1. Возмутители спокойствия

 

Не для того дана нам власть,

Из-за безумцев чтоб не спать!

 

Широкая мраморная лестница Кремлевского дворца.

По ней когда-то поднимались цари в роскошных одеяньях, бояре в собольих шубах, позднее вельможи в седых паричках и золоченых кафтанах и ослепительные дамы, сверкающие оголенными плечами и дорогими драгоценностями. Шли и стройные генералы в белоснежных мундирах с эполетами и бриллиантовыми звездами. Проходя под висящей над лестницей батальной картиной, кое-кто из них узнавал детали перенесенного ими боя.

Теперь вверх стремилась толпа совсем иных людей в современных пиджаках, многие с колодками государственных наград. Среди них и женщины, скромно причесанные, в строгих костюмах.

Направлялись они не в красочную Грановитую палату с полукружьями старинных сводов, а заворачивали влево в длинный Большой Кремлевский зал с хорами для музыкантов. Внизу на сияющем паркете под их музыку грациозные пары танцевали когда-то котильоны, мазурки, вальсы.

Теперь зал был переделан для больших собраний, заседаний, съездов. Но оказался для этого крайне неприспособленным. Оратора едва слышали в первых рядах. Пришлось каждое место снабдить радионаушником. И я, делегат Всесоюзного съезда изобретателей, сидел в самом зале, а как бы слушал его трансляцию.

Дошла очередь выступления и до меня. Об очень многом хотелось мне сказать. Вспомнились горьковские слова: “Человек - это звучит гордо!” Что знают былые посетители этого дворца, скажем, о “Вольтовой дуге”, полученной, кстати сказать, русским ученым Петровым в начале восьмисотых годов, раньше физика Вольта. Или о дуговой электролампе (свече) нашего Яблочкова, положившего начало электросвету современности, или электрической лампочке накаливания Ладыгина, намного опередившего Эдисона. Самолет Можайского с паровым двигателем первым из аппаратов тяжелее воздуха оторвался от земли, а первая паровая машина на паровозе братьев Черепановых работала в Барнаульской глуши раньше якобы первой паровой машины Уатта. А РАДИО, открытое профессором Поповым и тщетно оспариваемое в Международном суде итальянцем Маркони. А радиолокация, пришедшая к нам с Запада в сороковых годах, уже практически применялась на учениях Балтийского флота тем же Поповым на сорок лет раньше. Косность невежественного начальства знакомая нам.

Та же судьба была у вертокрылой летательной машины, геликоптера Сикорского, попавшая к нам уже из Америки, с легкой руки моего романа “Мол Северный (1951 г.) названная “вертолетом”. Впервые примененное в романе слово вошло в русский язык, наряду со словом “инопланетянин” уже из другого моего более позднего романа “Сильнее времени”, вместо применявшегося “инопланетчик”.

Горькой традицией стало пренебреженье у нас русской мыслью. Даже использование ее называлось многозначительным и досадным словом “внедрение” - то есть преодоление сопротивления, нечто вроде забивания костыля в стену молотком.

Но когда я взошел на трибуну, знавшую прославленных ораторов, когда увидел надпись, предостерегающую меня о краткости отпущенного мне времени, то понял, что не стоит повторять всем известное о не использовании русского приоритета, и в невольно горячих словах передал всю позорную бессмысленность халатного пренебрежения пользой труда изобретателей, которые вместо унизительного сгибания спины перед номенклатурщиками могли бы сказать: “Изобретатель - это звучит гордо!”

Видимо, задел я делегатов съезда за самое живое и, возвращаясь по проходу между рядами кресел, едва успевал пожимать тянувшиеся ко мне руки. Внезапно дорогу мне преградил коренастый человек в усах на мужественном, кавказского типа лице, шепнув:

– В Георгиевском зале. Исключения подтверждают правила.

– Это профессор Илизаров, один из четырех заслуженных изобретателей СССР, – догнав меня, с придыханием сообщил шустрый журналист.

Я слышал об этом примечательном человеке и был рад предстоящей встрече.

след.>>