Газеты высились стопкой перед киоском. Прохожие брали пахнущие типографской краской листы, тут же разворачивали их, усмехались и шли дальше.
Шаховская, к концу беременности обязательно гуляя каждое утро, тоже взяла свежий номер газеты.
Едва пробежав глазами первую страницу, она побледнела.
– Вам нехорошо? Позвольте помочь вам, мэм? – услышала она рядом английскую речь.
Елена Кирилловна отрицательно покачала головой, посмотрела исподлобья. Где она видела это лицо? Умные глаза... высокий лоб...
Она пошла, тяжело ступая по тротуару. Сердце готово остановиться. Почему заговорил по–английски? Елена Кирилловна провела рукой по влажному лбу. Она знала: идет сзади. Обернулась. Нет, стоит на углу. И тут она узнала его. От сердца отлегло. Тот самый шофер, который возил ее вместе с Лиз Морган, болтал с ними по–английски. Кажется, почвовед, водил такси, как здесь говорят, "в общественном порядке". Как много у них здесь делается на общественных началах! Даже нет полиции. Порядок охраняют общественники с красными повязками на рукавах. Они же регулируют движение на улицах...
Шаховская оглянулась. Шофер–общественник стоял на углу, а за Еленой Кирилловной, видимо, желая нагнать ее, быстро шел человек с красной повязкой на рукаве...
Суды у них тоже общественные. Наказание – общественное мнение. Самое страшное – всеобщий бойкот. Но зачем он идет следом? Наверное, все–таки здесь существуют не только общественные суды!.. Ах, он хочет перевести через улицу стайку малышей.
Елена Кирилловна свернула за угол, сделала крюк в несколько кварталов. Никто не преследовал ее.
Шаховская вошла в переднюю своей небольшой трехкомнатной квартиры. Калерия Константиновна настороженно встретила ее:
– Что с вами, Эллен? На вас лица нет.
– Прочитайте, – протянула ей газету Елена Кирилловна.
Калерия Константиновна надела очки и, подсев к окну, прочитала нечто поразительное. Возглавляемая американским миллиардером Рипплайном так называемая Организация "SOS", якобы из христианских побуждений стремясь предотвратить предсказанную "пророком Самуэлем" вспышку Солнца, решила послать к светилу группу ракет с Б–субстанцией, которая после публикации СССР стала всеобщим достоянием, исключив тем возможность ядерных войн. Но, попав на Солнце, Б–субстанция снизит активность Солнца, поскольку в ее присутствии хотя бы на части светила ядерные реакции происходить не смогут. Солнце начнет тускнеть, и тем самым, по утверждению Организации "SOS", задержится превращение Солнца в белого карлика. Конечно, это будет связано с некоторыми неприятностями, изменениями климата континентов со всеми вытекающими отсюда последствиями для их населения. Исходя из высших гуманных соображений, Организация "SOS" готова отложить операцию по предотвращению разгорания светила, предоставив все воле божьей, однако лишь при условии, что у нее будет уверенность в том, что страны–потребители принадлежащего Организации "SOS" солнечного тепла смягчили гнев божий и сошли наконец с богопротивной стези, упорядочив у себя отношение к священной собственности. Чтобы помочь в этом упорядочении, – имелась в виду, конечно, ликвидация всяких социалистических преобразований, – Организация "SOS" готова направить правительствам стран–потребителей своих советников, которые помогут либерализации внутренней обстановки в странах – потребителях солнечного тепла, заинтересованных в бесперебойном снабжении, ради которого им придется обеспечить все без исключения права своих граждан, включая право на деловую инициативу.
Это был незамаскированный ультиматум. Правительства социалистических и коммунистических стран должны были допустить советников "SOS", которые помогут желанному капиталистам торжеству частной собственности в этих странах, иначе... иначе к Солнцу будут посланы ракеты с Б–субстанцией и оно начнет гаснуть.
И весь этот международный шантаж делался в "порядке личной инициативы", в обход межгосударственных отношений!
Елена Кирилловна видела на улице, как искренне смеялись люди, читающие газеты. Они считали это сообщение бредом параноиков, обреченной гангстерской авантюрой и небрежно засовывали газеты в карман или бросали в урны.
Калерия Константиновна положила газету и сняла очки.
– Помолимся, Эллен, – вполголоса сказала она. – Теперь для нас начинается самая ответственная пора. Будем достойными нашей великой миссии.
Елена Кирилловна отобрала у Калерии Константиновны газету и снова развернула ее.
– Это невероятно! В это нельзя поверить! – сказала Шаховская.
– Почему же, милочка? Вспомните практику последних десятилетий – терроризм уже давно стал международным. Сначала похищали детей, требуя выкупа, потом дипломатов. Потом брали заложников из числа пассажиров лайнеров или в залах аэровокзалов, наконец, в посольствах. Захватывали заложников даже из числа подсудимых, прямо в зале суда. Разве это не так? Так, милочка, именно так. Человечество оказалось бессильным против подобных методов. Оно беспомощно шло навстречу требованиям активных людей...
– Активных? – перебила Елена Кирилловна. – И вы осмеливаетесь называть этих негодяев просто активными?
– Пусть среди них были и негодяи, но они проявляли себя своей активностью. Против этого нельзя возразить. Но я напомню вам и более масштабное. Взамен материальной помощи Америка настаивала на выполнении своих требований...
– Помню, помню, – снова перебила Шаховская, – вмешательство в чужие дела, начиная от диктата в области выращивания маков в Турции и кончая процедурой выдачи выездных виз из Советского Союза. Наконец, произвольное объявление любых районов мира зонами своих национальных интересов, не говоря уже о столь же произвольном прекращении договоров в одностороннем порядке.
– Вас послушаешь, так нет более ярого пропагандиста, чем вы, для коммунистов, в стране которых вы находитесь с совсем иными целями.
– Не вам говорить, Марта, о моих или ваших целях. Это вы заговорили о правительствах и их практике. Я возмущалась действиями частных групп, к которым приходится отнести и пресловутую организацию капиталистов "SOS". Поистине прав Карл Маркс, говоря, что "нет такого преступления, на которое не пошел бы капиталист, если он может получить от этого прибыль". И я добавлю еще, что при этом он готов рисковать и своей головой. Ведь капиталисты, разжигая ядерную гонку, отлично понимали, что она может привести к их собственному концу, но прибыли, барыши, сиюминутная выгода ослепляли их, заставляли думать лишь о получении долларов сегодня, а не о радиоактивном пепле их собственных тел завтра. Так же и с Солнцем.
– Довольно, княжна! Я наслушалась вдоволь вашего пересказа козырей коммунистической пропаганды! Я не желаю вас больше слушать. Нам с вами даже такой ценой не вымолить их прощения. Давайте, пока еще светит солнце, помолимся.
Елена Кирилловна резко повернулась и вышла из комнаты. У себя она еще раз перечитала газету и скомкала ее.
Перечитывал вслух газету и академик Овесян.
Ученые института собрались в его кабинете на экстренное заседание.
– Правительство хочет знать наше мнение, – закончил академик.
– Мне кажется, что это не имеет отношения к нашей специальности. Мы только физики, а не психиатры, – заметил старейший из присутствующих ученый с густой белой бородой.
Овесян кивнул.
– Я считаю, – взяла слово Мария Сергеевна Веселова–Росова, – что лучше всего пользоваться математическими сопоставлениями. Сколько Б–субстанции можно доставить в ракетах на Солнце? Достаточно сравнить ее количество с массой Солнца. Это все равно, что капнуть в океан чернил и утверждать, что все моря после этого почернеют... Мы дали задание группе теоретиков подготовить к нашему заседанию, так сказать, "математический анализ" угрозы...
Затем слово было предоставлено физику–теоретику Ладнову. Исписав доску формулами и цифрами, он заключил:
– Эта авантюра, пожалуй, основывается на чрезмерном признании заслуг нашего уважаемого собрата Сергея Андреевича Бурова. Замораживание ядерных реакций в объеме небольшой боеголовки, умещающейся на грузовике, порождает желание заморозить светило, не сопоставимое по размерам с боеголовкой. Как видно из наших вычислений, с тем же успехом можно утверждать, что зажженная в космосе спичка подогреет межзвездное пространство (предположив, что она там сможет гореть).
Собравшиеся в кабинете Овесяна физики с единодушным раздражением реагировали на "сумасшедший ультиматум вселенной", рассчитанный на невежд.
Тем более странно прозвучало выступление Бурова.
– А я не склонен отмахнуться от опасности попадания на Солнце Б–субстанции, – сказал он, подойдя к доске, около которой обычно выступали ученики Овесяна на научных коллоквиумах. – Да, на Солнце можно забросить ничтожное количество Б–субстанции, если сравнить это количество со всей массой Солнца. Однако надо понять сперва, что такое Б–субстанция?
– Почетная задача для будущего, – усмехнулся Ладнов, – но люди прекрасно пользовались солнечным теплом, не зная, как оно получается на Солнце, пользовались электрическим током, не подозревая, что это такое. Так же применили мы в антиядерных целях и Б–субстанцию, не разгадав ее природы. Вам просто повезло, Сергей Андреевич, когда вы ее открыли. Может быть, на стыке граничных условий.
– Можно и в темноте пройти комнату, задевая за все предметы, – возразил Буров, – но лучше зажечь огонь, чтобы все видеть. Я против слепого метода исследования, я против слепого прогноза.
– Любопытно, – сказал недовольным голосом Овесян. – Надеемся, что вы просветите нас. – И он скрестил руки на животе, откинувшись на спинку кресла.
– Да, я против слепых методов. В исследовании нужна ведущая гипотеза, в прогнозе нужно исходное положение. Гипотеза о протовеществе, о Б–субстанции как одном из свойств материи помогла нам получить эту субстанцию. Для того чтобы оценить последствия забрасывания на Солнце Б–субстапции, надо понять законы развития Вселенной. Некоторые ученые, обнаружив общеизвестное теперь разлетание галактик, сделали вывод, что Вселенная произошла от первичного взрыва некоего первоатома. Покойный римский папа Пий XII даже объявил, что это был акт творения. Процесс расширения Вселенной рассматривался как односторонний. Ведь можно рассматривать замеченное расширение объектов Вселенной лишь как один из процессов пульсации, состоящей из расширения и потом сжатия. Взрыв первоатома был не актом творения, а крайней точкой пульсации, переходом сжатия в расширение. Но не только в этом дело...
Овесян заинтересованно переглянулся с Веселовой–Росовой.
– Вселенная бесконечна не только в своих размерах, но и во времени. Более того, различные части Вселенной, возможно, переживают одновременно различные фазы пульсации – расширение и сжатие могут происходить одновременно, притом в самых различных стадиях. Словом, переход протовещества в вещество происходит и в наши дни и вполне может быть, что и повсюду. Б–субстанция – это проявление концентрирующей силы сжатия. Она не просто захватывает нейтроны, она уплотняет вещество, стремится перевести его в состояние протовещества, то есть в состояние непостижимой плотности, какое мы наблюдаем, скажем, на таких звездных объектах, как квазары. Б–субстанция существует. Она нами получена, ее можно удержать в магнитном поле, ее можно послать на Солнце. Ее мало по сравнению с массой Солнца, но пока что мы знаем о Б–субстанции только одно ее свойство захвата нейтронов и концентрации вещества. Мы встретились с такими процессами при сравнительно низких земных температурах. А что произойдет при миллионах градусов в недрах Солнца? Ведь получение с помощью Б–субстанции протовещества в чудовищно нагретых недрах Солнца может повести к тому, что это протовещество само станет носителем Б–субстанции, то есть начнет поглощать вещество, потребляя при этом огромную энергию. Словом, образно выражаясь, я вижу в отправке на Солнце ракет с Б–субстанцией опасность заражения Солнца раком. Да, да... раком! Ракеты с Б–субстанцией будут подобны тлетворному началу солнечного заболевания. Правда, рак Солнца будет связан не с опухолью, а с некой ее противоположностью; вещество в месте заболевания Солнца будет не распухать, а уплотняться, поглощая энергию, превращаясь в протовещество. Но светило начнет гаснуть.
Буров закончил и сел.
Ученые шептались, выражая неодобрение.
Снова поднялся Ладнов и развел руками.
– Неслыханно! – сказал он. – Непостижимо! На месте руководителей "SOS" я провозгласил бы Бурова пророком наряду с пресловутым Самуэлем. Сергей Андреевич слишком увлекается гипотезами. Гипотеза – вещь хорошая, но ей можно доверять не больше, чем когда–то доверяли прогнозам погоды. Пусть гипотеза помогает искать, но чему способствует сейчас новая буровская гипотеза? Она помогает не объективному научному выводу, не здравой оценке очередной гангстерской авантюры, а разжиганию всемирной паники. Здесь уже пахнет политикой. А в вопросах политики позвольте нам руководствоваться прежде всего политическим чутьем и выводами математики, если хотите, а уж никак не воображением. Кому выгодны страхи "SOS"? Капиталистам. Чего хотят добиться своими угрозами гангстеры "SOS"?.. Реставрации капитализма в странах коммунистического лагеря. Не выйдет, товарищ Буров! Не удастся вам сеять панику, лить воду на мельницу авантюристов из "SOS"... Впрочем, к чему излишние споры, простым голосованием можно скорее выявить общественное мнение ученых по этому вопросу. Гипотеза Бурова слишком невероятна, чтобы ее поддержало большинство.
Буров встал, упрямо, по–бычьи, опустив голову.
– Научные истины не устанавливаются голосованием, – начал он. – Методом голосования пришлось бы отвергнуть все идеи Ломоносова, идеи Пуанкаре, проекты Циолковского. Отмахиваясь от проблемы, вы хотите закрыть ее, но она от этого не перестанет существовать. Мой подход, напротив, заставляет рассмотреть проблему, пусть даже с сомнительной стороны, но изучить. Я зову к деятельности и к бдительности. Вы – к высокомерной беспечности.
– Это уже слишком! – не выдержал Овесян. – Сергей Андреевич высказал, признаюсь, любопытную, но очень спорную гипотезу. Мы внимательно выслушали, и никто ни в чем его не обвинял. Почему же вы, Сергей Андреевич, кстати, пренебрегая математической логикой, обвиняете своих коллег?
– Потому что их может обвинить народ, к которому я обращусь через печать.
– Так!.. Теперь вы угрожаете! Вы кто? Ученый или спекулянт на научных сенсациях? Вы хотите научного спора? Пожалуйста, пишите вот на этой доске формулы, показывайте в таблицах результаты ваших опытов, говорите с теми, кто в состоянии понять вас и должным образом оценить ваши выводы, а не обращайтесь к людям честным, но неподготовленным. Научные споры должны решаться только учеными. Народ должен знать результат спора, а не участвовать в его процессе.
– Гамбургский счет в науке? – презрительно бросил Буров.
– Что вы хотите этим сказать? – взъерошил рукой свои седые, словно наэлектризованные сейчас волосы Овесян.
– В былые времена существовали профессиональные борцы, которые за деньги боролись перед публикой. Но настоящая борьба происходила раз в год в Гамбурге при закрытых дверях. Там на ковре однозначно решались подлинные споры, а потом публике демонстрировались уже готовые результаты схваток. Не к такому ли гамбургскому ковру для научных схваток вы призываете?
– Неуместное сравнение, – отрезал Овесян. – Призывая к закрытым научным спорам, я не предлагаю потом демонстрировать на "ковре общей печати" ловкие приемы дискуссии. Я считаю, что в общей печати должны публиковаться только результаты, к которым пришли спорившие ученые.
– Ученые редко приходят в споре к общим результатам, – упорствовал Буров. – Великий физик Макс Планк говорил, что новые идеи никогда не принимаются. Они или умирают сами, или вымирают их противники.
– Теперь он уже готов нас похоронить во имя торжества своих ничем не доказанных идей!.. Нет, я действительно вынужден прибегнуть к голосованию. Есть желающие поддержать мнение Бурова? Нет?.. Таким образом, большинство ученых института, основываясь на математическом анализе, отвергает авантюристические угрозы "SOS"... Однако, поскольку есть диаметрально противоположное мнение Бурова, о нем следует доложить Академии наук.
Ученые расходились, с подчеркнутой вежливостью раскланиваясь с Буровым.
К Сергею Андреевичу подошла Веселова–Росова и ласково попросила зайти к ней. Буров, словно проснувшись, поднялся и пошел следом за Марией Сергеевной. В коридоре научные сотрудники поспешно сторонились, уступая им дорогу.
Буров ни на кого не глядел.
– Сергей Андреевич, голубчик, – мягко сказала Веселова–Росова, усадив Бурова на диван и сев с ним рядом. – Ведь мы все вас любим. Вы напрасно заняли такую донкихотскую позицию. Надо уважать чужое мнение, прислушиваться к нему.
– А разве мое мнение уважают?
– Ну вот, вы опять!.. Не надо так. – Мария Сергеевна погладила Бурова по рукаву. – Я хочу отговорить вас от попытки вынести научный спор по нерешенной проблеме на суд неподготовленных читателей.
– Мария Сергеевна! В какое время мы живем? Это на Западе люди интересуются светской и уголовной хроникой. У нас – наукой!.. Научные проблемы близки людям со школьных лет. И есть проблемы, которые надо решать не в тиши кабинетов, а опираясь на опыт и инициативу народа. Например, проблемы биологические, проблемы сельского хозяйства, естествознания, проблемы, нуждающиеся в массовом наблюдении, в постановке масштабных опытов. Нет! Переход к коммунистическому обществу характерен не изоляцией от народа секты жрецов науки, а привлечением к проблемам науки народа, признанием его высокого интеллектуального уровня. Со временем расцвет науки станет у нас таким, что почти каждый человек сможет делать в нее свой вклад, будет ученым.
– Ах, Сергей Андреевич, это же утопия! Нам не надо столько ученых!.. Когда–нибудь... через тысячу лет... Ведь мы пока что достигли лишь всеобщего среднего образования.
– Те, кто получает это среднее образование, самые интеллигентные, самые восприимчивые люди. Они еще не отвлечены повседневными заботами жизни, они еще пытливы, горячи, неравнодушны, каждый из них может стать солдатом науки.
– Но зачем же дезориентировать их? Вот вы были против голосования среди ученых. Так ведь общее голосование неспециалистов еще бессмысленнее! Поймите, что вы, объективно говоря, удовлетворяете, сами того не подозревая, довольно низменную жажду сенсаций. Вместо уголовной – научная...
– Значит, молчать во всех случаях, когда наука не сказала еще последнего слова? Мы не знаем точно происхождения солнечной системы – следовательно, молчать о тех точках зрения, которые выдвигают ученые, споря друг с другом? Значит, молчать, скрывать от народа, скажем, значение нуклеиновых кислот, управляющих развитием всех частей организма, поскольку вчерашние ученые отрицали кибернетическое начало жизни? Значит, молчать о теориях рака, поскольку их несколько и нет единой? Значит, передать науку в храмы, переименовать профессоров в жрецов, перейти им на тайный жреческий язык, латынь или санскрит, скрывать в темноте научных капищ живую мысль от людей? Подумайте только, к чему вы призываете! Ведь, по–вашему, теорию относительности нельзя было публиковать, потому что существовали ее противники. А ведь теория в свое время стала пробным камнем идеологии! Папа римский не боялся оперировать научной гипотезой, провозглашая ее как откровение перед сотнями миллионов католиков! А вы? Вы отвергаете воинствующий стиль, цепляетесь за научное единогласие, которое означало бы застой в науке и торможение прогресса.
Веселова–Росова зажала уши.
– Довольно, довольно, Сергей Андреевич! Я не хочу с вами ссориться. Вы способный экспериментатор, но...
– Способный экспериментатор! – с горечью перебил ее Буров. – Всяк сверчок знай свой шесток. Разрешите уйти?
Мария Сергеевна встала. Она задержала руку Бурова, когда он прощался:
– Мы еще поговорим с вами, Сергей Андреевич. Я ведь очень ценю вас.
Буров вежливо склонил голову, поцеловал ее руку.
Когда дверь за ним закрылась, Мария Сергеевна тотчас подошла к телефону, набрала номер.
– Леночка, это вы? Ну вот... вас сейчас нельзя волновать, вы в отпуске, а я назойливо лезу с просьбами. Только на вас вся надежда... – И она заговорила тихим убежденным тоном. – Я ведь женщина, Леночка, – закончила она. – Я знаю, какое вы можете оказать на него влияние.
Сергей Андреевич долго бродил по Москве. Дома ему бросилась в глаза красная лампочка на автомате, подключенном к телефону с записью в его отсутствие всего, что Бурову хотели передать. Включив магнитофон, Сергей Андреевич с радостью услышал голоса друзей, до которых дошел слух о конфликте между Буровым и сотрудниками его института. Некоторые ученые советовали ему быть выдержанным, некоторые, в том числе совсем незнакомые, поддерживали его право на собственное мнение. Редакции нескольких центральных газет просили связаться с ними, если он согласен дать интервью.
И вдруг зазвучал женский низкий, волнующий Бурова голос:
– Сергей Андреевич! Мне сейчас лучше всего было бы прятаться от вас... а я прошу... я прошу прийти ко мне. Вы знаете адрес. Я очень жду... Сразу же, как только вернетесь домой.
Буров даже не стал звонить в газеты, помчался к ней...
Он впервые входил в ее квартиру. Знал, что она живет не одна, с этой странной Калерией, которую так решительно отстранил от себя в последнее время Овесян.
Лена сама открыла дверь, чуть смущенно улыбаясь. Она оставалась привлекательной даже в ее положении, в ней была красота грядущего материнства.
– Здравствуйте, Сережа, – сказала она, протягивая руку.
Как редко она называла его так!
Шаховская сразу провела его через общую гостиную в свою спальню, где чувствовался легкий аромат духов. Перед зеркалом были разбросаны таинственные пузырьки и баночки, у стены стояла еще незанятая, аккуратно прибранная детская кроватка. Шторы на окнах были приспущены.
– Здесь нет медвежьей шкуры, придется вам сесть со мной рядом на диван, – сказала Лена с улыбкой.
– Мне бы сейчас что–нибудь пожестче, – угрюмо отозвался Буров, – пол пещеры или поваленный бурей ствол дерева, в крайнем случае обрывистый берег реки. – И он тяжело опустился на низкий и широкий, покрытый мягким ковром диван.
– Опять у вас, Буров, налитые кровью глаза бизона, опять вы ломаете изгородь коралля, – совсем не с упреком сказала Шаховская.
– Вы слышали, что произошло в институте?
– Мне звонила Мария Сергеевна.
– Ну вот!.. И вы тоже против меня?
– Нет, не против. Но я знаю, о чем вы думаете.
– Колдовство?
– Нет, просто я помню наш разговор об Апокалипсисе, ядре и броне.
– О двух противоположных, всегда борющихся началах?..
– Да, о них. И если есть Б–субстанция, должна быть противоположная ей А–субстанция. Не так ли?
– Лена, черт возьми! Кто вы такая? Сколько раз я задаю себе этот вопрос!.. В средние века вас сожгли бы на костре.
– Я согласна взойти на костер. Но только вместе с вами...
– Если вместе со мной, то... зачем на костер?
Он взял ее руки в свои, посмотрел в глаза.
– Знаете, зачем я должна была вас увидеть? – сказала она, чуть отодвигаясь.
– Чтобы по поручению Марии Сергеевны отговорить от выступления в общей печати.
Лена кивнула.
– А знаете, зачем я вас позвала?
Он молчал, выжидательно глядя на нее.
– Чтобы восхититься вашей принципиальностью, вашим упорством, вашей силой бизона науки.
– У женщины есть страшное оружие против мужчины. Похвала и лесть подобны ножницам, которыми Далила срезала кудри Самсона, лишив его силы.
– Нет, Буров, вас нельзя лишить силы. Может быть, вас можно сломать, но сломить... Нет, сломить нельзя!..
– Сломать – это уничтожить. Для этого пришлось бы отнять у меня возможность трудиться. Такая казнь у нас невозможна.
– Как много людей на Западе обрадовались бы "такой казни", с радостью отказались бы от труда...
– Да ведь это все равно что перестать дышать!
– Но дышать иногда трудно.
– Да, когда взбираешься на гору. Но тем больше хочется вдохнуть воздуха... тем больше хочется сделать, Лена.
– Тогда дышите, Буров, всей своей грудью дышите! И взбирайтесь... к самым звездам.
– Хочу, Лена, добраться до дозвездного вещества. И вместе с вами... Я знаю, вы друг. Мне было очень важно сейчас убедиться в этом.
Буров поцеловал руки Елены Кирилловны и ушел. Она провожала его, и глаза ее в полутьме передней, где она не зажгла огня, светились.
Он спускался по лестнице через три ступеньки, ему хотелось вырвать столб из земли и забросить его на крышу дома.
Калерия Константиновна ждала Шаховскую в гостиной.
– Милая, – сладко сказала она, – если бы это доставило вам удовольствие, я расцеловала бы вас.
– Подите прочь, Марта, – сквозь зубы сказала Шаховская и заперлась в своей комнате.
Назавтра в газетах появилось неожиданное интервью физика Сергея Бурова, открывшего Б–субстанцию. Он предупреждал о серьезных последствиях авантюры "SOS", если будет выполнена угроза посылки на Солнце ракет с Б–субстанцией.
Интервью было перепечатано во всех газетах на Западе под сенсационными заголовками.