ЧАСТЬ ВТОРАЯ.АРЕНИДАЖаль, что ученые слишком часто играют с огнем, не понимая последствий этой игры для человечества.
Глава I. РЖАВЫЕ СКАЛЫ
Любимец Вельта и его доверенное лицо мистер Тросс, одетый в белоснежный костюм, стоял на палубе яхты и смотрел в море. Неподалеку от него болтали моряки. – Тысяча три морских черта! – проворчал просоленный и выветренный бризами человек, переложив трубку из одного угла рта в другой. – Когда я вижу твою чугунную сковородку, мне приходит на ум старая история! Негр-кок блеснул белыми зубами. Два матроса подошли поближе. Еще бы! Боцман опять хочет что-то рассказать. Старенькая яхта, недавно вышедшая из капитального ремонта, неслась в свой тихоокеанский рейс, как, бывало, на увеселительную прогулку мистера Вельта-старшего, с прежней легкостью, пиратской скоростью и юным изяществом в дряхлом теле. – Расскажите нам, дядя Эд! – попросил матрос. – Когда же наконец мне надоест услаждать ваши дырявые раковины? – заворчал моряк, выколачивая трубку. – Ну, поверните свои уши на три румба. Матросы и кок уселись на связки каната. Теплый ветер изредка доносил влажные брызги. – Пусть кошка научится плавать, если с того времени прошло мало лет! – начал боцман. Ганс Шютте вышел из своей каюты. Подражая истым морякам, он широко расставил ноги, похожие на бревна, облокотился о борт и с шумом вдохнул в себя свежий воздух. Ветер фамильярно трепал его куртку, а Ганс Шютте смотрел на него, если только на ветер можно смотреть, и усмехался, словно у него было что-то на уме. Да, Ганс Шютте смотрел именно на ветер, на воздух, на морскую смесь кислорода и азота, которую с легким гудением продолжал вдыхать. Вдоль палубы, постукивая косточками пальцев по деревянной обшивке, опустив голову с торчащей шевелюрой, шел невысокий человек. Шютте вытянулся и громоподобно приветствовал его. Тот поднял усталое лицо с остренькой черной бородкой, молча кивнул. Удаляясь, он продолжал постукивать пальцами о стенку. Если переборка в каком-нибудь месте кончалась, он не обращал на это внимания, продолжая выстукивать свою дробь в воздухе. Когда, три раза обойдя палубу, человек этот наконец заметил, что у перил стоит не кто иной, как Тросс, он остановился. – О, мистер Тросс! Не могу отделаться от ощущения нереальности всего, что происходит со мной, с нами... – Тем не менее это вполне реально, - отозвался Тросс. - И вполне реально следом за нами идет караван кораблей во главе с "Голштинией" с людьми и грузами. Через десять дней они будут здесь. – Я часто вспоминаю о нашем разговоре на закате... и стихи вашего поэта. Почему вы сказали тогда: "В сто тысяч солнц закат пылал"? – Потому что, профессор, вижу две стороны применения вашего открытия... Не только вездесущее топливо, но и вездесущий огонь... – Он не может быть вездесущим, мистер Тросс, пока я один владею "воздушной спичкой". Меня не так-то легко заменить. Ведь потому я и здесь, в этой экспедиции, которую хочу контролировать. – Вы не сможете контролировать всех действий Вельта. Если бы вы, проф, доверились мне, я сумел бы укрыть и вас, и ваш секрет от любых глаз. – Вы хотите, чтобы я открыл его вам? – О нет! Я не специалист. – Я бы очень хотел довериться вам, Тросс, но... мне нужно сделать для этого последнее усилие. Ведь вы доверенное лицо мистера Вельта. Не так ли? – Очевидно, мистер Вельт уже сделал то усилие, которое вы лишь хотите сделать. – И он доверился вам? – Потому я и беседую с вами на его яхте, близ его острова, очень далеко от него... – Но можем ли мы с мистером Вельтом доверять одному и тому же лицу? - вкрадчиво спросил Бернштейн. – Вы сможете это сделать, если будете знать больше мистера Вельта. – Я бы этого очень хотел. – Поверьте для начала в то, что у меня найдется средство сделать вас недосягаемым для всех. – Для всех? Но я-то хочу служить всему человечеству!.. – Человечеству вы и будете служить, это я вам гарантирую. – Как имя поэта, который писал о закате? – Маяковский. – Поляк? – Нет, русский. – Вот как? – удивился Бернштейн и проницательно посмотрел на Тросса, потом вежливо раскланялся с ним и снова пошел по палубе. Тросс настороженно смотрел ему вслед. Профессор, заложив одну руку за спину, другой задевая за все попадающиеся предметы, продолжал свой путь, опустив в глубокой задумчивости лохматую голову. Ганс Шютте наблюдал за Бернштейном и Троссом, который остался стоять на своем месте. – Обрабатываешь? – усмехнулся Шютте. - Ну, давай, давай, обрабатывай, обрабатывай. Это по твоей, а не по моей части. До Ганса Шютте донесся раскатистый хохот матросов. - Он резко обернулся и прислушался. – Пусть проглочу я морского ежа и он начнет во мне кувыркаться, если я не второй раз в жизни отправлюсь в такой проклятый рейс! Первый раз моим единственным пассажиром тоже был профессор. Он нанял мой моторный бот в Ливерпуле для увеселительной прогулки. Уплывали мы очень весело, тайком, ночью... и увеселялись до самой Арктики... Ганс приблизился на несколько шагов: – Эй, дядя Эд! Что вы тут врете про Арктику и ливерпульского профессора? – Пусть язык мой заржавеет, как старый якорь, если вру, мистер Шютте! Мне очень не хотелось отправляться в рейс с одним-единственным пассажиром. Я знал, что у моего отца, старого шкипера, именно такой рейс и был последним. Однако мистер Вонельк заплатил мне вперед хорошую сумму, на которую можно было купить не одну бочку рому. А я в конце концов свободный моряк... свободный от лишних денег. – Вонельк? – переспросил Шютте. – Англичанин? – Нет, американец. Но он незадолго перед тем получил английское подданство. Кажется, как он говорил, это было нелегко. Будь я колесом на ухабистой дороге, если тут обошлось без дипломатических нот! Этот профессор Вонельк был ценной штучкой, что-то он знал такое, о чем стоило спорить дипломатам. В конце концов его уступили, как племенную лошадь. – Вонельк? – глубокомысленно повторил Ганс. – Куда же вы его прокатили на боте? – Я же вам говорю, сэр, в Арктику. До первой хорошей льдины... Пришлось ее искать на севере Баренцева моря, чуть ли не у самых берегов Земли Франца-Иосифа. Там были уже советские воды, и мне было не по себе. Но когда мы увидели наконец ледяные поля, тут-то и началось самое необыкновенное. Пусть у меня вырастут вместо рук ласты, если мой пассажир не решил уподобиться тюленю! Он потребовал, чтобы я его высадил на льдину. Я готов был лопнуть от изумления, как глубоководная рыба на воздухе. Он забрал радиостанцию, которую захватил из Ливерпуля, теплую палатку, немного продуктов и все-таки перебрался на наиболее симпатичную льдину, согнав с нее огромного тюленя. На обратном пути я видел на горизонте советский ледокол... – Словом, с вашей помощью он удрал от своих боссов, – усмехнулся Ганс. – У меня тоже был такой случай. Только посмешнее. Все затеял шельма-японец! Чтобы устроить побег одному слабоумному и безобидному человеку, он заставил меня с ним вместе вынести на носилках свинью... – Свинью, мистер Шютте? – заинтересовались матросы. – Ну, это было чуть не сто лет назад. Только тогда этот японец смог сыграть на жалости Ганса. Теперь такой номер ни у кого не вышел бы! – Расскажите, мистер Шютте, про свинью. – Еще чего захотели! Не стану я с вами про свинство рассуждать. Что вы тут расселись, лодыри? Развесили уши? Подошедший профессор обратился к Гансу: – Не скажете ли вы мне, уважаемый герр Шютте, какое название носит эта земля на горизонте? Все стали всматриваться. – Пусть меня похоронят на суше, если это не тот самый проклятый остров, о котором рассказывал, мне еще отец! - сказал Эд. – Аренида, – сказал Ганс. – Аренида! – закричали матросы и кок. – Аренида! – прошептал профессор Бернштейн. Смотрел на остров и мистер Тросс, но не выражал своих чувств. Плеск разбивающихся о борт волн и мерное дыхание судовых машин стали необыкновенно отчетливыми. Люди на яхте молча смотрели на поднимающийся, из моря остров. Матросы смотрели с любопытством, кок - с некоторым страхом, боцман - недоброжелательно, профессор - с нетерпением, а Ганс Шютте - с усмешкой. Он подумал. "Вот она, та печка, откуда начнет танцевать новая война!" О чем думал непроницаемый мистер Тросс, никто не знал. Через некоторое время дымчатые контуры начали превращаться в бесформенную массу, похожую на опухоль. По мере приближения яхты из воды стали медленно вырастать голые скалы желтовато-ржавого цвета. С этих скал поднимался странный фиолетовый дым. Немного поодаль он стелился по морю, сливаясь с его синевой. – Там, должно быть, пожар... – сказал негр. – Да нет, какой это пожар! Там, наверно, вулкан, – прервал его один из матросов. – Этот дым, парни, – единственное, что есть на острове, – сказал Ганс Шютте. Вскоре стало заметно, что шершавые скалы покрыты причудливой сеткой глубоких трещин. Отвесные каменные стены спускались к морю, не обещая ни бухты, ни пологого спуска. Пристать к этим стенам, уходившим на сотни метров вверх, нечего было и думать. Моряки качали головами. – Это словно проржавленные борта корабля, севшего на риф, – говорил дядя Эд, поглядывая на торчащий из воды странный остров. Местами скалистый берег свисал над морем. Похоже было, что настоящий, нормальный остров где-то внизу, под водой, а на нем, словно упав сверху, лежит этот кусок чужой породы - шершавый, потрескавшийся, кое-где как будто оплавленный. Долго шла яхта вдоль неприветливых каменных стен, тщетно пытаясь отыскать место, где можно было бы пристать. Постепенно судно перешло на подветренную сторону, и люди неожиданно почувствовали на себе, что такое фиолетовый газ. – Я задыхаюсь, мистер Шютте! - закричал кок и схватился за горло. Белки глаз его покраснели, он стал хрипеть, на губах выступила пена. – Босс, надо повернуть назад! – испуганно сказал один из матросов. – Молчи, рваная покрышка! Негр катался по палубе, корчась в судорогах. Все вокруг стало фиолетовым. Один матрос нелепо вытаращил глаза, опустился вдруг на колени и тихо лег. Другой прислонился к перилам: его рвало. Вдруг яхта завиляла, словно потеряв управление, и помчалась прямо на скалы. – Не иначе как это чертово дыхание задушило рулевого! – закричал боцман, бросаясь к мостику. В фиолетовой дымке появилась низенькая фигура профессора Бернштейна. Он тоже направлялся к мостику. Не видя его лица, боцман узнал его по растрепанной шевелюре. Но когда фиолетовая толща между ними стала меньше, он отшатнулся. Слезящимися глазами увидел он под шевелюрой профессора страшную звериную морду с чешуйчатым хоботом. Фигура со звериной мордой что-то протягивала боцману. – Никогда не думал я, что при жизни попаду в ад и встречусь с живым чертом! Боцман, пролепетав это, ухватился за поручни трапа, ведущего на мостик, и потихоньку стал сползать по ступенькам. По палубе, свистя и фыркая, ползло нелепое фиолетовое чудовище. Фигура с хоботом продолжала протягивать боцману мягкий предмет, потом вдруг бросилась к ползущему по палубе чудовищу и в течение нескольких секунд возилась с ним. После этого чудовище поднялось на задние лапы, оказавшись гигантского роста, не меньше, чем Ганс Шютте. Боцман, теряя сознание, почувствовал, что ему натягивают что-то мягкое на голову и твердым сапогом наступают на руку. Боцман вздохнул и сразу пришел в себя. Теперь он видел пробегающего наверх Ганса и надвигающиеся на яхту скалы. Ганс Шютте, придерживая хобот противогаза, бежал к штурвалу. Но там, отбросив обмякшее тело рулевого, уже стоял в противогазе мистер Тросс. Если бы берега острова Аренида не уходили отвесно под воду, яхта погибла бы и человечество, может быть, не пережило бы всех тех страшных потрясений, о которых будет идти речь. Но мистер Тросс успел повернуть руль, чем неожиданно для себя повернул историю нашей планеты... Яхта шаркнула бортом о скалы. Тросс не давал команды в машинное отделение, но почувствовал, что корпус яхты перестал вздрагивать и она остановилась. "Молодец машинист!" - подумал подошедший Ганс. Ему страшно захотелось чихнуть. Но он был в противогазе и не знал, как в этом случае надо орудовать платком. Он вынул его из кармана и беспомощно держал в руках. Наверх поднялся пришедший в себя боцман. У самого берега газа почти не было. Фиолетовой, спускавшейся на море стеной он отгораживал остров от горизонта. Люди понемногу стали приходить в себя. Видимо, действие газа сказывалось только во время его вдыхания. На многих профессор Бернштейн успел надеть противогазы. Около штурвала держали совет профессор, Ганс, Тросс и боцман. – Придется нам сознаться: опростоволосились мы с вами, профессор! – Да, я должен с вами полностью согласиться, уважаемый герр Шютте. Я никак не мог ожидать столь сильного действия газа. Дело в том, что газ этот нигде не описан в литературе. Мне же приходилось с ним иметь дело в очень ограниченных дозах. – А вы, дядя Эд? Ведь вы сын человека, побывавшего в этих местах. – Отец мой давно утонул. А про удушье рассказывал - это верно! – "Рассказывал"? – проворчал Ганс. – А мы все проморгали. Однако не говорил ли ваш отец, где тут можно пристать? – Да разве нет указаний, где прежде приставали суда? – спросил профессор. – Капитан плавающего здесь прежде парохода обиделся, что вы не зафрахтовали его корыто, и отказался что-нибудь сообщить. А у моего отца не было карт. – Вы ведь знаете, проф, что мистер Вельт был категорически против посторонних лиц в этой экспедиции, – заметил молчавший до сих пор Тросс. – О да, конечно! Вы предупреждали меня об этом, мистер Тросс! – заверил Бернштейн. Яхта тихо покачивалась у самой стены. Ганс и Тросс спустились вниз и привели в чувство машиниста и его помощников. На яхте не было капитана. Ганс с согласия Тросса высадил его в одном из американских портов и обязанности его возложил на боцмана Эдварда Вильямса, а официальным капитаном объявил самого себя. Для того чтобы решить, как же быть дальше, опять собрались вчетвером в просторной каюте, когда-то отделанной по капризу мистера Вельта-старшего шерстью мамонта. Свисавшие со стен остатки шерсти постарели за десятки лет куда больше, чем за миллионы, пока хранились в вечной мерзлоте. Вильямс высказался за то, чтобы обойти весь остров: – Ведь должно же быть место, где приставали суда и два года, и много лет назад! Тысячи три морских черта, не могли же они переправиться на остров на крыльях! – Если это и возможно было несколько лет назад, то немыслимо было в условиях 1914 года, – серьезно сказал профессор. Решили обойти весь остров, придерживаясь как можно ближе его берегов. Вся команда не снимала противогазов. Каждый тщательно, до боли в глазах, всматривался в отвесный складчатый берег. Яхта шла тихим ходом: шкипер боялся наткнуться на рифы. В этот вечер люди были свидетелями странного, фиолетового заката. Солнце, просвечивая сквозь пелену газа, садилось за горизонт. – В одну стосороковую солнца пылает здесь закат, - загадочно сказал Троссу профессор Бернштейн. Тросс ничего не ответил, только пожал ему руку выше локтя. Люди в безобразных противогазах походили на существ другой планеты, осторожные, подозрительные в чужой, незнакомой им обстановке. Первым глубокую зияющую трещину в острове увидел негр-кок. Он стал кричать и приплясывать. В это время и другие обратили внимание на трещину. Она оказалась достаточно широкой, чтобы яхта могла пройти в нее. В глубине трещина терялась в непроглядной тьме. Вильямс пробормотал что-то насчет преисподней, потом оглянулся на Ганса Шютте. Тот, взглянув на Тросса, махнул рукой. Яхта повернула к расселине и осторожно вошла в нее. Там было мрачно и сыро. Отвесные стены словно смыкались в вышине. Стало темно, как ночью. – Придется зажечь фары, – решил Ганс. Матросы баграми ощупывали стены и промеряли дно. Яхта с зажженными огнями медленно пробиралась вперед. Трещина стала расширяться. Вокруг посветлело. Наконец погасили огни. Трещина оказалась входом в скрытую внутреннюю бухту. Здесь голые дымящиеся берега были не так высоки, как со стороны океана. Скалы с характерными складками походили на искусственно высеченные лестницы. – Недурное место для морской базы! – сказал Ганс Шютте и подмигнул Троссу. Пытались бросить якорь. Дно оказалось скалистым, как и весь остров. Бухта была настолько защищена от волнений, что Вильямс решил остаться в этой каменной чаше. Высокие стены отгораживали ее от океана и от всего мира, надежно скрывая этот очаг будущих мировых потрясений. Когда на яхте зажгли огни, а в небе высыпали поразительно яркие звезды, на палубе встретились Тросс и Бернштейн. Оба были в противогазах, и голоса их звучали приглушенно, словно они старались, чтобы их никто не услышал. – Вы упомянули как-то об Оппи, о профессоре Оппенгеймере... Как вы относитесь к нему, создателю первой атомной бомбы? – спросил Тросс. – Знаете ли вы его судьбу? – Еще бы! – отозвался профессор Бернштейн. – Он всегда был примером для меня. Он создавал средство защиты Америки, но после совершенно неоправданного, ненужного взрыва бомбы в Хиросиме и бессмысленного уничтожения сотен тысяч людей он отказался от участия в создании более мощного атомного оружия - термоядерной бомбы. – И не побоялся комиссии антиамериканской деятельности. – Да, не побоялся ничьих обвинений. – А вы, проф? Вы тоже не побоялись бы? – Я боюсь, Тросс, очень боюсь. С того самого часа, как поджег облако на этом проклятом параде. – Чего же вы боитесь? – Себя, его, вас... я все еще не сделал нужного шага, чтобы довериться вам. Вот и боюсь себя... – Я тоже боюсь, – сказал Тросс. – Боюсь за вас. – Я постараюсь во всем разобраться. Непременно разберусь. Обещаю вам... Звезды светили так ярко, что казалось, погасни на яхте огни, от звезд легли бы тени.
|