Часть третья
СЕДЬМОЙ КОНТИНЕНТ
Глава первая
КОЛЬЦО ДРУЖБЫ
Под крылом самолета плыли пря моугольники разграфленных каналами полей. Страна трудолюбия, отгороженная от моря дамбами, осушенная каналами и насосными станциями, качавшими воду в море, уровень которого был выше крыш, казалась огромной шахматной доской. Широкий канал натянутой лентой разделял ее пополам. Пароходы и моторные барки рассыпались по нему пятнами. Рядом тянулись линейки рельсов. Игрушечный поезд на них будто стоял. Параллельная полоска шоссе была усеяна автомобильчиками, а вереница велосипедистов на бетонной тропинке казалась цепочкой.
К самому крылу вдруг резко поднялись домики с крутыми крышами, стали видны переброшенные с порогов мостки, замелькали кроны редких деревьев.
Самолет шел так низко, что должен бы врезаться в забор.
Но заборов в Голландии не строят.
Не было забора и вокруг Амстердамского аэродрома, центрального узла западных воздушных путей. Джон Смит прекрасно знал это еще в ту пору, когда сам летал. Теперь он был пассажиром. В последний раз на этот аэродром он сажал самолет трансатлантической линии вместе со вторым пилотом Томом Годвином, который бродит теперь где-то на Луне, а тогда, готовясь к космическим полетам, проходил практику на современных реактивных самолетах.
Здесь, в ресторане для экипажей, состоялись проводы Джона Смита. Он восседал на высоком табурете у стойки рядом с Томом Годвином и отечески поглядывал на тоненьких, затянутых в форменные костюмы девушек, которые на игольчатых каблучках прибегали с летного поля. А парни со всех линий, англичане, поляки, русские, немцы, французы, чехи, шведы и, конечно, голландцы в различных, но чем-то похожих формах, едва появляясь в ресторане, подходили к Смиту и чокались, опрокидывали с ним стаканчик. Все они были здесь друзья: и польский летчик Казимир Нагурский, гордившийся своим родственником, первым русским полярным летчиком, и француз Лавеню, неистощимый весельчак, и грузный Герберт Шварц, отказавшийся в свое время от службы в военной авиации, и иронический Джолиан Сайкс, сын лондонского докера и поэт; наконец, эти советские парни, только что прилетевшие на обгоняющем время ТУ, - все, все они знали друг друга, присаживались за одни и те же столики, обменивались шутками и жалели старого Джона Смита, который заканчивал свой последний рейс.
– Нет, не последний, – втолковывал каждому Джон Смит. – Я еще полечу, вернее вылечу с места. Вот это и будет последний полет.
Пилоты хохотали, тревожно поглядывая на старого летчика. Трудно будет ему, многосемейному, найти работу.
Тогда и сказал Том Годвин:
– Хэллоу, Джон, не терзайте всем душу, словно вас уже наняли на постоянную работу в ад. Я устрою вас в космопорт. Не хотите ли поддерживать со мной связь через космические бездны, наполненные надеждами?
– О'кэй! – сказал Джон Смит. – Это не хуже, чем просто выть на луну. На самом деле это оказалось почти одно и то же. Джон Смит работал в радиорубке космопорта, но Годвина не слышал. Американская ракета «Колумб» разбилась о лунные скалы. Том Годвин и эта молодчина Кенни, получившая во всем мире прозвище «космической Эллен», примкнули к русским, и все вместе, бросив русскую ракету с радиоаппаратурой, отправились пересекать лунный диск! А связь с Землей поддерживали через телеуправляемую танкетку только в те часы, когда Луну было видно в Москве.
Джон Смит чувствовал, что даром ест хлеб и имеет все шансы вылететь с места. Однако не только забота о себе и о семье привела его на Амстердамский аэродром. Ему казалось очень важным поддерживать с Луной связь круглосуточно. Многие газеты хорошо бы заплатили, чтобы получить корреспонденции от «космической Эллен» и на худой конец от Тома Годвина непосредственно, а не через русских.
За окном самолета замелькали бетонные плиты. Негр Джонсон недурно посадил самолет. Смит всегда считал, что эти черные ребята - способные парни.
Пассажирам не полагалось ходить по летному полю, они должны были сесть в автобус, смешной и необычный. Его кузов почти касался дном бетонных плит, сзади опираясь на колеса, а впереди на моторную тележку, которая свободно поворачивалась под ним и возила не только его, но и бензоцистерну.
Джон Смит с удовольствием нарушил правило и в ресторан экипажей отправился вместе с Джонсоном пешком.
Джонсон был гигантского роста. Смит не уступал ему в ширине плеч, но ростом был вдвое ниже. Словом, он не стал бы выставлять свою фигуру на конкурс красоты.
Впервые в знакомый ресторан входил Джон Смит, одетый в мешковатый штатский костюм.
Но его узнали, стали подниматься навстречу, звали выпить стаканчик.
И все говорили о Томе Годвине. Вот это парень, он нашел себе на Луне подходящую компанию! Черт возьми, если бы нужно было послать на Луну целую армаду ракет, недостатка в пилотах наверняка не было бы.
– Он сидел вот на этом табурете у стойки, – вспоминал Смит, – а я не могу с ним даже говорить, хотя он специально для этого устроил меня в космопорт. Когда из Америки видно Луну, то сопровождающая Тома танкетка глохнет, как старый джентльмен, у которого просят взаймы.
– Нужен голос погромче? – спросил грузный Шварц.
Джон Смит сделал в воздухе неопределенный жест.
– Если бы все парни захотели...
– Я понимаю вас, Смит, – сказал Казимир Нагурский. – Поднять в воздух антенны, наладить ретрансляцию?
– О'кэй! – воскликнул Джон Смит. – Именно об этом я и думал.
– Если бы генералы приказали вместо атомных бомб брать антенны и патрулировать с ними в воздухе, все было бы в порядке, – заметил Джолиан Сайкс.
– А не у нас ли за спиной жезлы маршалов авиации? – заметил Жак Лавеню.
– Самовольно подняться в небо и крутить там? – осведомился Шварц. Лавеню не успел ответить. С летного поля вбежала взволнованная голландка в сером, перетянутом в талии костюме и в сбившемся берете.
Все насторожились.
– Джентльмены! – крикнула она. – Москва!
– Москва... О Луне... Телефонный вызов. Всем вам... Включаю репродуктор.
На стойке зазвенели стаканы. Летчики зашикали на молоденькую буфетчицу «Маркизу» с выкрашенными под седину волосами.
В репродукторе зазвучал женский голос. Казимир Нагурский и Жак Лавеню переводили с русского на английский.
– ...положение почти безнадежное. Советское правительство еще вчера обратилось по дипломатическим каналам, а ждать уже нельзя. Они погибают.
– Кто? Кто? – послышалось в зале.
– Петр Громов и Том Годвин... И Эллен Кенни. Все они задыхаются, а танкетка не может доставить им кислород. Луна зашла в Москве за горизонт.
– А что я говорил! – в отчаянии крикнул Джон Смит.
– Тише! – громовым голосом потребовал Джонсон...
– ...спасти их еще возможно. Если бы каждый вылетающий самолет нес на себе антенну...
– Блестяще! – не выдержал Жак Лавеню. – Именно каждый!
– ...весь мир фактически был бы опоясан кольцом антенн.
– Кольцо дружбы, – вставил Джолиан Сайкс.
– Так ведь это я и хотел предложить! – сказал Джон Смит. – Ведь если бы все парни...
– Друзья! Я говорю прямо из лаборатории, – взволнованно продолжала Наташа. – От вас зависит спасение первых исследователей Луны...
Первые исследователи Луны умирали...
В голове у Громова помутилось. Хотелось сорвать колпак шлема, разодрать на груди скафандр.
Эллен потеряла сознание. Она лежала около провала и словно спала, положив под шлем руку. Ведь командор приказал ей уснуть.
Танкетка, беспомощно накренившись на камне, стояла среди пустынных лунных скал. Вокруг никого не было.
Аникин давно скрылся за утесами. Он бежал, держа баллон на плече. При каждом шаге он взвивался над поверхностью, пролетал два-три десятка метров, едва касаясь ногой камня, отталкивался и снова взмывал.
Петр Сергеевич не позволял прыгать на Луне, боясь неожиданностей. Теперь Аникин мог не считаться с запретом. Все решала скорость. Он не бежал, он летел, лишь изредка касаясь ногой камней. Такое чувство полета бывает лишь во сне! Вместе с баллоном он весил едва треть того, что весил на Земле. Хорошо натренированные мускулы спортсмена как нельзя более пригодились. Нечто подобное он испытывал на пружинной сетке, подбрасывавшей его в тренировочном зале. На ней он привык владеть телом в прыжке.
Редкий спортсмен может бежать в течение часа. В висках у Вани стучало, горло перехватило, кислорода не хватало. Прыжки становились все короче, ноги не повиновались. Казалось, после следующего шага он упадет и не встанет.
И Аникин упал. Острая боль ожгла ногу. Он застонал и стиснул зубы. Ведь его могут услышать в шлемофоны! Он поднялся, хотел еще раз прыгнуть, но снова упал. Слезы залили ему глаза.
Встать он уже не мог и пополз, волоча кислородный баллон.
Он исступленно полз вперед, с трудом преодолевая узкие трещины. Через более широкие он перебрасывал кислородный баллон и переползал по нему, как по мостику...
Надежды не было. Было лишь тупое упорство, воля и страх за дорогих и близких людей.
На слое тысячелетней пыли оставался извилистый след. На миллионы лет сохранится эта странная запись первой лунной трагедии...
На Луне нет звука, на ней не может быть звуков!.. Что это? Галлюцинация? Или так стучит сердце? В висках шумит! А этот грохот?
Это ж по камням звук передается!
Что-то промелькнуло мимо ползущего Аникина.
Не веря глазам, он смотрел вслед мчащейся танкетке, за которой поднималась медленно оседающая пыль.
Ужас сковал Аникина, сердце словно остановилось, перед глазами пошли круги... Танкетка умчалась, бросив его на произвол судьбы.
Аникин поднялся на колени и закричал. Но кричал он уже от радости, еще ничего не понимая, но ликуя:
– Жми, жми! Гони! Успеешь! Эх, молодец!..
Он видел, как взвивалась танкетка, перелетая над трещинами, подскакивая на неровностях.
Вот она вскочила еще раз, сверкнула на черном небе и исчезла за горизонтом.
Когда танкетка подлетела к провалу, корка затрещала под ее гусеницами. Только быстрота могла предотвратить катастрофу. Железные руки на ходу подхватили лежащую недвижно Эллен, оттащили ее от провала и стали присоединять баллон кислорода к дыхательному аппарату скафандра.
Евгений действовал быстро и четко. Никогда он так не проклинал этих бесконечных трех секунд, которые отделяли его мысль и команду от ее выполнения. Ему казалось, что манипуляторы не повинуются ему, что Эллен никогда не очнется... Только страхом за нее можно было объяснить, что он промчался мимо Аникина. А ведь только Ваня мог спуститься на веревке в провал, чтобы поднять бессильных Громова и Годвина, но он отстал, его нет здесь и теперь.
Эллен пришла в себя.
– Аникин отстал. Надо спуститься. Вы сможете, Селена?
Эллен постаралась улыбнуться, но слишком велика была тревога. Она вскочила на ноги, хотела бежать к провалу. Евгений остановил ее.
Через минуту, привязанная за пояс, она нерешительно передвигала ноги, приближаясь к чернеющему проему.
Танкетка медленно двигалась за ней в отдалении. Укрепленная за ее передний крюк веревка все время оставалась натянутой.
Эллен бесстрашно бросилась в черную пропасть.
Танкетка медленно приближалась к ней.
Веревка ослабла. Танкетка остановилась.
Мучительно текли секунды...
Евгению казалось, что испортилась аппаратура, что она не передает больше движения. Все было мертво и недвижно на Луне.
Но вот веревка слабо натянулась.
Три секунды, три бесконечные секунды понадобились Евгению, чтобы танкетка, выполняя его приказ, начала пятиться.
Переброшенная через край веревка прорезала в кромке углубление, превратившееся в трещину. Эллен не показывалась, хотя танкетка дошла до нужного места. Корка нависла над Эллен!
Но вот отвалился у края провала большой кусок корки, из проема высунулась рука...
Маленькая женщина выбралась. Почти с противоестественной силой вытащила она двух грузных с виду мужчин.
Это можно было сделать только на Луне.
Танкетка стала пятиться, оттаскивая всех троих от опасного места.
Волосы слиплись у Евгения на лбу, тенниска прилипла к спине.
пред. глава след. глава
|