там, а по всей стране, чтобы энергия была даровая, солнечная... – Идея перспективная. Ветер где-нибудь да дует. Соединить их все энергетическим кольцом высоковольтной передачи. – Папа так и задумал.. Только у него образования не хватало. Не мог рассчитать, чтобы доказывать. – Да. Доказывать трудно, – вздохнул академик Анисимов, подумав о собственных проблемах. – И вот тогда папа, несмотря на свою многосемейность, решил ехать в Томск, учиться в институте, стать инженером. У него были заводские друзья Вахтанг Неидзе, с его дочкой Томкой мы подружки. И Степан Порошенко, литейщик. Его сынишка Остапка с моим братишкой Спартаком ровесники. Дядя Степан говорил, что не пристало человеку семейному, который и фронт и Арктику прошел, рационализатору и изобретателю нашего завода, садиться за одну парту с сопляками. Вы простите, это так дядя Степан сказал. – Ничего. Все мы такими были. Но это проходит, к сожалению. – А мама сказала: "Ты, Алеша, не бойся, что среди студентов самым большим будешь. – Она так и сказала, это про папу-то! – Я у тебя в тундре училась. Теперь тебе учиться помогу. Прокормлю и нас обоих, и детишек. Прачкой буду, чертежницей, спасибо Вахтангу – научил". Мама помогла ему кончить институт. Он сделал там уйму изобретений: то прибор термограф, переводящий индикаторную диаграмму из координат давлений и объемов в координаты температур и энтропии, то маятниковый генератор, приводимый в движение непроизвольными движениями человеческого тела, куда он заключен. А имплантированных приборов тогда еще не было. Словом, в самых различных областях. Это плохо? – Не нахожу. Мне кажется ошибочным мнение, будто изобрести можно лишь в хорошо изученном деле. А вот Кулибин или Эдисон изобретали в любой области, какой касались. Эйнштейн же, тот говорил: "Сидят люди, которые знают, что этого сделать нельзя. Но приходит человек, который этого не знает, и делает открытие или изобретение". Аэлита обрадовалась: – Как хорошо вы сказали. Прямо про моего папу. – Но тот же Эдисон говорил, что "изобрести – это лишь два процента, а реализовать изобретенное – девяносто восемь процентов дела". – Я знаю. Нужно быть упорным. Мой папа такой. Его иногда называли упрямым. Но это неверно. Профессор, который его любил, поздравляя с окончанием, знаете что сказал? Стихи: Упрямство – оружие слабых. Упорство – орудие славы! – Мудрые строчки. Люблю такие. Упрямство – это мелкое чувство, нежелание признать чужую правоту, стремление сделать непременно по-своему. Упрямство подменяет силу, потому им и пользуются слабые. Упорство – великое качество. Это неостывающее желание во что бы то ни стало достичь поставленной цели, преодолеть все трудности. И оно действительно подобно орудию славы. И если ваш папа обладает им, то при его изобретательности это делает его, несомненно, Большим Человеком, какого бы роста он ни был. – Спасибо вам, Николай Алексеевич.
|