Вперед, товарищи, к новым победам над
стихиями природы и над стихией прошлого!
А. М. Горький
Полярной ночью через торосы, освещая их яркими лучами фар, шел вездеход.
Мир казался суженным до этой одной яркой полосы, во все стороны от которой простиралась тьма.
Погода, пока благоприятствовавшая геологам, начинала портиться. С поверхности льда поднимались ослепительно белые в электрическом свете языки и пенным потоком неслись навстречу, взлетая до самого радиатора машины. Снегоочиститель мерно поскрипывал, расчищая на занесенном хлопьями стекле прозрачный веер.
Галя, привалившись плечом к дверце кабины, задремала.
Водителю-механику Доброву приходилось еще в тундре ездить с Волковой и с Виктором Михайловичем Омулевым. Виктор Михайлович теперь пошел далеко, прославился. Еще бы, это он ведь выдумал способ разведки грунта дна прямо со льда, без всяких водолазных работ. Буровую вышку следует укрепить на вездеходе и бурить дно через лед. Оказалось возможным выехать на трассу будущего мола на много месяцев раньше, еще полярной ночью. В начальники Доброву дали Галину Николаевну. Он хотя и уважал ее – в тундре в свое время она показала себя молодцом, – но все-таки непривычно ему было под женским началом. На первых порах Добров за главного почитал себя и к Галине Николаевне относился снисходительно.
Радист Ваня был старым знакомым Доброва. Он в числе первых добровольцев пошел на строительство мола.
Теперь Ваня, невысокий, коренастый парень с узкими черными глазами и прямыми жесткими волосами, исполнял роль штурмана, держа курс по радиомаякам Новой и Северной Земли. Вездеход двигался по прямой. Для этого порой приходилось преодолевать тяжелые торосы или сворачивать в сторону, чтобы компенсировать дрейф льдов. На стоянках Добров возился с буровым станком. Обсадные трубы спускались прямо под лед, пока не достигали дна. Потом начинал работать бур. Извлекались пробы грунта, и Галина Николаевна составляла по ним свои карты. Эти карты будут нужны строителям мола, которые начнут работы в Карском море тотчас же, как вскроются льды.
Матвей Сергеевич Добров, высокий, жилистый, говорить лишнего не любил и дело свое знал. Приглядываясь к Гале, он постепенно стал проникаться к ней уважением. Всегда бодрая и подтянутая, она переносила лишения наравне с мужчинами, в дела механика не вмешивалась и команду отдавала, словно только советовалась, но потом оказывалось, что сделать по-иному было просто невозможно.
Ваня-радист еще со времени встречи с ней в тундре на Галину Николаевну смотрел восторженными глазами, что от Матвея Сергеевича укрыться не могло. Он все подмечал. Впрочем, упрекать радиста не мог.
Матвей Сергеевич был недоволен погодой. Вездеход будто переходил вброд пенную реку. «Черт его знает, что встретится на льду. Тут и полуось ненароком можно сломать. Ночью грохотало, будто палили из пушек – была сдвижка льдов... Лучше, пожалуй, остановиться. Надо бы разбудить Галину Николаевну...»
Но будить Галю механику было жалко. Так хорошо она задремала. «Утомилась... Месяц ведь без настоящего отдыха!..»
Вдруг Галя резко повалилась на водителя. Добров, перехватывая баранку, старался выправить накренившуюся машину. Перед ветровым стеклом неслась мутная пелена.
«Эх! Не остановился вовремя! Завязнешь теперь здесь!..»
Ваня неистово забарабанил по передней стенке из кузова. Галя открыла глаза и ухватилась за ручку дверцы.
– Выскакивайте, Галина Николаевна! – только и успел крикнуть Добров.
Галя с трудом открыла ставшую почти горизонтальной дверцу.
– Добров! Прыгайте! – скомандовала она.
Машина лежала на боку и продолжала сползать куда-то влево. Снег ударил Гале в лицо. Она ступила на ребро подножки и прыгнула. Ноги ее попали в воду, девушка поскользнулась и упала вперед, протянув руки. Через мгновение она в вымокшей одежде стояла на краю полыньи.
Добров все еще крутил бесполезную баранку. Коленом он чувствовал воду.
– На лед! Я приказываю! – кричала Галя.
Немного растерявшийся, Матвей Сергеевич высунулся из лежащей уже кабины, потом выбрался, как вылезают из люка. Машина с решетчатой башней повалилась на бок. Снежный поток полускрыл ее. Мощный электрический луч упрямо светил, казалось, из самой полыньи.
– Ваня! Рацию! Продовольствие! Собаку! – отрывисто кричала Галя.
Послышался лай. Из снежной пелены выскочила собака и подпрыгнула, чтобы лизнуть Галю в лицо. Добров с ужасом смотрел, как вездеход с буровой вышкой уходит под лед. Через мгновение машины уже не было видно.
Свет погас.
Этот переход от света к тьме был, пожалуй, самым страшным для очутившихся на льду людей. Они стояли
без движения, боясь шевельнуться. Их мокрая одежда начинала замерзать, становилась твердой и ломкой.
Отбежавшая было лохматая лайка вернулась и ткнулась в мокрые колени хозяйки.
– Рация? – спросила Галя Ваню.
– Галина Николаевна, не успел я... Хотел уже в воду нырять, и так промок весь... Не успел, Галина Николаевна, – оправдывался радист.
– Та-ак!.. – протянул Добров. – Отличились, значит, мы с тобой, друг Ваня. Ни радио, ни продовольствия, ни оружия... Что называется, голый человек на голом льду.
Галя молчала.
Глаза понемногу привыкали. Оказывается, даже слабый свет полускрытых быстро летящими тучами звезд может ослабить тьму.
Снег несся, вздымаясь выше Гали, она подняла руку, словно старалась измерить, на какой высоте еще метет. Поземка становилась свирепой. «Что предпринять? Остаться на месте и ждать самолетов? Нет, мало надежды, что летчики заметят в такую погоду. Дрейфом льдов нас унесет с трассы мола, и где же искать полярной ночью три точки, затерявшиеся в ледяной пустыне? Если бы хоть светло было... Да и пурга еще... Сколько дней протянешь без еды, в обледеневшей одежде, не греясь?»
– Стоять нам на месте никак не годится, Галина Николаевна, – сказал Матвей Сергеевич. – Тепло теперь у нас только одно: свое собственное, от ходьбы.
«...Но куда идти?» Галя напряженно думала. Она знала: именно она должна решить.
– До радиомаяков на Новой и на Северной Земле нам не добраться, – говорила она, как бы думая вслух. – До материка сто километров, но там безлюдно...
Добров, чтобы согреться, подпрыгивал на одной ноге. Лицо его было мрачно.
– Выходит дело, все равно погибать... Не надо было из кабины выскакивать.
– Матвей Сергеевич! – строго окликнула Галя, ощупывая свою хрустящую одежду, и с укором добавила: – Эх вы!.. Жаль, промочила планшетку с картами грунтов дна.
Галя говорила твердым голосом, но сердце сжималось у нее, холод уже давал себя чувствовать, куртка обледенела, руки не шевелились, словно были закованы в железные рукава.
– Куда же идти? – деловито спросил Ваня.
– Куда-нибудь... А идти надо, – сказал Добров, – не то замерзнем.
Галя мысленно представила себе карту моря и точку, где они находятся. «Идти на запад – гибель, на восток – гибель, на юг – все та же гибель. На север? Галя мучительно пыталась представить себе, что находится на севере. «Остров Исчезающий! Да, да!..»
Оказывается, она даже выкрикнула эти слова.
– Нету никого на этом острове. Теперь там автоматическая метеостанция. Полярники не живут, – глухо сказал Матвей Сергеевич. – Уж лучше к материку пойдем. Дня в три-четыре доберемся, а там, кто знает, оленеводов встретим.
– А если не встретим, то погибнем. Нет у нас на это права. Идем на север, – решительно сказала Галя. – Местоположение свое знаем. Компас в планшетке есть. Как вы думаете, старые дома на острове сохранились?
– Кто знает! Если берег не обвалился еще больше. Берег песчаный, обледенелый, он оттаивает, – возражал Добров. – Каждый год метров по двадцать обваливается.
– И все-таки мы можем идти только на север, к Исчезающему. Быть может, дома сохранились. Тогда в складе мы найдем продовольствие и через аппаратуру автоматической метеостанции сможем дать о себе знать.
– Я смогу, Галина Николаевна! Я знаю, как она, та метеостанция, устроена... Пойдемте туда, – поддержал Ваня. Оленевод, как никто другой, знал, насколько безнадежно искать зимой в тундре встречи с людьми.
– Идем, – скомандовала Галя.
– Льды бы наши не снесло в сторону, – заметил Добров.
Галя расстегнула планшетку. Там рядом с компасом под целлулоидом у нее всегда была фотокарточка Алексея. Но сейчас, в темноте, она увидела только фосфоресцирующую стрелку компаса.
Галя вздохнула:
«Алеша! Алеша! Если бы ты видел сейчас своих первых разведчиков. Тебе в Москве понадобятся карты грунтов, когда ты будешь защищать проект ледяного
мола, а карты промокли... вместе с твоей фотографией. Об этом тебе не догадаться...» Галя захлопнула планшетку.
– Вперед! – скомандовала она. – Гекса, за мной!
Трехлапая собака бросилась за хозяйкой. Ее подарил Гале Ваня еще в тундре. Он тогда долго извинялся, что у собаки только три ноги, четвертую ей отгрыз во время охоты белый медведь. Но Гекса, по его словам, не потеряла страсти к медвежьей охоте, а кроме того, «понимала все... и даже по-русски». Галя сдружилась с Гексой. Теперь собака снова встретилась со своим старым хозяином, но новая ее привязанность к Гале, пожалуй, была сильнее. Впрочем, Ваня был с собакой нарочито суров.
...Шли через льды. Вокруг была серая тьма. Ветер дул теперь справа, сбивая путников с ног. Он нес струи снега, и людям казалось, что они идут вброд по вспененному потоку. К счастью, поземка не переходила в пургу. Если бы им пришлось отлеживаться во время пурги в снегу, они бы замерзли.
На привал останавливались, лишь когда не было сил идти дальше.
Труднее всего преодолевать гряды торосов. Добров, пыхтя и тихонько ругаясь, забирался наверх первым и протягивал руку Гале. Снизу ее старался подсадить шатающийся от изнеможения Ваня. Галя сердилась. Она сама протягивала Ване руку и втаскивала его на крутые, стоящие дыбом льдины. Гекса карабкалась следом за людьми и повизгивала.
Спустившись с особенно трудной гряды, некоторое время лежали без движения, стараясь набраться сил.
Уже двое суток люди и собака ничего не ели.
– Хоть бы медведь белый попался на пути, – сказал Добров.
– Зачем? – удивилась Галя. – Ведь у нас нет оружия.
– А так... Все лучше... скорее, кто кого?.. Или он нас, или мы его,– и Добров показал висевший у него на поясе большой нож.
Галя отвернулась. Ваня, раскинув руки, лежал на спине и смотрел на бегущие по небу облака, освещенные все той же оранжевой зарей. На Большой земле была ночь.
Матвей Сергеевич рассматривал свой нож. Он вынул его из кожаных ножен, снял рукавицу и попробовал большим пальцем левой руки острие, потом, посмотрев на Галю и Ваню, стал тихо подзывать к себе Гексу. Она лежала около Гали, положив морду на вытянутые лапы. Шерсть на ее провалившихся боках торчала.
Подняв на Доброва умные глаза, она встала и, виляя хвостом, припрыгивая на одной задней лапе, подошла к нему.
Тогда тот рванулся вперед и схватил левой рукой Гексу за загривок.
В правой его руке блеснул нож.
– Матвей Сергеевич! Что вы делаете?! – крикнул Ваня, с неожиданной быстротой вскакивая и ловя руку Матвея Сергеевича.
– Пусти ты!.. Чего цепляешься? Мы двое суток не ели. Дойти надо... а тут – мясо...
– Не смейте! Не смейте!.. Галина Николаевна! Он... Гексу!.. У нас так не делают.
Галя приподнялась на локте и села.
Гекса воспользовалась промедлением и вырвалась из озябших пальцев Матвея Сергеевича. Он раздраженно бросил на снег клок шерсти.
– Вот вы и рассудите, – сказал он Гале, не поднимая на нее глаз. – Только рассудите так, как начальник... чтобы без женских слабостей и привязанностей к собаке. Она сейчас не собака, а наше единственное продовольствие. Дойти нам надо... планшетка опять же у вас с картами.
– Съесть Гексу или не съесть? – словно переспросила Галя. – Мне даже в голову не пришла такая мысль.
– Есть ведь как хочется, Галина Николаевна... Крупинки во рту не было больше двух суток...
Галя сидела на снегу, охватив руками колени. Гекса подбежала к ней, и Галя машинально стала гладить ее одной рукой.
– Нет, Матвей Сергеевич, – покачала головой Галя. – Не могу. Может быть, хороший начальник приказал бы убить Гексу. Я не могу. Не будем есть собаку. Так постараемся дойти.
– Ой, как хорошо, Галина Николаевна! – обрадовался Ваня.
Гекса отбежала от людей. Галя позвала ее, но собака не подходила. Можно было подумать, что она все поняла.
Добров не возражал, только старался не смотреть на Ваню и Галю.
Снова поднялись и пошли.
...Галя упала первой. Она встала на колени, но подняться на ноги не смогла. Добров помог ей. Они пошли вместе, держась под руки. Оба пошатывались, попеременно оступались, а порой и падали в снег.
Ваня сильно отстал. Гекса бежала позади, невидимая в темноте. Она больше не приближалась к людям, будто не доверяя им.
Больше всего Галя боялась пройти мимо острова. Напрасно вглядывался Добров в горизонт, стараясь за- метить во мгле очертания земли.
– Не мог же остров совсем разрушиться!.. Не успело же его волнами размыть, не должно бы, – ворчал он.
– А если дома обрушились, что тогда? – спросил подошедший Ваня.
– Тогда что... все одно... Пусть Гекса нас кушает, раз мы ее не съели.
– Матвей Сергеевич! Я запрещаю вам так говорить. Стыдно! – Галя гневно взглянула на механика. Свет тонкого месяца делал его похожим на скелет. Непрерывная ходьба без сна и голодовка сделали свое дело. Глаза у Доброва провалились, кожа обтянула скулы и челюсти. Гале показалось, что у него можно через щеки сосчитать зубы.
– Вы не сердитесь, Галина Николаевна, – примирительно сказал Добров. – Я ведь вроде как со злости, что вы сильнее, значит, оказались. Но только я понимаю, что если берег обвалился – считай, нас похоронило.
– Пойдемте!
– Иду, Галина Николаевна... по вашему следу. Галя не ошиблась в выборе направления. На исходе
четртых суток они наткнулись на остров, вначале приняв его в темноте за гряду торосов. Но обрывы берега были слишком высоки. Сомнений не было. Это был остров. У людей прибавилось сил.
Это действительно был остров, один из интереснейших капризов природы. Когда-то волны намыли его из песка. Песок смерзся и в свое время поднялся над поверхностью моря. В последние годы благодаря общему потеплению Арктики остров оттаивал, море вгрызалось в него, размывая мерзлый песок, как сахар, и берег обваливался. Полярную станцию приходилось переносить раза два в глубь острова, но море наступало. В конце концов людей пришлось вывезти.
И вот путники добрались до высокого, поднимающегося над ледяными полями берега. Он был так крут, что на нем не держался снег. Смерзшийся песок огромной глыбой нависал над льдами, готовый обрушиться, едва первые весенние лучи коснутся его. Очевидно, осенью море подточило обрыв, въелось в берег, но нависшая гора не успела рухнуть, ее удерживал пока зимний холод.
Люди брели из последних сил. Надо было найти подходящее место, чтобы забраться наверх. Идти под берегом было страшно. Казалось, он может обрушиться каждую секунду.
Путники запрокидывали головы, стараясь увидеть дома на обрыве, но рассмотреть в темноте ничего не удавалось. Забраться по нависшему обрыву нечего было и думать. Ваня, глядя на разрушающийся остров, сказал:
– Вот так же, наверное, и Земля Санникова... Была, была и исчезла. Оттаяла и обвалилась в море.
Галя обернулась и с радостным удивлением посмотрела на худое, изможденное лицо радиста.
– Как вы хорошо придумали, Ваня, – сказала она, ни словом не обмолвившись о том, что читала она об этом в научных журналах. – Мы обязательно радируем о вашей гипотезе, обязательно!.. –В словах Гали было столько уверенности, что Ваня повеселел.
Добров высмотрел нечто вроде русла весенней речки или ручейка, занесенного сейчас снегом. Можно было попробовать взобраться. Идти уже не могли. Ползли на четвереньках: Добров впереди, потом Галя. Последним был Ваня и на большом расстоянии от него – Гекса.
– Не могу... моченьки нет, – проговорил Добров, растянувшись на шершавом насте.
– Что вы, Матвей Сергеевич! Еще ведь немного. Ваня чувствовал прилив сил. Он пополз впереди, за ним Добров, последней ползла Галя. Гекса впервые за последние дни подобралась к ней и лизнула ее в щеку.
У Гали мутилось в голове, перед глазами плыли круги.
– Ничего, ребятки, – шептала она, хотя ее никто не слышал, – заползем сейчас наверх и сразу увидим и мачту радиостанции... она осталась... и домики... тепло будет там... и склад... Висят в нем жирные окорока, колбасы копченые, сардины, шпроты, галеты... На зубах хрустят...
И вот они наверху.
В неверном свете звезд они увидели пологую, спускающуюся к центру острова серую долину, над которой у самого обрыва возвышалась одинокая мачта радиоантенны бывшей полярной станции. Ни одного домика около нее не было.
Люди лежали на снегу и боялись взглянуть друг на друга, не желая признаться, что все кончено.
Гекса бросилась прочь от недвижных людей. Она бежала вприпрыжку, и казалось странным, что у нее есть еще силы.