МИР ЗАВТРА

Мистер Бронкс торжественно поднял вверх палец и сказал по-английски:

— А теперь, товарищи (слово «товарищи» он произнес по-русски, но тем не менее Билл его понял), а теперь, товарищи, мы отправляемся осматривать русский павильон!

Павильон стоял на берегу реки, вытекавшей из «Лагуны наций». В воде отражалась стоявшая на высоте двадцатиэтажного дома статуя рабочего и красная звезда в его руке. Билл запрокинул голову. Он все опрашивал Бронкса: неужели эта статуя стальная? как же ее поднимали? сколько футов до красной звезды и сколько это могло стоить?

Высоко вверх уносил эту сверкавшую на солнце статую красномраморный пилон, а по обе стороны его возвышались желтовато-розовые мраморные стены, соединенные между собой широчайшими ступенями. По ним сплошным потоком поднимались люди. Они казались крохотными пигмеями по сравнению с дворцом, в который входили. Мраморные утесы не зажимали лестницы, они были естественно связаны с ней, придавая ей торжественность и значительность.

Мистер Малыген стоял, стоял, смотрел, смотрел, а потом, виновато улыбаясь, стал натягивать пиджак.

— Вот это билдинг! Вот это билдинг! О! Джентльмены, в него не войдешь не в парадной форме! Эх, где бы почистить ботинки?

Мистер Бронкс молчал, но старательно смахивал пыль с рукава.

— Это Ленин, а вот это Сталин, — сказал он мистеру Малыгену, показывая на барельефы, выступавшие на монолитах.

Билл как-то странно посмотрел на Джима.

— Эх, парень! А я бы не догадался, — покачал он головой.

Мы долго смотрели на простую и величественную гармонию трех монументов мраморного дворца, и что-то родное, близкое, где-то виденное и в то же время новое и сложное было в этой законченной простоте.

— Смотрите, Билл! — сказал Бронкс. — У монументов вы видите группы. Это люди, которые трудятся и владеют страной.

— Трудятся и владеют страной... — повторил Билл. — Да, да... Я верю, что это люди... Русские как - то странно делают статуи. Они у них похожи на людей! А у нас непременно загнули бы им головы и вывернули руки.

Бронкс улыбнулся и направился к лестнице. Билл шел следом, поправляя галстук. Взойдя на первую ступень, он постучал крепко каблуком, попробовав мрамор «на звук». Потом подошел к стене и стал ее гладить, пощелкивая языком.

— И это все привезли из России? — спросил он.

— Да, на советских пароходах, — подтвердил Бронкс.

— И повезут после выставки обратно? — почти с ужасом спросил Билл. Бронкс пожал плечами и посмотрел на меня,

— Это, несомненно, случится, если у наших правителей не хватит здравого смысла, деловитости и практичности.

— О-о! Я стал бы голосовать за то, чтобы купить этот билдинг. Сколько он может стоить ?

— У нас, в Америке, давно уже не строят мраморных зданий, — рассказывал Бронкс. — Здесь даже вывелись специалисты по полировке. При постройке этого павильона были большие затруднения с рабочей силой. Это в Америке-то! Ездили по всей стране, чтобы найти 200 мраморщиков.

Мы остановились вместе со многими американцами перед пилоном. На нем был изображен герб СССР и написана 1-ая статья Конституции:

«Союз Советских Социалистических Республик есть социалистическое государство рабочих и крестьян».

Мы повернули направо, чтобы пройти в павильон. Перед нами за строгой колоннадой была сплошная стеклянная стена; там мы видели плотную толпу людей, стоявших к нам спиной. Над головами высились статуи: Ленин и Сталин. На полированный мрамор, к подножью кто-то положил живые цветы. Из противоположного зала по широким мраморным ступеням навстречу вошедшим в зал спускались еще люди. Мне показалось, что я вижу знакомые лица. Но полно, кого я мог знать в Америке?

Вместе со всеми мы вошли во «вводный зал». Теперь я понял свою ошибку: это было огромное портретное панно! Радостные люди шли с этого панно навстречу американцам.

— Эх, парень! Вот это картина! И люди, как люди. Веселые.

Около панно стояла невысокая, плотная девушка с выразительными глазами. Она присматривалась к нам.

— Послушайте, мистер русский, а что это за люди?

Я уже хотел ответить Биллу, так как узнал многих, но девушка неожиданно вступила в наш разговор:

— Это знатные люди нашей страны, которых знает и любит наш народ.

— Знатные люди? — протянул разочарованно Билл. — А я думал, что вы выгнали всех аристократов!

— Нет, нет! — улыбнулась девушка. — Знатными у нас становятся рабочие, колхозники, инженеры, ученые, летчики, — словом, все, кто своей работой оказывает величайшие услуги стране.

— Вот как? — Билл почесал затылок. — Скажите мне, леди, что сделал вот этот человек в белом костюме?

— Это Папанин! Он вместе со своими товарищами зимовал в Арктике, проплыв на дрейфующей льдине от Северного полюса к Гренландии.

— А у нас, — сказал раздраженно Бронкс, — первые зимовщики на севере под командованием лейтенанта Грили были брошены на произвол судьбы. В течение трех лет из двадцати четырех человек семнадцать умерло с голоду. А семеро вернувшихся на родину были всеми забыты.

— А эта молодая леди в красном платье?

— Это наша стахановка Виноградова. Она, работая на ткацких фабриках, сумела внести в производство такие методы, которые увеличили производительность в десятки раз.

— Это называется у них стахановское движение, — сказал Бронкс.

— Эх, парни! Хотелось бы мне, чтобы мой портрет Америка выставила на Лондонской выставке за то, что я буду заворачивать вдвое большее количество гаек на своем конвейере... — Билл комично хлопнул себя по шее.

— Завтра, —. сказал неопределенно мистер Бронкс, — может быть...

— Скажите, леди, почему вас советское правительство прислало сюда? Вы жена комиссара или агитатор?

Девушка улыбнулась.

— Я училась в школе ФЗУ и стала слесарем. Потом, работая, я поступила в институт иностранных языков. Научилась говорить на шести языках, вот " меня и прислали.

Билл уставился на нее и долго рассматривал с удивлением. Бронкс потянул его за рукав и подвел к карте СССР.

Карта была сделана из самоцветных камней. Билл категорически отказался этому верить.

— Не может быть, — говорил он упрямо. — Вот драгоценные камни я видел в английском павильоне. Ими были украшены там короны! Так ведь то же короны! У нас драгоценности носят богатые леди. Неужели Россия богаче Англии и Америки?

— Дело не в этом, сэр, — сказала девушка, которую звали Марусей. — В нашей стране не осталось корон, наши девушки не носят драгоценных камней— они их не любят. Мы вполне можем себе позволить делать наши экспонаты на всемирной выставке яркими и красочными. Богатый павильон должен быть насыщен богато. Не правда ли?

— О'кэй! — закричал Билл. — Это вы здорово сказали, леди! Когда я вспоминаю о наружном виде вашего билдинга, то готов поверить, что даже пол его выложен из драгоценных камней!— Билл вытащил свой записной альбом и стал подробно записывать, из какого количества и каких именно камней сделана карта СССР. Он обязательно хотел представить все в долларах. Маруся помогала ему. От усердия Билл даже вспотел: Бронкс все спрашивал, не собирается ли он приобрести эту карту или хотя бы какую-нибудь автономную республику, если не весь Советский Союз. Билл отмахивался. Наконец он вытер платком лоб.

— Ну вот... Может быть, в вашей стране и не имеют таких меню, как на «Нормандии», но кто же поверит, что у вас голод, если вы позволяете себе строить мраморные дворцы для шестимесячной выставки, а целые стены делать из драгоценных камней, которые под стать английским коронам!

Маруся проводила нас до мраморной лестницы, ведшей в другой зал. Билл и Бронкс яростно трясли ей руки. Билл справлялся, замужем ли она. Бронкс уговаривал отправиться вместе на воскресную прогулку. Маруся помахала нам рукой.

Мы вошли в зал социалистического труда и народного хозяйства и остановились перед киноэкраном, сделанным в форме красного знамени. Его древко светилось красивым рубиновым светом. Перед американцами в багровом зареве знамени проходили сцены взятия Зимнего... Они видели, как русские рабочие и крестьяне в серых солдатских шинелях и черных матросках вырвали власть у буржуазных министров, чтобы изменить жизнь страны. По обеим сторонам экрана медленно зажигались и гасли цифры, говорящие о том, как исчезли помещики, капиталисты и кулаки, как выросла промышленность и возросло количество рабочих, как крестьянство превратилось в социалистический коллектив. Билл аккуратно записал эти цифры.

Соседний стенд. Трактор, кабинет ученого, токарный станок, линкор. Вот подходят люди к избирательным урнам, Они выбирают своих делегатов — людей, работающих на тракторе, за профессорской кафедрой, на токарном станке, на линкоре. Вспыхнула вся стена, и появились миллионы людей, избравших свой Верховный Совет.

— Да, — сказал Бронкс, — русские умеют выбирать для управления государством трактористку, матроса, ученого и токаря. Мы очень демократичны, но, как это ни странно, выбираем всегда политиков-профессионалов. Даже здесь сказывается специализация. И бизнесмен, и конгрессмен — оба стоят у конвейера американского благополучия, притом рядом...

Билл уже смотрел другой киноэкран, где проходили одно за другим новые возникшие в СССР производства. Изумлению Билла не было конца. — Подождите! — кричал он. — Ну, я допускаю, что у вас сильная авиация. Но кто заставит меня поверить, что аэропланы вы делаете сами! До сих пор я слышал, что вы их заказываете в других странах. А разве вы не пользуетесь больше американскими автомобилями? Что же врут наши газеты? Пусть я буду последним негром, если не прекращу подписки на эту лгущую бумагу! Подождите! Вы и резиновые покрышки сами делаете? Металлургия? Оставьте, парень! Самые лучшие заводы — это американские!

Перед нами была огромная панорама, подобная многогранному сверкающему камню. В синем сумраке неба вырисовывались ослепительно яркие серебряные силуэты доменных печей и кауперов. Сделанные с поразительной тщательностью, высились металлургические агрегаты. Тончайшие переплеты ферм, блестящие змейки газопроводов, стрелки труб, крыши мартеновских и прокатных цехов, — все это горело блеском металла, сверкало алюминием, заставляя забыть всю условность изображения и окраски. Там, за доменными печами, где виднелась эстакада с поездом руды, алюминиевый блеск отдавал багровым отсветом плавки, а крохотные чугунные и. шлаковые ковши казались наполненными расплавленной массой.

— Это Магнитогорский металлургический завод, — с жаром объясняла. миниатюрная девушка в таком же платье, как и Маруся. — Он один выплавляет больше металла, чем вся металлургическая промышленность царской России.

— А скажите, леди... Вот вы... Неужели вас действительно интересует этот чугун? Вы рассказываете о заводе, словно читаете стихи!

Девушка вспыхнула. Вокруг нее уже образовался маленький кружок.

— Вы правы, сэр. Я говорю с тем самым увлечением, с каким еще недавно, мы все это строили.

— Браво! — восхитился Билл.

— Увлечение! — иронизировал кто-то из толпы. — Говорят, у вас, в России все построено на этом. А что будет, ко» гда у вас пройдет увлечение производственными успехами?

— Сэр, — вмешался Бронкс. — Я склонен провести границу между понятиями. Мы, американцы, увлекаемся чемпионами бокса, детективами и кроссвордами, русские же увлекаются строительством тракторных заводов. Вернее сказать, они строят их с энтузиазмом!

— Правильно! — заметили в толпе.

— Мы не успеваем опомниться, как с энтузиазмом построенный русский завод начинает выпускать тракторов больше, чем наши заводы.

— А скажите, мисс, — продолжал все тот же ехидный джентльмен, — вот там я вижу цифры, которые говорят, что в целом ряде промышленных производств вы стоите на первом и на втором месте в мире. Так отчего же нам. пишут, что у вас трудно достать себе костюм, ботинки? Почему вы одеваетесь хуже нас?

— У нас 170 миллионов населения, — начала девушка. — Большинство этого населения ходило прежде в армяках и плело себе лапти (обувь из древесной коры) . И вот представьте себе, что больше ста миллионов этого населения вдруг желает одеваться по-городскому. Им нужны модные костюмы и туфли. Их благополучие, связанное с коллективным ведением хозяйства, позволило предъявить эти требования. Наша страна в короткий срок смогла дать своим гражданам возможность предъявить такие требования, но полностью удовлетворить их она не успела. Вообразите себе, что вдруг с завтрашнего дня все население Соединенных Штатов пожелало бы ходить в рыцарских доспехах. В какой срок могла бы промышленность Америки удовлетворить такую неожиданную потребность?

— Не так-то скоро! — засмеялись в толпе. Билл хлопнул девушку по плечу. — Не смейтесь, сэр! В царской России, увидев американцев в рыцарских латах, изумились бы гораздо меньше, чем при виде мужиков в галстуках или баб на высоких каблучках...

Все смеялись, а девушка Зоя серьезно продолжала:

—В докладе на XVIII съезде коммунистической партии товарищ Сталин говорил, что мы перегнали главные капиталистические страны в смысле техники производства и темпов развития промышленности... Но этого мало... Только в том случае, если перегоним экономически главные капиталистические страны, мы можем рассчитывать, что наша страна будет полностью насыщена предметами потребления. Товарищ Сталин поставил задачу перегнать капиталистические страны и достичь изобилия предметов потребления.

— И они это сделают! — заявил мистер Бронкс.

Ехидный джентльмен больше не язвил.

Мистер Бронкс указал мне на панораму Магнитогорска.

— Смотрите, Алек, я говорил же вам, что русские умеют подковывать блох. На этих прекрасных моделях выведена каждая заклепочка. А разве так выглядят наши американские панорамы? После этой не хочется их смотреть. Ведь у нас нет массового производства панорам,— добавил он извиняющимся тоном.

Наш Билл все еще был около девушки- стендистки. Рядом с ним я заметил, еврейского раввина. Остальные разошлись.

— Как рад я, — сказал раввин, — видеть среди присланных из России девушку-еврейку. Но скажите мне, дитя мое, правда ли, что в вас нет больше огня веры?

— Нет, погас! — сказала девушка Зоя.

Раввин ужасно огорчился.

— Прискорбно видеть такое забвение, хотя я и ожидал его встретить. Позвольте же приложить усилие, чтобы вернуть вас...

Зоя посмотрела на нас умоляюще.

— Хэлло, сэр! — закричал Бронкс, хватая за рукав раввина.— Знаете ли: вы, как надо подковывать блох? Так я вам покажу!

Оторопевший раввин испуганно смотрел на ажурные переплеты доменных печей. стендисткой же тотчас завладел Билл. Он немедленно справился, замужем ли она и как попала в Америку. Была ли у нее протекция или ее специально к этому готовили?

— Нет, —. ответила девушка робко: — мне просто очень захотелось поехать в Америку. Я пришла и предложила, свои услуги. Меня и послали... Только вот с работы меня никак не отпускали...

— Так просто взяли и послали? — восторженно удивлялся Билл. — А нам говорят... — И Билл махнул рукой. Эту руку на лету подхватил мистер Бронкс и, не отпуская раввина, повлек обоих к следующему стенду.

— Хэлло, джентльмены! Русские награждают своих людей за производственные успехи, за хорошие стихи, за научные открытия, за новые конструкции, за искусство играть на сцене или в шахматы. — Он показал на огромные, модели орденов СССР.

— Сэр, вы верите в чудеса? — неожиданно спросил он раввина.

— История моего народа... Моисей...

— Так смотрите, джентльмены! — И снова, как в американских павильонах, Бронкс с видом мага и волшебника протянул руку.

Небольшая панорама. На пригорке, освещенная луной, раскинулась грязная бедная деревенька. Вдали виднелись традиционные колонны помещичьего дома, высилась церковь.

— Внимание, внимание! — шептал Бронкс: — Жила бедная и убогая Русь...

Потом произошло нечто совершенно непонятное. Поневоле не поверишь глазам. Я старался не моргать, но тем не менее ничего не понял. Пригорок, речка, холм, улица, вдоль которой стояли хибарки... Все оставалось на месте... Однако у нас на глазах, при полном освещении, покрытые соломой грязные избы превратились в хорошенькие, залитые солнцем домики, непролазная улица мгновенно вымостилась, река преградилась плотиной, рядом выросла гидростанция. Невольно я взглянул на дом с колоннами. Он стоял на месте, а. на нем была вывеска: «Школа».

— Селение коллективных фермеров. Колхоз. Сегодняшняя Россия.

По шоссе ехал автомобиль. Вдали стоял трактор.

— Здорово! — резюмировал Билл.— Но что же такое колхоз? Как это коллективно работают фермеры?

Бронкс оглянулся и увидел смотрящую на него, немного улыбающуюся стендистку.

— Хэлло! — закричал Бронкс. — Мисс Софа!

— Здравствуйте! — сказала Софа, пожимая ему руку.

— Вот этот джентльмен интересуется, как это в ваших колхозах осуществляется раздел доходов.

В руках у Софы была указательная палочка. Она взмахнула ею, стала в позу, и мгновенно вокруг нее образовался кружок.

— По социалистическому признаку, джентльмены! Если оценивать всякую выполняемую работу в трудовых днях, к концу года будет известно, сколько затрачено труда всеми и каждым в отдельности. Общий годовой доход делят на общее число трудодней, и каждый получает столько, сколько трудовых дней он выработал..

— Интересно! — Билл занес это в книжицу. — Это значит, сдельная работа. А у нас в Америке профсоюзы добились, чтобы работа проходила в ряде случаев только поденно.

— Ваш рабочий заинтересован дольше работать, — сказала Софа..

— Верно! — вставили из толпы.

— Наши рабочие заинтересованы больше сделать.

— Хорошо так делать у вас, — сказал высокий джентльмен с горбатым носом, — говорят, у вас каждый может работать.

— Да, да, леди, — попросили из толпы, — как это может быть, чтобы все могли работать?

— Развитие отраслей промышленности и регулирование их производства не наугад, а на основании зрелого расчета, дает возможность втянуть в работу всех способных к труду. Даже еще не хватает.

— Значит, все работают? А если кого-нибудь уволят за провинность?

— Он поступит на другое место, но не будет пользоваться теми льготами и уважением, которыми окружены у нас хорошие производственники. У нас труд воспитывает людей.

— А если у вас прогорит предприятие?

— Наши предприятия принадлежат только государству. Они не могут прогореть, если даже и работают временно убыточно.

— Эх, парень! Вот страна! Нам бы такое «завтра»!

— Это наше «сегодня», — сказала спокойно Софа.

Мы стояли перед огромной панорамой. Вдаль на десятки километров раскинулись поля. А на них росла настоящая золотистая рожь. Широта горизонта и его удаленность были сделаны с поразительной естественностью. Бронкс подробно расспрашивал Софу о каждом видневшемся вдали комбайне, где и на каком заводе такие делаются, о каждой группе домов, оказывавшейся машинно-тракторной станцией или молочной фермой.

Билл же молчаливо стоял и размышлял. Может быть, на тему: что такое «завтра» и что такое «сегодня»? Он уже не восхищался больше тем, что на соседней панораме лошадь и соха превращались в трактор.

Тем временем Софа подвела нас к « стенду науки» и рассказывала волшебные вещи о том, что пшеница ученого Цицина растет, как сорная трава, и если даже захочешь, так от нее не избавишься, все будет ежегодно приносить зерно; рассказывала про чудеса Мичурина, «конструировавшего» и изготовлявшего фрукты, как какие-нибудь детали машин, про другого: преобразователя природы, молодого академика Лысенко. Говорила она остро и убедительно. Аудитория кочевала за ней. Наш Билл по пути увлекся челябинским трактором, выставленным в зале, и вскоре оказался под ним.

Мы распрощались с Софой, а с трудом вылезший из-под трактора Билл, задержав ее руку в своей, спросил, замужем ли она и как она проводит воскресенья. Определенно наш Билл запутался в своих симпатиях к русским девушкам. Узнав, что Софа преподает в высшем учебном заведении, он страшно смутился и сообщил на ухо мистеру Бронксу, что его новая знакомая профессор!

Мы перешли в зал транспорта и энергетики. Нас заинтересовала карта Советского Союза, сделанная из дюралюминия. На ней возникали железнодорожные, водные и воздушные пути, существовавшие прежде и появившиеся теперь. Особенно убедительной стала разница, когда вся карта загорелась разноцветными линиями неоно-аргоновых огней. По обе стороны карты через каждые несколько секунд сменялись огромные фотомонтажи, рассказывая о жизни, труде и быте наших транспортников.

— Живут и не думают о том, что потеряют работу... И это у них «сегодня». — Билл помрачнел. Однако снова обрел хорошее настроение, когда увидел две грандиозные панорамы, занимавшие всю противоположную стену.

— С водой! — закричал он восторженно. — С настоящей водой? — И он стал бесцеремонно протискиваться к барьеру. — Что это такое? Что? — спрашивал он стендиста-инженера, объяснявшего панорамы Днепровской и Куйбышевской гидростанций.

— Так вот оно как выглядит! — волновался Билл. — Значит, вы это построили? А здорово, парень! И вы там сами были? И оно именно так выглядит? 750 000 киловатт? А рядом та, Куйбышевская? Три миллиона! Нигде в мире? И вы ее строите? Сами? Без американцев?

— Иес, сэр! — отвечал инженер-стендист. — Куйбышевский гидроузел только часть работ по реконструкции Волги. Ее воды уже доведены до Москвы.

Он показал Биллу оригинальную карту водных путей СССР. На ее серебристой поверхности были видны синие ленты рек и узоры морей.

«Так было прежде» — говорила надпись в левом нижнем углу карты. Вдруг что-то щелкнуло, надпись переменилась. Ленты рек завились по-иному, расширились. Появились голубые пятна новых озер, водохранилищ, Балтийское море соединилось синим путем с Белым морем, широкая Волга разлилась весенним разливом, превратившись в длинное море, а приток этого нового моря повернул к яркой рубиновой звездочке — Москве.

«Так стало теперь».

— Здорово, парень! Как это вы ловко показываете!

— Что же здесь ловкого? — раздалось сзади. — Если бы это было автоматизировано. Мы-то ведь знаем, что в России нет своих реле!

— Так что же заставляет карту меняться? — обиделся стендист.

— Вероятно, такой же, как и вы, молодой человек, которому платят деньги за его автоматическую работу.

— Нет, сэр, — вмешался Бронкс: — Россия очень широко применяет автоматизацию.

Красивый джентльмен с седыми висками улыбнулся и очень вежливо сказал:

— В этом меня не могут убедить даже слова моего соотечественника.

— Прошу вас, сэр! — сказал покрасневший инженер-стендист. — Не угодно ли вам пройти со мной и посмотреть?

— Прекрасно! — уверенно воскликнул Бронкс.

Джентльмен смешался, но стоявшие сзади начали недвусмысленно улыбаться. Пришлось джентльмену с деланным спокойствием пожать плечами и отправиться следом за стендистом. Они скрылись за служебной дверью. Присутствующие не расходились.

Мистер Бронкс изучал водные пути старой России, которые вновь появились. Билл что-то записывал в свою книгу.

Наконец мы увидели неверующего джентльмена. Он с независимым видом прошел мимо.

— Да, действительно, там, у них применена собственная автоматика. Толпа загоготала.

— Ага,— закричал вслед ему Билл, — вот такие, как вы, засорили нам мозги враньем о Советской России!

Мы перешли к стенду авиации. На киноэкране мои американцы увидели подлинные советские самолеты. Билл качал головой.

— Эх, и врет же этот мистер Линдберг! Сидели они, сидели где-то там, в Европе, и научились сами машины строить!

Потом он запрокинул голову и стал рассматривать портреты героев-летчиков.

— Ага... мистер Громов, мистер Чкалов, мистер Коккинаки... Хорошие парии... И машины у них были хорошие!

— Вот это-то и удивительно, — вмешался в разговор пожилой, несколько тучный человек. — Я уехал из России тридцать пять лет назад. Это была голая, нищая страна! У меня не было охоты слушать о ней! Теперь бываю здесь, смотрю и понимаю, что вот моя родина.,. Верите, джентльмены, я здесь уже восьмой раз... И я горжусь! Ведь это же моя Россия! Страна, где я родился! Честное слово, я плакал! Стоял вот около русской барышни и плакал... Дочкой моей она мне казалась... дочкой!

— Не одни только русские американцы ходят по восемь раз в Советский павильон, — сказал мистер Бронкс.

Мы перешли в зал «Культуры и отдыха».

— О-о! — воскликнул Билл и уставился на скульптуру «Футболисты».

Два футболиста боролись за мяч. Но что за положения были у них!.. Один почти падал на пол, другой застыл в прыжке... Их зафиксировали в одну пятисотую секунды!

— Постойте, парни! — закричал Билл после того, как он ощупал диковинную скульптуру. — Значит, у вас, в России, играют даже в футбол?

— И даже очень неплохо, — ответил я.

— Вот здорово! А я ведь до сих пор играю голкипером!

Я осмотрел внушительную фигуру Билла и почувствовал спокойствие за охраняемые им ворота.

Прямо перед скульптурой, сливаясь с небом, синело море, на зелени горного склона рассыпались белые пятна домов.

— Ух, ты, как красиво! — Билл даже крякнул.

Вокруг стояло много женщин. Она на все лады восхищались панорамой. Девушка Фаня с пушистыми, откинутыми назад волосами рассказывала им про Боровое, Сочи, Кисловодск.

Билл внимательно слушал.

— И у вас каждый рабочий имеет отпуск? Он ничего не делает, а ему платят деньги? Чудеса! Как же у вас не прогорают заводы? А если он захворает, ему тоже платят? Значит, не надо оставлять себе денег да черный день ?

— У нас нет черных дней, — просто ответила Фаня.

— Потеряешь работу, сразу тебе дадут другую... А я три года ждал, когда мне подвернется работа... Теперь хоть работаю, но захвораю, — и все мои сбережения уйдут на докторов, а на мое место у конвейера возьмут другого.

— А вот у меня сплошной отпуск,— горько усмехнулся мистер Бронкс, — только без сохранения содержания.

К Бронксу обратилась изящно одетая дама.

— Мы видим здесь подлинно красивое, билдинг превосходит все показанное на выставке, но рассказывают нам еще более удивительные вещи... О каком-то утопическом людском обществе. Неужели это правда?

— Пропаганда! — презрительно фыркнула другая дама.

Билл угрожающе обернулся, а Бронкс улыбнулся.

— Леди! То, что мы видим и слышим, поразительно стройно и красиво... как самая сокровенная наша мечта.

— Да, да... Но неужели это правда?

— Пропаганда, — криво усмехнулась вторая дама.

—. Леди, разве найдется на земле такой гений, который может так стройно, увлекательно и красиво соврать? Разве это в силах человека?

Дама рассмеялась.

— О кэй! Ничто не убедило бы меня так, как ваши слова, сэр! — воскликнула она.

— Мы никого не агитируем, — сказала Фаня ,— мы рассказываем, как живет наша страна! Разве рассказ о действительности — пропаганда?

— Эх, парни! Я хотел бы, чтобы у нас было так завтра, как у них сегодня. — Билл комично хлопнул себя по шее.

— Америка естественным путем приведет нас к этому завтра! — убежденно сказал мистер Бронкс.

— Эх, парень! Держи карман шире!

Фаня показала нам на дневном киноэкране физкультурный парад в Москве. При виде стройно шагающих девушек мистер Бронкс закричал:

— Смотрите, смотрите! Ведь это же дамы! Как дивно они идут! Они маршируют лучше, чем солдаты!

— Какие здоровые и веселые леди!— сказал Билл сокрушенно. Вероятно, в душе он огорчался, что не может спросить у каждой из них, замужем ли она и как она намерена провести свой выходной день.

На соседнем стенде американцы увидели, какой заботой окружены в СССР мать и дитя.

Билл перестал записывать. Бронкс замкнулся в себе. Мы прошли мимо панорамы Артека, где за стеклом под южным солнцем бежали волны прибоя. Перед стеклом, взявшись за руки, кружились бронзовые статуэтки детей.

Билл с восторгом рассматривал модели, сделанные детскими руками.

— Даже бензиновый моторчик сделали! — восхищался он.

— Вы были правы, Алек, когда говорили, что ваши дети уже стали техниками.

Подошли к стенду народного образования.

— Подумайте! — говорил все тот же седой тучный человек, который встретился с нами у стенда авиации. — Сейчас в России каждый обязан, понимаете, обязан учиться! И в университет может каждый поступить, ему за это деньги платят.

— Как так платят? — рассердился Билл. — Я всему верю, что здесь показывают, но нельзя же рассказывать небылицы.

— Да нет! Уверяю вас! Им платят за то, что они учатся. Это называется у них стипендией! А за учение студенты ничего не платят!

Билл обратился ко мне за подтверждением. Я сказал, что это действительно так. Моя жена завершает обучение «на инженера» и получает стипендию.

— Женщина-инженер! — пожал плечами Билл. — Люди зарабатывают себе деньги тем, что ходят в школу! И это у них «сегодня».

— Да, да. А ведь еще вчера я жил в России, а грамоте учился здесь, в Америке... Мой брат остался в России и сейчас доктор! Честное слово, доктор, а я маляр!.. — Седой человек махнул рукой.

— Эх, парень! Вы маляр! Нам с вами надо перекрасить наше сегодня. А? Как вы думаете, парни?

— Америка — великая страна! Она всегда будет впереди! — воскликнул Бронкс.— Нас приведут к этому «завтра».

— Только это «завтра» показывают не в американских павильонах, — буркнул Билл.

— В американских павильонах показывают прекрасную технику, машины... — То-то, машины, парень... А здесь…

Потом Бронкс и Билл долго смотрели на статую, для которой величайшее здание мира будет служить пьедесталом.

— Ленин! — сказали они оба.

Потом мы прошли в дверь под большой буквой «М».

— Что это? — спросил мистер Малыген, оглядываясь. — Это какой-нибудь парадный зал во Дворце Советов?

— Нет, сэр! Вы ошибаетесь! Это — Московский сабвей! Подземная железная дорога!

— Станция «Площадь Маяковского»!—воскликнул я вне себя от изумления.

Мистер Бронкс, улыбаясь, подвел Билла к краю платформы и показал уходящие вдаль рельсы.

Мы были на подземной станции метро, выполненной в натуральную величину. Вверх поднимались такие знакомые мне стальные колонны. А там, наверху, словно из окошка светлого мира смотрела на нас радостная мозаика.. Целый пролет мраморной станции был. привезен из СССР, а сплошные зеркальные стены удлиняли его на сотни метров, создавая полное впечатление, что мы в Москве, на подлинной станции метро.

От этого мне стало одновременно и радостно, и грустно. Как далеко почувствовал я себя от родины!.. Через секундy я стряхнул с себя навеянное чудесным кусочком родины настроение. Неверно! Здесь я дома, у себя! Я в нашем радостном «сегодня», среди простых и замечательных советских людей!

Мы вышли с волшебной станции, и на нашем настоящем, московском, эскалаторе поднялись в зал искусства.

— Какой фирме заказываете вы эскалаторы? — спросил мистер Бронкс, когда они с Биллом перестали восхищаться нашим метро, вспоминая унылые, серые стены мрачного Нью-Йоркского сабвея.

Я удивленно посмотрел на мистера Бронкса.

— Джим! — сказал я с укоризной. — Мы проектировали и делали наши эскалаторы сами. Разве вы все еще не поняли?

— Простите, Алек... Но эскалаторы... Хотя это смешной, правда, непосредственный вопрос... Надо не только понять, но и привыкнуть...

Американцы оглядывались по сторонам.

— Какие картины! — говорил мистер Бронкс. — Я думал, что не люблю и не понимаю живописи, но это следует отнести к французской школе, которой мы подражаем. Ваши русские картины, понятные народу, волнуют меня, Алек...

— Кто этот седой джентльмен, который стоит за этим роскошно убранным столом? — спросил Билл.

— Это — Станиславский, — ответил я, — великий артист, создатель нашего лучшего театра художественного реализма.

— О-о! Я видел ваш Художественный театр, когда он приезжал в Америку. Тогда один из наших крупнейших актеров вышел на сцену, схватил себя за волосы и спросил: «Как... как вы это делаете?». С тех пор я не люблю ходить на наши спектакли, где актеры ходят в ногу и декламируют хором.

Появился Билл, куда-то исчезавший.

— Как он здорово рисует, ваш художник. Я узнал, что это как раз тот парень, который нарисовал ту большую картину, похожую на зеркало!

Билл уже побеседовал со стендисткой.

Мы подошли к театральным макетам. Я, как умел, рассказывал своим спутникам, как наши театры ставят свои пьесы. Бронкс переводил. Неожиданно я заметил, что окружен толпой американцев. Невольно я превратился в стендиста. Я смутился, но увидел веселый, ободряющий взгляд высокой русской женщины. Я улыбнулся в ответ и продолжал. Однако, попав в стендисты, я должен был по-настоящему побывать в их шкуре.

— Спросите этого джентльмена, — обратился к Бронксу худой и желчный человек, — почему в русских театрах идут только просоветские пьесы? Не было поставлено ни одной, направленной против советского строя, в то время как русские говорят о свободе слова.

Я видел, что высокая стендистка хочет придти мне на помощь, но я кивнул ей головой, как старой знакомой, и ответил сам:

— Передайте этому джентльмену, Бронкс, что каждый советский гражданин может обсуждать вместе со своим правительством те или иные мероприятия, законопроекты, но также вместе со своим правительством советский гражданин никогда не позволит своему любимому театру стать трибуной врага! Против врагов мы боремся с помощью нашей демократии, но не превращаем демократию в его оружие. Врагу мы не дадим ни театра, ни книги, ни кафедры, как не дадим ему своей винтовки. Борьбы с ним мы не ослабим ни на минуту!

Бронкс перевел, и американцы живо обсуждал» мой ответ.

— У нас пишут против Рузвельта! У нас демократия! — кричал один.

— Вот потому вы и проваливаете все мероприятия, направленные на помощь трудящимся и безработным! Вот потому вы и клевещете на Советский Союз в своих лживых газетах! К чорту, парень! Прикрываясь демократией, мы разоружаемся, тем вооружая наших врагов. Мы кичимся тем, что позволяем всякой продажной гнуси открыто вредить народному благополучию. Потому у нас и живут гангстеры и бандитские объединения!

Билл разошелся. На помощь ему пришел еще и Бронкс:

— У русских слово свободно! У них свободно всякое слово, которое приносит пользу трудящимся и их дальнейшей судьбе! Но тех, кто хотел вести назад, хотел вредить и уничтожать достижения, уже заставили замолчать. Им не дадут оружия, как не подставят бандиту спину. Советские люди крепко стоят за себя. Потому они и сильны!

— Правильно, парень!

Разговаривая, мы вышли на внешний амфитеатр, охватывавший двор павильона. Здесь люди сидели, слушая русскую музыку. Я часто слышал потом, как насвистывают американцы «Если завтра война».

Здесь же стояли наши замечательные автомобили «ЗИС-101а» и «ЗИС-102». Билл не удивлялся, глядя на них. Он любовно похлопал их полированные поверхности и по-хозяйски сказал:

— Вот они! Вот они, советские машины! Посмотрите-ка, парни!

Толпа окружила автомобили, а Билл стал объяснять, что такое Советская Россия и почему она умеет делать такие машины.

Бронкс шепнул Биллу:

— Вы скажите им, что если они хотят посмотреть советский аэроплан, тот самый аэроплан, который перелетел через Северный полюс, то пусть они пройдут к Советскому павильону Арктики. Там все подлинное оборудование экспедиции на Северный полюс!

— О кэй! — сказал Билл и отстал от нас, превратившись в стендиста Советского павильона.

Мы были в зале печати. Мы с Бронксом снова остались одни. Он долго и внимательно рассматривал советские книги. Я рассказывал ему о советской литературе.

Смотря на статую молодого Горького, Бронкс сказал:

— Я люблю этого писателя. Он умел писать красиво и непримиримо, он звал вперед, как зовет и сейчас вся ваша литература!

Он обернулся к статуе сидящего Ленина и тихо сказал:

— Завтра... наше завтра... Завтра нашей славной Америки... нашего мира капитализма... А у вас уже сегодня!

Незаметно мы перешли с ним в огромный подковообразный зал. Мы увидели даль, настоящую, покрытую дымкой расстояния, даль. Там виднелись горы, леса, степи, города. Мы видели огромнейшую панораму наших советских просторов, преображенных трудом и энтузиазмом миллионов.

А на переднем плане шли люди. Радостные люди всех наших национальностей, которые создают свою счастливую жизнь собственными руками, которые не думают о черном дне, всегда найдут, где приложить свои силы в увлекательной работе, которых ждет отдых после каждого года труда, братская помощь в болезни и старости. Счастливые люди!

Мистер Бронкс крепко сжал мне руку.

— Как я хотел бы, Алек, стоять вместе с вами среди этих людей, людей вашего «сегодня». На выставке много павильонов. Мы осмотрели только несколько глазных. Везде машины. Их будущее. А здесь, Алек...— Бронкс волновался. — А здесь, Алек, я увидел человека и его будущее. На нашей американской выставке все-таки показан «мир завтра», и показан он здесь, у вас, в Советском павильоне! Ваше «сегодня» для нас счастливое «завтра». Теперь мы будем это знать!

Нью-Йорк — Москва.

Июль — октябрь 1939 г.

пред.