Дядя Саша медленно опускался в воду. Все более темной становилась над его головой зеленоватая поверхность с бегущими по ней тенями.
Он думал о людях в кессоне. Там были и те, кого он знал детьми. Когда-то он мечтал об их будущем, старался вообразить, какими они станут.
Сейчас он представил себе кессон, пустую рабочую камеру, на дне которой брошен инструмент и электрические лопаты. Люди, собравшись в воздушном шлюзе, смотрят в зеленоватую темноту через широкие окна, прислушиваются к звукам. Но на дне моря – гнетущая тишина. Шум корабельных винтов уже не доносится сюда.
Люди понуро сидят у стен. Кое-кто прилег, делая вид, что спит; некоторые ходят взад и вперед, словно запертые в клетке. Денис наверняка уговаривает кого-нибудь сыграть с ним в шахматы. Шахмат нет, и он мастерит их из кусочков бумаги, на которых рисует незатейливые фигуры. Едва ли кто станет с ним играть. Люди безучастно следят за Денисом. Алексей, конечно, заперся в рубке связи, понимая свою ответственность за случившееся.
Дядя Саша не имел семьи. Была у него в юности большая любовь, да неудачно все получилось. После этого он прямо с фронта и в Арктику уехал. Оказался однолюбом. И все нерастраченные чувства достались Феде, а потом Алеше и его друзьям. И эта любовь тоже была на всю жизнь.
...Над головой плыли неясные тени. Со всех сторон, и сверху и снизу, Александра Григорьевича окружала вода.
Мысленно усмехнувшись, он подумал, что вот былой мастер подводного спорта, когда-то страстный аквалангист, попал наконец в свою стихию. Это дало толчок его мыслям, и он стал думать о воде.
«У самого дна вода должна быть теплее. Любопытно будет проверить это. Атлантические воды, впадающие в Карское море с севера, должны стремиться по дну пройти в южную часть моря. Но ведь об этом самом и твердит профессор Сметанкин, хватаясь за спицу уже начавшегося вращаться маховика.
Профессор Сметанкин! Дмитрий Пафнутьевич! Ярость его всегда неистощима. Дмитрий Пафнутьевич остается самим собой. Говорят, что человек сам делает свою судьбу. Горькая у профессора Сметанкина судьба. Жена ушла от него вместе с детьми из-за невозможного его характера, и дети ничего общего не имели с отцом. Всегда непреклонный, он отказался от них, уже взрослых. И в своих суждениях он педантичен и резок.
Хватит ли тепла, которое Нордкапское течение принесет через Карские Ворота? Если говорить начистоту, то никто сейчас не может этого сказать. Прав ли в своих предупреждениях Сметанкин?
Он был бы прав, если б не было решения строить сначала опытный мол. Настаивать на прекращении опытного строительства неверно. Оно должно обогатить новыми данными географическую науку, ревнителем которой показал себя профессор Сметанкин. Нельзя ограничивать эту науку изучением лишь существующего. Надо менять лицо Земли, пробовать менять его, изучать результаты. Вот в чем не правы вы, Дмитрий Пафнутьевич! Я представляю, как будете вы потрясать скрюченным пальцами, если отгороженная часть моря замерзнет...» Водолаз, как в ознобе, передернул плечами, взглянул наверх. «Темно. Так же будет и тогда... Все наверху будет затянуто льдами!»
«Ну, это мы еще посмотрим! Современная наука всесильна! – бодро сказал себе Александр Григорьевич. – Кстати, посмотреть надо, куда мы плывем».
Он отчетливо представлял, в каком направлении надо искать кессон. Кроме того, он надеялся на вделанные в его шлем гидрофоны, подобные тем, которые подслушивают в море шум моторов подводных лодок.
Океанолог включил гидрофоны. До слуха его донеслись какие-то странные металлические звуки. Слышались удары, напоминающие выстрелы пушек и даже пулеметные очереди. Создавалось впечатление, что где-то идет бой. Не задумываясь над природой этих звуков, дядя Саша двинулся вперед Он прикрепил себя ремнем к подводной электрокаре, включил аккумуляторный мотор и медленно, со скоростью неторопливого пешехода, стал передвигаться под водой. Гул мотора мешал ему, и он изредка останавливался, чтобы свериться с направлением. Держась за ручку электрокары, плыть было легко.
Совсем близко от дяди Саши мелькнула быстрая тень. «Нерпа, – подумал он, – верно, за своего приняла». Зверь скользнул, почти задев человека, и испуганно бросился прочь.
Звуки в гидрофоне слышались все сильнее. Пришлось ослабить усиление, чтобы не оглохнуть. Дядя Саша делал все неторопливо. Он опять думал о своих молодых друзьях в кессоне. Выдержат ли они? Надо прибавить им сил, поддержать. Он твердо знал, чю нужен им.
У дяди Саши был электрический прожектор, но он берег его, экономя аккумуляторы. Зеленоватая тьма стала сразу густой, потеряла цвет. Дядя Саша понял, что над ним лед. Но он не боялся темноты и одиночества. Звуки напоминали ему, что под водой он не один.
Наконец дядя Саша включил прожектор. Луч вырвал из темноты мелькнувшую впереди рыбу и гнавшуюся за ней нерпу. Теперь, кроме металлических звуков, ясно слышались и голоса людей. Дядя Саша стал шарить лучом. Он наполнил водой балластный баллон электрокары, чтобы, держась за нее, опуститься на дно. Вот и «подводная черепаха»!.. Как потонувший колокол, лежал кессон на дне, окруженный светлым ореолом.
Дядя Саша подплыл к панцирю «черепахи», отыскал иллюминатор командирской рубки. В освещенном окне он увидел лицо Нетаева. Тот не замечал водолаза. Дядя Саша приблизился вплотную к стеклу и постучал в него.
– Войдите, – сказал командир кессона, никак не ожидавший, что стучат снаружи, из воды.
Благодаря гидрофонам дядя Саша отчетливо все слышал, однако его слышать не могли. Он опять настойчиво постучал в окно. Теперь Нетаев заметил водолаза в шлеме с гидрофоном и сразу понял все.
– Опускайтесь на дно. Я сейчас приподниму кессон, и вы войдете снизу в рабочую камеру, – спокойно сказал Нетаев.
«Молодец парень!» – подумал океанолог, оценив выдержку молодого моряка.
Выполняя указание, дядя Саша опустился на дно, к самому ножу кессона, которым тот вошел в ил. Водолаз слышал голоса людей и недоумевал. Почему они в рабочей камере? Что они там делают?
Колокол стал приподниматься. Дядя Саша, нагнувшись, пролез в образовавшуюся щель и выпрямился. Его окружили ошеломленные люди, стоящие по колено в воде с электролопатами, отбойными молотками и трубчатыми коленами в руках.
Парторг строительства понял, что все они, столько часов пробывшие под водой, совершенно не уверенные в своем спасении, оказывается, не сидели в унылом отчаянии, как он представлял, а продолжали работать! Они верили, что помощь придет, и продолжали нести свою вахту.
Старый полярник моргал затуманившимися глазами. Руки потянулись к лицу, но помешал шлем. Люди шумели около него. Десятки рук старались снять водолазный шлем.
– Руки прочь! – послышался голос Алексея. – Разве вы не понимаете? Снимете шлем – и смельчаку конец.
Дядя Саша оглянулся на голос и увидел Алешу. Он был бледнее обычного, но внешне спокоен.
– Здесь давление около трех атмосфер, а у него под шлемом нормальное, – говорил он, подходя к водолазу. – Поможем водолазу подняться в воздушный шлюз. Мы снизим там давление и постепенно подготовим товарища.
Алексей взглянул в стекла шлема.
– Дядя Саша? Вы? – оторопел он.
И Алексей обнял Петрова в его мокром, неуклюжем костюме. Дядя Саша передал Алексею герметический футляр с письмом. Денис повел водолаза в шлюз.
– Тут у нас кое у кого руки опустились было, – говорил он тихо в гидрофон. – А он нам сказал: «Ну как, ребятишки? Будем умирать лежа, чтобы остатки воздуха протянуть, или встретим помощь стоя, заканчивая работу?» И как взялись мы опять! На душе полегчало. А как там, наверху? Льду много? Подыматься скоро? Нам еще трошки осталось. Мы ведь почти весь фундамент для каркаса острова подготовили.
Дядя Саша остался один в шлюзе. Давление снизили, и он снял шлем. Теперь он был один и мог безбоязненно достать платок и вытереть глаза.
Стрелка манометра стала двигаться. Давление повышалось. В окно Александр Григорьевич увидел оживленные лица людей, прильнувших к шлюзу со стороны рабочей камеры.
Дядя Саша улыбался. Он знал, что им сказать...