Академик Михаил Дмитриевич Омулев встал из-за стола.
Привычно сутулясь, — он был огромного роста, — Михаил Дмитриевич задумчиво почесал кончиком карандаша аккуратно подстриженную бородку и взглянул на ручные часы.
«Пора. Женя предупредила, что у нее соберутся друзья. Не стоит мешать молодежи, лучше съездить в Институт холода».
Академик Омулев был крупнейшим специалистом по искусственному холоду.
Поправив на гриве седых волос черную «академическую» шапочку, Михаил Дмитриевич раскинул руки и потянулся так, что хрустнули суставы. Потом подошел к шахматному столику и окинул взглядом расставленную позицию. Однако он не позволил себе заняться «личной страстью», как он сам называл составление шахматных этюдов, в чем не имел себе равных.
В комнату ворвались звуки рояля.
Звонок в передней помешал академику послушать дочь.
— Так это вы, голубчик мой! — воскликнул он, открыв дверь и крепко пожимая руку Федору. — Говорят, добились «ученой степени капитана дальнего плавания» без защиты диссертации — «гонорис кауза»? — шутил он, провожая Федю к двери столовой, где играла Женя. Он готов был окликнуть дочь, но Федор остановил его.
Некоторое время они молча стояли у полуоткрытой двери. Михаил Дмитриевич с удовольствием отметил впечатление, произведенное на Федора Жениной игрой. Ступая на цыпочках, он пошел по коридору переодеваться.
Федор продолжал стоять, смотря на распушившиеся светлые волосы Жени, на изгиб ее шеи, на овал щеки.
Музыка была ему знакома — финал концерта, слышанного во время рассказа Алексея о ледяном моле.
«Чудесно играет... Какие здесь люди на материке! Обладая таким талантом, она еще ищет великих свершений в других областях! И Алексей со своим проектом!.. Особенные они, что ли?..»
Женя откинулась на спинку стула, бессильно опустила руки, запрокинула голову. Глаза ее были закрыты. Струны рояля звенели.
«Где она сейчас? В Хрустальном Дворце будущего?»
Мог ли Федор предположить, что эта гордая девушка думала в этот момент о нем, скромном моряке?
До сих пор для Жени мужественность и энергия воплощались в Алеше с его грандиозными мечтами. Появился Федор. Если Алешу можно было сравнить со сверкающей струей, то Федор, пожалуй, напоминал сжатую пружину, в которой чувствуется огромная, скрытая сила.
«Скрытая»! Не было на свете ничего другого, что могло бы больше заинтересовать такую натуру, как Женя.
Человек, с которым можно видеться лишь считаные дни в году! Остальное время он проводит в борьбе со стихией.
Эту стихию ощущала она сейчас во время игры, потому, может быть, и подумала о Федоре.
Внезапно, как это часто бывает, Женя почувствовала на себе взгляд, обернулась и увидела Федора.
Ей показалось, что она краснеет. Чтобы скрыть это, она с нарочитой замедленностью движений поднялась, жестом приглашая Федора войти.
Потом, вспомнив о состоявшейся беседе Федора с Алексеем, она совсем непоследовательно бросилась к гостю, взяла его за руку, усадила в кресло, забрасывая вопросами.
— Рассказывайте, — торопила она. — Что он говорил?
Это замечательно? Ведь правда?
Федор молчал.
Женя выпрямилась, посмотрела сверху вниз на сидящего Федора.
— Что значит это молчание? — холодно спросила она.
— Кажется, огорчу, — через силу сказал Федор.
Женя вскинула голову, приглашая Федора продолжать.
— «Грандиозные стремления» Алексея — просто фантазия, — как бы подвел итог Федор.
Глаза у Жени сузились, стали зеленоватыми.
— Ах, вот какое заключение дает нам «опытный» полярный капитан! — Слово «опытный» было сказано с иронией.
— Ясно одно. Алексею надо проверить свой замысел. — Где проверить? Как проверить? — спросила Женя.
— В Арктике. С полярниками, — спокойно ответил Федор, вертя в руках трубку и не решаясь закурить.
Уголки губ у Жени опустились.
— Оч-чень хорошо!.. Оч-чень! — процедила она. — Во всяком случае, с первым полярником он уже поговорил. Очень интересно, что этот полярный специалист поправляет не только своего малоопытного друга, но и... моего отца! — Женя вскинула голову еще выше. — Поправляет академика Омулева, одобрившего идею строить мол с помощью холода.
— Не понимаю в искусственном замораживании. Заранее согласен с академиком. Мол можно построить. Но чтобы строить в Арктике, надо ее знать. Надо понимать, что для нее нужно.
— Так, по-вашему, мол не нужен?! — воскликнула Женя, на мгновение теряя самообладание.
Федор пожал плечами. В передней раздался звонок.
— Простите, — с холодной вежливостью сказала Женя, используя возможность прекратить разговор. — Звонят. Быть может, это мои друзья, — она подчеркнула слово «мои».
Она вышла из комнаты, подтянутая, стройная, неторопливая. Федор провожал ее взглядом, недовольный собой и всем на свете.
Женя на мгновение показалась в дверях. Смотря мимо Федора, она сказала:
— Это Денис и Витяка. Они уже знают о вас. Надеюсь, вас теперь ждут более приятные встречи с бывшими друзьями детства. Прошу извинить хозяйку, занятую домашними хлопотами. — И, вскинув голову, она удалилась.
Первым в комнату торопливо вошел Виктор, тучный и рыхлый, с гладко зачесанными, уже редеющими волосами и умными маленькими глазами. Одет он был в несколько помятый, но хороший костюм.
Виктор пожал Федору руку, стараясь больно сдавить пальцы, но это ему не удалось. У капитана ладонь оказалась железной. Виктор, склонившись к уху Федора, заговорил, словно расстался с ним только вчера:
— Имей в виду, Теодор, Дениска совсем оглох, когда работал на клепании котлов. Ему надо кричать, как на перевозе, чтоб он слышал. И сам он изъясняется форте-фортиссимо. Словом, будь чутким и громко-нежным.
Денис вошел в комнату с осторожной неторопливостью, словно боялся, что он раздавит или разобьет здесь что-нибудь. Был он такого же огромного роста, как академик. Пиджак плотно облегал его могучие плечи, воротничок врезался в атлетическую шею. Он провел рукой по стриженным бобриком волосам и оглушительно рявкнул:
— Ну, здоров будь, моряк!
Струны рояля загудели.
— Привет, — возможно громче ответил Федор.
Денис повернулся к дивану, на котором успел уже развалиться Виктор, и многозначительно подмигнул приятелю. Потом провел рукой по жестковатым усам и, раскрыв объятья, двинулся к Федору.
— Плаваешь, Хведька! Замечательное дело! — нарочито утрируя свой украинский говор, загремел он. — Ну, как? Женат? Дети есть? У меня хлопчик.
Федор невольно взглянул на люстру. Ему показалось, что ее хрустальные подвески закачались.
— Про тебя говорят, — словно давая команду в рупор, ответил он Денису, — трубы ставишь, будто скульптуру высекаешь.
Виктор, лежа на спине, усмехался.
В чистенькой, выложенной белыми изразцами кухне Женя раздраженно гремела посудой. Через коридор доносились крики.
Женя насторожилась. «В чем дело? Кричит Денис. Неужели он узнал об отношении Федора к проекту Алексея? Но чтобы Денис закричал!.. Такой выдержанный, вдумчивый!.. Витяка, тот все может, но Денис! Почему Федя тоже кричит? Поругались! Какое безобразие! В конце концов, это неуважение к дому академика, наконец, просто ко мне!»
Раскрасневшаяся от гнева, Женя открыла дверь в столовую. Она забыла снять фартук, который так не шел к ее виду карающей Немезиды.
— Старшего я Алешкой назвал, — гремел Денис. — А младшего... Федькой назову!
— Вижу, счастлив, — старался перекричать Дениса Федор.
— Не откажите в любезности объяснить, что здесь происходит? — с подчеркнутой вежливостью спросила возмущенная девушка.
Денис удивленно покосился на дверь. Федор стал рассматривать нотную полку. Виктор не выдержал и прыснул. Не в силах выговорить ни слова, сидя на диване, он показывал на свои уши, на Дениса, на Федора и снова на свои уши.
Денис оправдывался тихим басом:
— Говорить громче приходится... Он же не слышит, потому и сам кричит...
Женя покачала головой.
— Узнаю братца! Конечно, он предупредил каждого из вас, что другой глухой.
Виктор смеялся, приглаживая свои редкие волосы.
— Я боялся, что один глухой все-таки будет. Это я, — задыхаясь от смеха, говорил он.
Женя не могла сдержать улыбки.
Денис некоторое время грозно смотрел на Виктора, но потом расхохотался.
— Ну, зараз я тебе... Улыбнулся и Федор.
— Леди и джентльмены! — возвестил Виктор. — Сегодня я имею два голоса. — И он вынул из кармана какое-то письмо.
— С ним никогда нельзя быть серьезной, — сказала Женя, снимая фартук.
Федор повеселел.
— Садитесь, почему вы все стоите? — приглашала теперь уже радушная хозяйка.
— Сыграли бы нам... Женя, — сказал Федор, подчеркивая этим, что он не придает значения ее резкости.
Женя посмотрела на него. Ее глаза и уголки губ улыбнулись, но брови тотчас сошлись, чтобы напомнить, что мир еще не наступил.
— Нет, — сказала она. — Пусть лучше Денис споет.
У него чудесный бас.
— Играть и петь потом, синьоры, — прервал сестру Виктор. — У гайдаровцев сегодня полный кворум. Даже Майк «присутствует». Я нарочно захватил его письмо.
— Как ты хорошо сделал, — обрадовалась Женя. — Я уже пообещала это... нашему гостю. Федя, садитесь, — она указала на стул рядом с собой.
— Давай, давай, тащи свои новости из подземелья, — прогудел Денис, усаживаясь. Он расставил колени и уперся в них руками. Стул под ним заскрипел.
Виктор встал у рояля, как становятся певцы. Одной рукой он оперся о черную крышку, в другой держал листок.
Его румяное лицо было торжественным.
Женя улыбнулась:
— Аккомпанировать не надо?
— О, ты не сумеешь! Нужен американский фокстрот. Надо мяукать кошкам, выть гиенам, скрипеть ножами по тарелкам.
Женя передернула плечами. Виктор начал читать:
«Хэлло, Виктор!
Вспомните о рыжем Майке, который сидел когда-то вместе с вами у костра и прикидывался немым. Теперь это здоровенный парень, по-прежнему рыжий и веснушчатый, который с университетским дипломом в кармане стоит на распутье шоссейных дорог и не знает, по какой из них ему отправиться в надежде хоть где-нибудь приложить свои силы.
Стоять у той самой бензоколонки, где я только вчера потерял работу заправщика автомашин, до такой степени гнусно, что мне смертельно захотелось написать это письмо. Конечно, адреса вашего у меня нет, но я пошлю письмо в Москву, в Академию наук, в надежде, что оно дойдет до мистера академика и он сочтет возможным передать его сыну или дочери, хотя, быть может, молодая леди совсем забыла меня.
Хэлло, Виктор! Хэлло, Дженни! Я обращаюсь к вам, а имею в виду всех тех, кто сидел с нами у костра. Мне отчаянно захотелось поговорить с теми, кто не стоит вот так же, как я или мой кузен Джерри, на распутье дорог, скомкав в кармане никому не нужные дипломы и решая вопрос: чинить ли шоссе или катать толстяков в колясочках по модной выставке? Мне хочется знать, что есть разница между нашей «благодатью» и чем-то другим... Я ведь хорошо запомнил мечтания, которыми вы занимались на берегу реки Волги. У нас тут пишут о ваших стройках. Пугают ими. Напишите, как там у вас, а я вам напишу о себе, хотя вряд ли это очень интересно.
Все было хорошо, пока жила тетушка. Она помогала нам с Джерри окончить колледж и даже поступить в университет.
Я там считался лучшим бейсболистом. Черт возьми! Если бы мне не повредили руку, я бы хоть этим теперь занялся. Джерри, тот отличался по литературной части. Пишет он совсем не дурно. Бойко. Но беда в том, что его «бойкие писания» что-то никто не печатает. Не может, как говорят, попасть в тон. Впрочем, также не может попасть в тон и «физик» Майкл Никсон, которого, оказывается, никогда не допустят к работе над атомной энергией, поскольку отец его Томас Никсон... да вы, конечно, помните эту скверную и печальную историю.
Мы с Джерри делим друг с другом каждый цент, который удается заработать. Он чертовски влюблен в прехорошенькую девушку, но... какая там женитьба, если перо в долларовой шляпке стоит дороже, чем перо литератора. Я тоже влюблен, но удрал от своей девушки подальше. Ужасно гадко идут дела. А казалось, что можно сделать так много! Ведь атомная энергия должна была перевернуть все основы техники. Физикам ли заботиться о заработке? Но... президенты меняются, а техника у нас в основном остается прежней, в чем заинтересованы влиятельные фирмы. В «атомные лаборатории» нам, мечтавшим о «невесомом» топливе для личных автомобилей, никак не попасть.
Что-то не так у нас устроено. Когда я задумался об этом, то вспомнил о вас. Мой Джерри смеется и говорит, что я попадусь на коммунистическую пропаганду и что второй раз мне в Сталинград удрать не удастся. Нет! Пожалуй, здесь я нужнее. С Джерри мы еще поспорим, но я подожду вашего письма.
Я помню, что все мы называли себя «гайдаровцами». Вот было бы здорово подписать так это письмо.
Впрочем, подпишемся пока просто Майкл Никсон».
Виктор читал переведенное им письмо. Он давно уже забыл о своей шутливо-картинной позе. Он читал, склонившись над роялем, положив листок на черную крышку. Ему удалось передать горькую иронию письма. Когда он кончил, все некоторое время молчали.
— Ответили? — спросил Федор, выколачивая трубку.
Женя обернулась к нему, оживленная, взволнованная.
— Мы еще не успели отослать. Алеша не написал... Каждый из нас писал о себе несколько строк. Теперь и от вас строчки будут, Федя... А выводы... выводы пусть он сделает сам. Мне кажется, ему это необходимо.
— Чую я, не зря этот американский хлопчик о гайдаровцах вспомнил, — сказал Денис, услышав в передней звонок и поднимаясь, чтобы открыть.
— Я сама! — вскочила Женя. — Конечно, это Алеша.
Женя исчезла.
«Торопится. В первый раз вижу», — заметил про себя Федор.
Через минуту в комнату влетел Алексей, возбужденный, с горящими глазами. Он взмахнул шляпой и с силой опустил ее на стол, приплюснув так, что она потеряла форму.
— Все решено! — воскликнул он.
Он скинул серый спортивный пиджак и остался в шелковой безрукавке, словно ему было очень жарко.
— Все решено! — повторил он.
— Что ты шумишь, словно премию за проект получил? — спросил Денис, щуря в улыбке глаза.
— Получил, но не премию, не ушат холодной воды, а... половину Ледовитого моря на голову! И вылил на меня этот ледяной водопад наш дорогой гость, полярный капитан! — Алексей взмахнул рукой в сторону Федора, потом оглядел всех. — Забавнее всего, ребята, то, что он ведь прав! Чертовски прав! Потому-то я и бросаю все на свете и отправляюсь в Арктику!
— Как в Арктику? — стоявшая в дверях Женя нахмурилась.
Алексей даже не повернулся в ее сторону.
— Сядем, ребята! — предложил он, сам садясь верхом на стул. Он положил подбородок на его спинку, на мгновение закрыл глаза, словно силясь что-то представить, потом заговорил спокойнее: — Я все рассказал этому полярному волку. Не спорю, я ожидал большего энтузиазма, чем присвоения моей идее категории мечты. Впрочем, мечта — первый этап проектирования!..
— Если не оторвана от действительности, — вставил Федор.
— Я не хочу отрываться от действительности и решил, прежде чем поднимать вопрос о докладе в Кремле, — пожалуй, там докладывать пока что еще и нечего — отправиться в Арктику, чтобы посмотреть на месте, «где и как строить», посоветоваться с людьми знающими — с моряками, с полярниками. Он дело советует, Федор. У него холодная голова, чему я завидую, а потому отправляюсь на его корабле вместе с Жениным «заводом-автоматом» в Арктику. Слышишь, Жень? Завтра же завербуюсь на работу в Арктику. — Алексей повернулся к двери. — Мы едем вместе.
Федор покосился на Женю. Ведь она не собиралась ехать. Женя в этот момент смотрела именно на Федора.
— Почему ты решаешь за меня? — спросила она Алексея, уже знакомым Федору движением поднимая подбородок.
«Предстоит объяснение отнюдь не для посторонних», — подумал Федор и заметил, что ему это неприятно. Он повернулся к Денису:
— Все водопроводчиком работаешь? Не учишься?
Денис, поняв маневр Федора, повернулся спиной к Жене и Алексею и заговорил гулким басом:
— Я вот долго соображал, о чем Майку написать. Ну и решил. Батька мой каменщиком был. Так он всегда, — идет мимо дома, который сложил, да думает: «Мой дом!» А разве рабочий теперь не скажет: «Моя улица, я ее асфальтом заливал»? Один писатель нам рассказывал, что он чувствует, когда у соседа в вагоне свою книгу видит. Так он то самое рассказал, что я чувствую, когда мимо своих домов прохожу, где трубы прокладывал. В окнах свет горит, по трубам моим вода течет, как по артериям кровь. И выходит — жизнь дому я дал. Вот об этом и размышляю, когда на трубы смотрю. Чувство-то это, быть может, Майку незнакомое. А надо, чтобы он его понял. И еще написать хочу, что трубы эти астрономии моей ни трошки не мешают. Ты мои статьи о Марсе читал? Э, друже, как же ты так? То ж интереснейшее дело! Трубы у них проложены от полюсов через экваторы. Воду от тающих льдов они по тем трубам подают со скоростью трех с половиной километров в час... и вдоль труб полосы растительности появляются с той же скоростью, каналами их прежде называли. Ты обязательно об этом прочти. Я б и Майку посоветовал, да не знаю... до того ли хлопцу, если он у бензоколонки на перепутье стоит.
Отойдя к дальнему окну, Женя холодно говорила подошедшему к ней Алексею:
— Я сдержу свое слово и буду работать на твою грандиозную мечту. Ты думаешь, что моя специальность тебе не понадобится? Ты хотел бы просто иметь меня под боком. Ты сам не понимаешь, как задеваешь этим меня, оскорбляешь, унижаешь!..
— Но ведь я уеду на два года, я там подготовлюсь к будущему проектированию, — говорил Алексей.
— Напрасно ты считаешь меня пригодной только для поддержания твоего хорошего... творческого настроения. Плохо ты меня знаешь. Кажется, Федя и тот уже лучше познакомился со мной. Подчиненная подруга из меня вряд ли выйдет.
— Жень! — возмущенно воскликнул Алексей.
Но Женю трудно было остановить.
— Каждый из нас должен отдавать все по своим способностям. Что касается моих способностей, то я готова отдать их все целиком... твоему делу, а не тебе, Алексей.
— Ты просто не хочешь, чтобы я ехал! — вспылил Алексей.
— Неправда. Федора стоит послушать, стоит поучиться у него здравому смыслу. Теперь я очень хочу, чтобы ты уехал. Хочу, потому что чувствую — ты со своим проектом еще нетвердо стоишь на ногах.
— Ну, это мы еще посмотрим! — заносчиво сказал Алексей. — Меня не требуется поддерживать. С ног не падаю. От этой обязанности тебя освобождаю, так же как и от твоих детских обещаний осуществлять мои проекты.
— Меня не нужно освобождать. Я знаю, как помочь твоему делу!