На серебристо–черном от звезд космическом небе можно было рассмотреть новую, сверкающую на солнце полосу. Это на многие километры протянулись заброшенные сюда ракетами части огромных труб и другие замысловатые предметы, которые, словно нехотя, медленно вращались вокруг собственных осей.
Крохотные серебристые фигурки в скафандрах с помощью ракетных движков шныряли между ними, подцепляли их и стаскивали вместе, чтобы соединить одна с другой детали гигантского звездолета.
Цепочкой вытянулись уже готовые к старту космические танкеры с горючим, которым будет в пути пополняться звездолет.
В космосе над просторами полускрытой облаками Земли готовился беспримерный рейс к другой звезде, в котором примут участие шесть избранников человечества.
А далеко внизу, под океаном облаков, жизнь шла своим чередом.
Вилена близко к сердцу приняла непонятное охлаждение к ней Арсения, но женская гордость и "мужская" воля позволили ей побороть себя и не отказаться от музыкального конкурса.
В концертном платье она показалась профессору Шилову особенно красивой – он зашел за кулисы подбодрить ее перед вторым туром конкурса.
Вилена ходила по коридору за сценой, прижав к подбородку сцепленные пальцы, и сердитым шепотом повторяла слова из записки Арсения, словно хотела заучить их наизусть:
– "Очень занят. Желаю успеха. Вряд ли вырвусь к экрану. Арсений..."
"Вот как? – подумала вдруг она о Ратове. – Вряд ли вырвусь к экрану..." – И что–то сдавило у нее горло.
Да, она была не просто обижена – больно уязвлена!
Ну, хорошо, они перестали видеться, как бывало во время работы Арсения на глобальной радиоантенне. Сейчас он занят чем–то другим. Но разве по–человечески нельзя быть чуть внимательнее? И она с горечью повторяла вслух:
– Вряд ли вырвусь к экрану!..
Волнение Вилены перед концертом показалось Шилову естественным. Он даже вздохнул: "Как все–таки тяжела всякая система соревнований! Впрочем, устранение основных социальных конфликтов сделало соревнование во всех проявлениях жизни, будь то наука или производство, искусство или спорт, основным стимулом движения вперед". И, довольный своим "открытием", он снова вздохнул.
Анна Андреевна, оказавшаяся здесь с Авеноль, увидев его, обрадовалась:
– Наконец–то вы опять нас вспомнили, Игнатий Семенович! Нашей бедняжечке так нужна сейчас поддержка, сильная рука...
Авеноль, тоненькая, но упругая, решительно встала перед Шиловым:
– Сейчас нельзя. Она – в музыке.
И Шилов не решился подойти к Вилене.
А та, не оглядываясь, смотрела в окно и крепче натягивала перчатку, которая должна была сохранить перед выходом на сцену тепло ее руки.
Публика в концертном зале тоже не догадывалась о состоянии молодой пианистки в длинном платье, прошедшей к роялю, чуть замедляя шаг.
Шилов, сидя в первых рядах партера, старался поймать взгляд Вилены, когда она кланялась перед тем, как сесть за инструмент, но она даже не посмотрела в его сторону. Ему стало досадно.
Потом Вилена заиграла.
Шилов припомнил из истории литературы, что даже сам Лев Николаевич Толстой плакал, слушая сонату Бетховена. Шилов не плакал, но ему все–таки стало жалко самого себя.
Того, что Вилена выражала в музыке, нельзя было добиться никаким умением – настроение позволило ей перешагнуть через мастерство и просто чувствовать вслух.
Наконец, Вилена встала, бессильно опустив руки. Ее всегда подтянутая фигура казалась расслабленной.
Зал некоторое время молчал. И только когда она нетвердыми шагами отошла от рояля, раздались сначала редкие, а потом всеобщие аплодисменты.
Арсений все же слушал Вилену по видео: в "лаборатории тишины", где они вместе узнали "голос звезд", были для этого идеальные условия. Его заворожили ее выразительные пальцы и отрешенное, светящееся внутренним светом лицо. Арсений смотрел на Вилену и прощался со своим счастьем, которого не познал, со своей жизнью среди современников, со всем тем, от чего без колебания отказался во имя долга и неукротимой страсти исследователя.
Игра Вилены потрясла его. Может быть, другого человека она заставила бы усомниться в выбранном пути, но только не Арсения. Он один из всех, слушавших Вилену, понимал, что настроение, переданное ее игрой, вызвано горечью и страданием, в которых повинен он, Арсений! Только он!
Но лучше так, чем обнадежить ее и причинить ей еще большие страдания!
Другие слушатели не подозревали всего этого. Но они воспринимали чувства артистки, которые она сумела передать.
На экране хорошо было видно, как Вилену окружили, поздравляли, тянулись к ней. А она настороженно смотрела вокруг. Единственная из всех, она не знала, как сыграла...
Жюри высоко оценило игру Вилены, и она прошла на третий, заключительный тур конкурса.
Шилов, знавший о включении Арсения в звездный экипаж, уходил с концерта с твердым намерением в ближайшие дни открыть Вилене глаза на Ратова. Уж профессор–то Шилов совсем иной! На концерт Вилены примчался бы даже из зарубежной научной командировки, ценя ее недюжинный талант! Истинная женщина всегда ответит мужчине тем же! Вообще, профессор хоть и почтенен, но не так уж стар! Соединись они с Виленой, он сохранил бы над нею преимущество – свое глубокое понимание музыки, наряду с ее полным неведением научных основ. Можно добиться (с известным тактом!) ее бездумного преклонения перед его наукой, а значит, перед ним.
Так Шилов заранее "планировал" отношения будущих супругов. Теперь дело было лишь за решающим объяснением.
Он слышал, что Вилена перед выступлениями не садится за инструмент, предпочитая отвлечься, отправиться в театр, на стадион, на прогулку в лес. И с помощью Анны Андреевны Шилов так подстроил, что Вилена сама пожелала провести день перед третьим туром на природе, на воде. А Шилов в молодости был страстным яхтсменом.
Вилена колебалась, согласиться ли ей. Но мать и бабушка обе советовали. Да и Арсения не было...
Старинная, романтическая яхта беззвучно скользила вдоль берега. Круглое озеро, прикрытое тонким туманом, поблескивало. Шилов настоял приехать сюда рано, уверяя, что нет ничего на свете прекраснее утра.
Вода у самого берега под корягами была такая чистая, что в ней виднелись серебристые рыбки. Чуть шевелили хвостиками и сонно стояли на месте. Казалось, будто они висят среди опрокинутых берез.
Скоро туман исчез. Появились другие яхты. Их паруса, порой клонящиеся к самой воде, вместе с отражениями издали напоминали белых птиц со сложенными и расправленными крыльями.
Вилена думала все о своем: почему Арсений даже не поздравил ее с победой на втором туре? Что же произошло между ними? Казалось, все скоро решится, едва только он признается, а теперь...
Ветер почти совсем стих. Шилов, извинившись перед Виленой, попросил ее нагнуться, чтобы можно было перебросить парус на другую сторону. Парус перебросили, но он все равно висел, не хотел надуваться. Яхта замерла на месте.
Вилена опустила руку за борт, потом вынула ее и стала рассматривать стекавшие с пальцев капли. Падая, они рождали в воде разбегавшиеся кружочки, пересекавшиеся замысловатой вязью. Вот если бы прочесть ее? Может быть, она бы сказала ей...
Шилов откашлялся:
– Я не должен был бы касаться музыки, но вынужден нарушить данный самому себе обет.
– Отчего же? – рассеянно отозвалась Вилена. – Музыка не перестала существовать для меня.
– Помните слова давнего корифея о девятой симфонии Бетховена для инопланетян?
– Еще бы!
– Давно ли мы с вами только слушали голос неведомых, а теперь непосредственный контакт с ними – это уже не предположительное событие.
– Думаете, к нам в самом деле могут прилететь? Я что–то читала: след на камне в пустыне Гоби миллионолетней давности, простреленные черепа неандертальца и бизона, найденные в Африке и Якутии... Неужели бывали у нас инопланетяне и еще могут побывать?
– Скорее дело за нами. Мы полетим к ним первыми.
– Как? На ту самую Релу, о которой столько говорят?
– Да. Экипаж звездолета уже намечен. Шесть представителей современного человечества добровольно отказываются от нашего времени, от нас с вами, от всех своих родных и знакомых ради того, чтобы увидеться с обитателями странного мира, где "одни работают и созидают", а другие "летают и наслаждаются".
– Это, наверное, захватывающе интересно. Если там другая культура, какие у них мысли, какие идеи? Может быть, недоступные нашему разуму? Вдруг мы только жалкие пигмеи по сравнению с ними? А может быть, они тоже сыграют нашим разведчикам девятую симфонию своего Бетховена?
– Их "симфонию" мы уже слышали. Кибернетики сделали ее, как могли, ясной. И все–таки "великие мысли" не вполне понятны. Но, надо думать, наши посланцы, а в их числе и один наш общий знакомый, там на месте поймут все: добро и зло Вселенной.
– Кого вы имеете в виду?
– Арсения Ратова. Разве он не признался вам, что намечен в состав звездного экипажа? Я горжусь своим учеником. Надо думать, все–таки он не откажется.
Вилена пристально посмотрела на Шилова, как умела это делать, и облегченно вздохнула.
Шилов ждал вспышки, но никак не этого, и потому поспешил добавить, понизив голос:
– Верьте, я не мог бы так легко отказаться от всего земного, от того, с чем связаны все мои земные надежды на счастье...
Вилена принялась разглядывать косое крыло далекого паруса и загадочно улыбалась.
– Так вот в чем отгадка! – вслух сказала она.
– О какой загадке вы говорите? – обиженно поинтересовался Игнатий Семенович.
– Нет, нет, ничего, – словно очнулась Вилена. – Вам помочь с парусом? Кажется, подул ветерок.
Шилов умело поднял парус – он затрепетал, и яхта двинулась.
Шилов пытался о чем–то говорить с Виленой, занимать ее, перечислял следы пришельцев из космоса, возможно, когда–то посетивших Землю, но Вилену это не заинтересовало. Тогда профессор заговорил о людях.
– Я часто задумываюсь над сущностью людей нашего времени, – глубокомысленно изрек он. – В мире произошли огромные изменения. Давно нет больше угнетения, социальной несправедливости, но в личной жизни несправедливость, увы! сохраняется. Пока что люди страдают так же глубоко, как и во времена египетских фараонов, то есть при рабстве, при эксплуатации одного человека другим.
– Надеюсь, человечество скоро изживет и личные страдания? – не без иронии спросила Вилена.
– Разумеется. Но я все–таки пока не могу себе представить такого поступка нынешнего человека, который был бы недоступен человеку прежнего времени.
– Не знаю. Никогда не думала об этом. Может быть, и я такая, как и все мои прабабки, – чему–то своему, только ей известному, улыбнулась Вилена. – Разве вот на Реле...
– И вы такая же, – заверил Шилов. – Есть могучий фактор. Время! Световые годы! Нет ничего, что времени сильней! Время разлучает наш мир с первыми звездолетчиками. Не знаю, с кем повстречаются они на Реле, но с нами они уже не повстречаются.
– То есть как?
– Школьная истина! Парадокс времени. Они вернутся на Землю, став старше лет на пять, но нас с вами здесь уже не будет. Или мы станем глубокими стариками, глухими, шамкающими...
Вилена промолчала, крепко сжав губы.
Шилов провожал ее домой, разговаривая о всяких пустяках.
На пороге своего дома Вилена поблагодарила его "за все, за все" и улыбнулась.
Эта улыбка вселила в Шилова надежду.
Во время прогулки Шилов ни о чем не спросил Вилену, но почему–то ждал, что получит ответ на свой незаданный вопрос в музыке во время третьего тура соревнования. Ему казалось, что Вилена теперь поняла его, оценила и, отказавшись от отвергнувшего ее Арсения, играть будет для него одного, для Шилова.
Перед самым началом концерта он опять зашел за кулисы, снова говорил с Анной Андреевной и даже с появившейся здесь Софьей Николаевной, бабушкой Вилены, которая относилась к нему не очень приветливо. Он опять не подошел к Вилене – в натянутых перчатках, со странным выражением лица она стояла перед открытым окном и о чем–то думала.
Он мысленно пожелал ей успеха и, растроганный своей тактичностью, отправился в партер.
Удобно устроившись в кресле, он стал слушать игру музыкантов. Ждал, когда выйдет Вилена. Надеялся услышать то же, что играла она на втором туре. Это придавало ему уверенность, что он на пороге свершения всего им задуманного. Шилов готовился особенно остро воспринять ее настроение, мысленно считая Вилену своей женой. И он размечтался, воображая себя мужем, умным, тактичным, который какое–то приличное время позволит себе посочувствовать горю покинутой, холодно, расчетливо покинутой!.. Но потом...
Вилена неожиданно переменила репертуар, играла произведение современного композитора, переложенное ею самой для рояля.
К изумлению Шилова, музыка покинутой Видены оказалась безудержно радостной, яркой и заразительной, как детский смех.
Вихрь звуков пронесся над рядами, разглаживая морщины на лицах слушателей, зажигая глаза, заставляя улыбаться.
Только Шилов был мрачен.
"Как странно! – почти возмутился мысленно Шилов. – Неужели ее чувства так мелки? Неужели она не понимает, чего я хочу? Она или празднует нашу общую с ней радость, или... артистизм заслоняет в ней искренность. Что же в таком случае ждет меня с ней впереди?"
Когда Вилена убрала с клавишей и опустила руки, в зале словно рухнул потолок. Люди вскочили и ринулись к эстраде. Шилов тоже встал. Он не мог не оценить блеск и мастерство исполнения артистки.
К ее ногам летели букеты цветов и записки. Ее просили сыграть еще, еще...
Дирижер взмахом руки поднял оркестрантов. Они стучали о пюпитры смычками и пальцами.
Шилову нужно было взять свой букет, оставленный в гардеробной. И он раздраженно протискивался через восторженную толпу.
Раскрасневшаяся, счастливая Вилена после многих вызовов вернулась за кулисы. Там ее ждал Шилов с цветами.
– Еще цветы? Так много? – рассеянно сказала она и улыбнулась, глядя мимо Шилова.
Арсений Ратов, слушавший ее по видео, этого, конечно, не видел. Но ее игра взволновала и обескуражила его. Ему показалось, что Вилена играла специально для него и передавала через музыку что–то важное... Так неужели этой искрометной радостью она хотела сказать, что он все–таки добился своего: она охладела к нему, и он может спокойно улетать... Арсения покоробило, и он рассердился на себя.