Глава третья.ГУМАНОИД
"К академику однажды пришел какой-то профессор, и они долго беседовали. Мы с инженерами вышли отдохнуть в коридор, а пес Бемс вертелся у нас под ногами, требуя, чтобы его чесали за ухом, гладили по спине. Открылась дверь кабинета. Академик провожал гостя: – Прошу вас действовать, Геннадий Александрович. И пусть в институте привыкают, что обязанности директора отныне исполняет профессор Ревич. Что-то толкнуло меня. Далекие воспоминания. Геннадий Ревич? Полно! Просто совпадение. С академиком прощался элегантно одетый человек, держащий себя с достоинством, с выправкой, как у военного. Лысеющая голова, золотые очки и золотые зубы, обнажавшиеся при улыбке. Нелепая мысль пронзила меня. Генка Ревич, лейтенантик из штаба партизанского отряда! Веселый человек. Не может быть! А профессор Ревич уставился на меня: – Простите, боюсь, что это не однозначно, но... вы чрезвычайно напоминаете одного из моих соратников. Тем более что ваша внешность, я бы сказал, поддается идентификации. – Напоминаю кого-то? Может быть, партизана? – спросил я, пытливо вглядываясь в глаза за золотыми очками. – Алеха! – крикнул профессор, раскрывая объятия. – Генка! – радостно ответил я. Мы обнялись. – Представьте себе, Николай Алексеевич! Это мой фронтовой друг, вместе партизанили. Алеха Толстовцев! Как он здесь оказался? Седой стал, чертяка! А помнишь, как оружие брали у фашистов? А помнишь?.. И он хлопал меня по спине, обнимал, тискал, беспричинно смеялся и даже говорил по-простецки, не по-научному. – Проходите, проходите в кабинет, – предложил академик. – Вам ведь есть о чем поговорить. Еще бы! У каждого прошла долгая жизнь. Мы сидели с Генкой и наперебой рассказывали друг другу о прожитом. Он заставил меня перечислять все, что я изобрел, и не то хмурился, не то улыбался. Иногда качал головой: – Поразительно! Поразительно! Сколько в тебе зарядов, говоря партизанским языком. Каков твой творческий потенциал, переводя на язык науки! Неповторимая индивидуальность! Ты должен отдать должное моей проницательности. Я и тогда угадывал в тебе нечто особенное. Сколько ты там напридумывал! Один перцовый пистолет из бумажного фунтика чего стоит! А теперь, говоришь, около шестидесяти авторских свидетельств? И в самых разных областях от ветроэнергетики до кибернетики! Да ты, брат, адекватен самому Леонардо да Винчи! Когда-нибудь станут разбираться, кто ты такой на самом деле, как сейчас толкуют о великом Леонардо, который, как известно, был подкидышем. Мне было неловко. Хорошо, что мы хоть одни в комнате. Я не знал, что он имеет в виду, говоря о Леонардо да Винчи, равнять с которым меня просто смешно. Но он и не думал смеяться, обуреваемый вздорной гипотезой, принесшей мне столько горечи!.. А ему? Несколько минут общего внимания? Мне пришлось ненадолго слетать на Урал по старым делам. Вернулся прямо на квартиру академика. Мария встретила меня сама не своя. Мы заперлись, как она пожелала, в отведенной нам комнате, и я услышал невероятное: – Алеша! Я ничему не поверила. И дед Ваум не поверил бы. А он мудрый был, однако. – О чем ты, Машенька? – Будто ты не человек вовсе. А какой-то гуманоид. Худо! Я слышал, конечно, россказни про летающие тарелки и о маленьких человечках, выходивших из них, гуманоидах, якобы прилетевших от другой звезды, чтобы исследовать нашу планету. – Пришел в перерыв. Все собрались вокруг. И я была. А он говорит, будто сам видел над партизанским лесом огненный диск. – Самолет наш сбитый мог он видеть, больше ничего! – Не самолет, говорит, а диск с куполом вверху, с окошечками. – С иллюминаторами? – Да. Так сказал. И что из этого ненашенского корабля будто спрыгнул чужой житель, гуманоид. Какой такой? – Это значит "человекоподобный". На человека походит. – На человека походит, – повторила она упавшим голосом. – Спрыгнул, чтобы жить среди людей, детей завести. – И она заплакала. Я не знал, что делать, как утешить ее, как доказать, что я человек, а не чужезвездное животное, лишь похожее на человека? За всю нашу жизнь, не всегда легкую, впервые я видел, чтобы она так плакала. – Но ведь ты же не поверила, – говорил я ей, поглаживая ее вздрагивающие плечи. Она замотала головой и всхлипнула: – Помнишь, удивлялась, что ты все знаешь? Зачем учиться надо? – А гуманоиду, думаешь, не надо? – неосторожно сказал я. – Какой гуманоид? Почему гуманоид? – возмутилась она и снова заплакала. – Я с ним сам поговорю, – пообещал я. – Заставлю отказаться от своих слов. – Слово не олень, арканом не поймаешь. – Он откажется от своей гипотезы, потому что она ни на чем не основана. Я сейчас же потребую у него по телефону свидания. Мария утерла слезы: – А инженеры? Чертить будут? – Они поймут, что все это неумная шутка. Мария сквозь слезы улыбнулась. А я кипел от негодования. По телефону женский голос ответил мне, что профессор Ревич занят, готовится к свиданию с академиком Анисимовым. – С Анисимовым? Это мне и надо! – воскликнул я, удивив секретаршу. Ревич действительно приехал к академику, который задержался в Совете Министров. Я встретил Ревича и решительно провел его в кабинет академика, словно он уполномочил меня на это... Но я был так взбешен, что плохо отдавал себе отчет в своих действиях. – А, Алеха! – расплылся он в златозубой улыбке. – Когда неофашистам зададим перца? – Кажется, я задам перца тебе, – пообещал я. – В чем дело? – недоуменно поднял он брови, уселся на диван и закинул ногу на ногу. Я поместился на стуле напротив: – Как ты мог, Геннадий, говорить обо мне черт знает что? – Алеха, прости, но это мое убеждение. Согласись, что ученый вправе высказывать научные гипотезы. Мы с тобой здесь одни. Давай начистоту. – О какой чистоте тут можно говорить, если ты грязнишь меня, подрывая мой авторитет? Ревич замахал руками: – Ни боже мой! Не подрывал! Никак не подрывал, а умножил твой авторитет, возвысил тебя до уровня неведомого пришельца, призванного поднять нашу культуру и технологию. – Какой пришелец? Прыжок с парашютом с горящего самолета – это что? Инопланетное вторжение? – Тише, тише. Сопоставим факты. Самолета никто не видел. Над лесом промелькнуло огненное тело. Согласен? Кое-кто утверждал, что над огнем возвышалась кабина с иллюминаторами. – Это и была кабина убитого пилота. А турель моя в хвосте была. – Знаю, знаю твою версию. Но придется тебе примириться с тем, что ты раскрыт. Ничего предосудительного в твоей инопланетной миссии нет. Но люди теперь вправе рассчитывать на твое посредничество в установлении связи со сверхцивилизацией. И я горжусь, что дружил с одним из ее представителей, к каким кое-кто относит и великого Леонардо. Я молчал. Гнев лишил меня дара речи. Ревич по-нному истолковал мое молчание и продолжал, упиваясь собственной логикой: – А как все тонко было разыграно! Человек как человек! Только уменьшенные пропорции. А после войны оказался не помнящим родства. – Потерять из-за фашистов всех близких – это не помнить родства? – с горечью воскликнул я. – Тихо, тихо! Пиано-пианиссимо! Конечно, это неадекватно, но... удобно для прикрытия твоего инкогнито. Люди должны были принять тебя за своего. Широко поставленный научный эксперимент! Преклоняюсь перед вашей цивилизацией. Жениться на землянке и доказать, что ты можешь иметь от нее детей – это тоже запланированные этапы эксперимента. А твой фейерверк изобретений – это ваш щедрый дар нашей отсталой технологии, которая, быть может, вызывает у вас там – не знаю где – жалость или сочувствие. Да, сочувствие, потому что вы гуманны. Это я уяснил, размышляя над твоей жизнью. Не подумай, что я повредил тебе как руководителю проекта Ветроцентрали. Наоборот! Проектанты будут задыхаться от счастья, что выполняют чужепланетную, проверенную близ Альфы Центавра идею. Слово "гуманоид" они будут произносить с придыханием, преисполненные не только уважения, но и поклонения. – Довольно, – оборвал я Генку Ревича. – Ты всегда был болтуном и останешься таким в любой научной мантии. Ты глуп, Генка, как многие подозревали в отряде. И не поумнел... – Нет, почему же? Мои коллеги воздают мне должное. Даже твоя собственная дочь, работой которой я руковожу. Кстати, она мне всегда казалась неземной. Теперь я понимаю почему. – Так как же она могла появиться на свет, если ее отец другого генетического происхождения? – в бешенстве закричал я. – Почему ни одна искусственно осемененная самка гориллы не дала потомства от человека? Почему? – Стоп, стоп! Если это научная дискуссия, то позвольте ответить вам, заодно развив свою гипотезу. Почему? Да потому, что человек и обезьяна генетически не родственны! А вот мы с вами, пришельцами с Альфа Центавра или Тау Кита, мы с вами родня, одного генетического корня! Очевидно, в незапамятные времена твои предки – которые были и моими! – прилетели на Землю и остались на ней, дав начало человечеству, которое, увы, забыло, откуда оно родом! Они, а не дарвиновские обезьяны с отсутствующим промежуточным звеном дали начало нашему человечеству! А вы, на своей Альфе Центавра или 62-й Лебедя, более цивилизованные, чем мы, одичавшие потомки космических колонистов, заинтересовались, что стало теперь с их родичами, порожденными былыми космическими переселенцами. Вот почему у тебя дети от земной женщины! Вот почему ты неотличим от человека, если не считать такого второстепенного фактора, как несколько меньшие пропорции. – Ты балаболка под научной маской. И если не я, то другие твои коллеги тебе это еще докажут. – Нет, сперва докажи мне, что ты – человек. – Что требуется для этого? Разбить твои золотые очки, вышибить твои золотые зубы? Это убедит тебя? – Тебе никогда не сделать этого, ибо гуманоид гуманен и не способен решать спор насилием. Недаром ты фашиста перцем угощал, а не пулей. Теперь-то понятно. Объяснение однозначно. Мы не заметили, как в оставленных открытыми дверях появились академик Анисимов и моя Аэль. Изумленные, они, может быть, уже давно слушали нашу перепалку. Ревич увидел их и изменился в лице, расплылся в улыбке и, обращаясь к Николаю Алексеевичу, произнес: – Надеюсь, академик простит мой чисто научный эксперимент. Это была шутка, Аэлита Алексеевна, научная шутка. Ведь вы сами участвовали в подобных мероприятиях. Помните "пир знатоков"? Мне хотелось показать, как рождаются научные сенсации, которыми потом оболванивают людей. Многого, ах, многого можно добиться научной логикой, каковой пользовались почтенные и непочтенные софисты. Я заканчиваю представление. Финита ля комедия! И я приношу искренние извинения как всем своим слушателям, так и тебе, Алексей Николаевич, бесценный мой человек и фронтовой друг. Аэль то бледнела, то краснела. Я старался взять себя в руки. Мне было очень тяжело разочароваться в старом друге. И я заставил себя многое понять в нем. Он изменился? Да, конечно, изменился, приобрел новые черты, стремления, но... Клянусь, где-то внутри он все-таки остался знакомым мне Генкой. Мне потом удалось еще раз поговорить с ним по душам. – Зачем ты затеял этот балаган? – спросил я его. – Слушай, Алеха! Ты был далек от таких проблем, которыми нам, ученым, заниматься считалось "неприличным". Я имею в виду НЛО, неопознанные летающие объекты, попросту летающие тарелки. Все мы, ученые, отмахивались от них, а они существуют, понимаешь, Алеха, существуют. Я сам исследовал загадочное биофизическое поле, которое остается на месте их посадки. Кварцевый излучатель и морской хронометр с гарантированной ошибкой в 0,01 секунды в сутки на месте зафиксированной свидетелями посадки отстают за сутки на две секунды! Неслыханно для таких точных приборов! Отмечено излучение. Наконец, зафиксированы контакты, якобы имевшие место у людей с гуманоидами, похожими, черт возьми, на тебя! Дело дошло до того, что в 1978 году вопрос рассматривался на Генеральной Ассамблее ООН о возможной попытке вторжения инопланетян на Землю. Эта версия не была отвергнута на Высшем международном форуме. Всем странам, членам ООН, было предложено вести наблюдение своими национальными средствами и ставить ООН в известность о результатах. Понимаешь, Алеха! Это "неприлично" для почтенного ученого, но я всерьез допустил, что открою в тебе гуманоида, и старался "взять тебя на пушку", прости, говоря нашим старым "партизанским языком", потом пришлось спустить все на тормозах. Допускаю, что я ошибся, ты не раскололся, но... пойми и меня. Разве не должен был я устроить тебе такое испытание? А вдруг ты оказался бы гуманоидом? – Вот была бы тебе слава, – усмехнулся я. – Жаль, не вышло, – обезоруживающе пожал плечами Ревич. – А все-таки я верю в инопланетный разум. И всякий истинный ученый должен быть начеку и не сбрасывать со счета возможности инопланетного контакта. Не все инопланетяне могут оказаться такими славными парнями, как ты, Алеха! Я-то тебя видел в деле в Беловежской Пуще. Ну прости. Пришлось укрыться за щит "ортодоксальности", иначе не пробьешь себе пути. Вот так, друг. Я старался понять бывшего Генку, ныне профессора. Неужели профессорское звание так обязывает?"
|