Казаков держит ту же самую нить и показывает узелки человеку с веселыми глазами и высоким лысеющим лбом. Это Горностаев.
Они в помещении электронно-вычислительного центра института. На стенах — панели, приборы, сигнальные лампы, как на автоматической телефонной станции.
Молчаливые научные сотрудники в халатах священнодействуют.
Казаков сидит за столом с полукруглой выемкой напротив пульта и убеждает Горностаева:
— Видите? Узелки повторяются в разумной последовательности. Здесь скрыта мысль... быть может, мысль чужого Разума. Если убедиться, что это сброшено перед гибелью звездолета...
Горностаев улыбается:
— Дорогой мой! Я обожаю шахматные задачи, но... я знаю ходы шахматных фигур.
— Ваши электронно-вычислительные машины делают чуть ли не миллион попыток в секунду. Разве они не могут расшифровать любой секретный шифр?
Горностаев кивает головой:
— Могут, могут!
— Расшифровали же люди, даже без электронного мозга, египетские иероглифы.
— Э-э, батенька! — восклицает Горностаев и идет к шкафу.
Он возвращается с книгой, которую раскрывает на нужной странице:
— То совсем другое дело. На знаменитом камне одно и то же было написано трижды различными знаками — в том числе известными.
И он показывает фотографию камня с письменами.
Горностаев опускается во вращающееся кресло, откидывается на его спинку, берет в руки нить, качает головой.
— Тут неизвестна даже система понятий!
— А мы верили в ваши машины...
— Машина все найдет.... в конце концов. Найдет и ключ к этому...
— Сколько понадобится времени? — быстро спрашивает Казаков.
— Лет... я думаю... — медлит с ответом Горностаев и вдруг выпаливает: — Сто! — и, подавляя улыбку, смотрит на собеседника.
...Мрачный Казаков идет вдоль панелей с приборами.
* * *