Глава вторая
ПОСЛЕДНИЙ ШОВ

— Слышите? — Старый рабочий привстал с конвейера, на котором сидел. — Слышите, ребята? — И он поднял руку.

Рабочие, один за другим, тоже поднялись. Вся метал­лическая площадка, тянувшаяся на сотни метров вдоль цилиндрического зала подводного дока, оказалась запол­ненной стоящими людьми. Их были тысячи. Все они молча прислушивались.

Док звенел. Все его металлические части слегка вибри­ровали.

— В последний перегон поехали, — сказал старик и снял кепку.

— В последний! — восторженно воскликнул Коля Смир­нов, стоявший рядом. — Ура, товарищи! Ура! — И он за­махал кепкой, восхищенно глядя на всех голубыми, все еще детскими глазами.

— Ну, раз мы поехали, значит, выровняли американ­скую часть. А ведь долго выравнивали. Две недели, поди, возились. Все канаты перетягивали.

— Еще бы! — вмешался Коля. — Ведь на целых десять километров от меридиана в сторону ушли!

— Эх, чем бы отметить такое событие? А? Сергей Ива­нович!

Старик-сварщик надел на лысую голову кепку, почесал затылок и сказал:

— А это мы сейчас сообразим. А ну, ребята, где тут дис­петчерский телефон? Давай сюда трубку.

И вот по всем закоулкам подводного дока раздался голос старика-сварщика.

— Я вот что, ребята, думаю, — начал попросту он. — Это я, Сергей Иванов, говорю. Скоро закончится великое строительство, большое трудовое дело к концу подходит. А в старину так полагалось: последние кирпичи самые за­служенные люди должны класть. И вот думаю я, что надо вам будет этих почетных людей по имени назвать. Так, что ли?

Со всех диспетчерских пунктов, около которых собра­лись рабочие, послышались радостные отклики. Все с охо­той согласились участвовать в этом импровизированном митинге.

— Согласны слушать вас, Сергей Иванович, спраши­вайте.

Сергей Иванович расправил усы и, держа перед собой переносный микрофон, которым обычно пользовался на­чальник смены центрального сборочного зала, сказал:

— Так вот, товарищи. Ответьте мне: есть среди нас та­кой, кто с самого начала строительства моста при нем нахо­дится? Кто самый первый проект туннеля составлял, в Аме­рику с ним ездил, неудач не пугался, от ударов не падал? Кто работал с утра до утра, ко сну не клонился, усталости не знал? Кто всегда был самый спокойный и рассудительный? Кто на себе туннель к Северному полюсу тянул и дотянул? Ответьте мне на эти вопросы, товарищи дорогие!

И, сливаясь со вторившими ей репродукторами, грянула толпа:

— Корнев! Товарищ Корнев! Корнев!

— Правильно! Вот уж как есть правильно, — довольно улыбнулся Сергей Иванович.

— Наш Степан Григорьевич — подлинный отец Ар­ктического моста. А потому обращаюсь к вам, Степан Григорьевич, товарищ заместитель начальника строитель­ства, — наверное, вы меня слышите, — обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой: заварите последний шов. Закон­чите строительство, Степан Григорьевич, как начинали его когда-то.

— Ура! — прокатилось по центральному сборочному залу и по всем репродукторам подводного дока. — Ура! По­следний шов — товарищу Корневу, ура!

...В цилиндрическом кабинете с обитыми тисненой ко­жей стенками сидели двое.

Старик с коротко стриженными седыми волосами и вы­соко поднятыми широкими плечами пристально смотрел на своего собеседника — полного человека лет за пятьдесят, с сухим, несколько черствым лицом, казавшимся усталым из-за темных пятен под глазами. Человек сидел в кресле, откинувшись на спинку, скрестив руки на груди и напря­женно наклонив голову на могучей шее.

В репродукторе слышались раскаты «ура».

— Ну, Степан, поздравляю тебя, — сказал старик Се­дых. — Честь великая — заварить последний шов. Рабочий класс тебя выбрал, автором Арктического моста назвали всенародно. Поздравляю! — И он протянул руку.

Степан Григорьевич даже не взглянул в сторону стари­ка. Он продолжал сидеть, слегка раскачиваясь в откидном кресле. Не дождавшись протянутой руки, Иван Семенович пожал руку Корнева выше локтя.

— И чудной ты все-таки, Степан Григорьевич, — про­должал Седых поднимаясь. Был он теперь уже не такого высокого роста, как прежде. Плечи его оказались на од­ном уровне с опущенной головой. — Чудной ты, я говорю. Столько лет на тебя смотрю и никак не пойму, что ты там внутри чувствуешь.

Степан Григорьевич вдруг резко повернулся вместе с креслом.

— Хочешь знать, Иван Семенович, что чувствую? Хо­чешь знать? Скажу тебе: всю жизнь свою я работал и молчал именно для этой минуты. — И он встал, выпрямившись во весь свой рост, потянувшись так, что хрустнули кости, улыб­нулся совсем неожиданной для его сурового лица улыбкой; глаза его смотрели куда-то сквозь стенку. — Именно для этой минуты! — повторил он и с силой тряхнул кресло, на котором сидел.

— Ого! — крякнул Иван Семенович. — А внутри-то у тебя, оказывается, магма расплавленная, снаружи только подморожено.

Степан Григорьевич ничего не ответил. Он снова углу­бился в себя, будто и не говорил только что о своем за­ветном.

— И я тоже, товарищи, так, как вы, считаю, — слыша­лось из репродуктора.— Надо предпоследний шов варить нашему лучшему электросварщику — Смирнову Николаю Арсентьевичу. Согласен с вами. Однако должен я здесь до­бавить кое-что. Варить этот предпоследний шов он должен как бы по доверенности... по доверенности своей супруги Нины Смирновой, значит, которая всегда его по сварочному делу побивала, и не будь у них сейчас прибавления семей­ства, непременно бы ей этот предпоследний шов варить.

Дружный смех потряс своды подводного дока.

Колю Смирнова окружили товарищи.

— Коля, поздравляю, поздравляю! Смирнище чертов! Вот заслужил — так заслужил!

— Коля! У тебя кто же, сын или дочь?

— Сын, сын! — крутил Коля свой тонкий ус, отросший за последние годы.

Через окружавшую Колю толпу протискалось несколько рабочих.

— Колька, будь другом, на, возьми!

— Что это?

— Ну, что да что... Не видишь? Электрод.

— Какой электрод?

— Мой электрод. На память хочу оставить. Мой, по­нимаешь? Пусть в предпоследнем шве хоть мой электрод будет.

— Товарищ Смирнов, к вам просьба! Возьмите мое си­нее стекло. Обязательно с ним варите. Я его потом у себя в столовой на стене повешу, внукам закажу его беречь. Возьмете, а?

— Возьму, конечно, возьму!

— Николай Арсентьевич! Вот рукавицами моими про­шу воспользоваться. Потом отдадите, когда предпоследний шов заварите.

Довольный, радостный, Коля покрутил ус и решил об­ратиться к окружавшим его товарищам, каждого из которых он знал уже несколько лет по работе в туннеле.

— В-в-вот... ч-ч-ч-чт-что... — начал он вдруг и, к вели­чайшему своему изумлению, понял, что заикается.

— Колька! Ты что это? Никак заикой стал?

— Д-д-д-д-д-д... н-н-н-нет же! — попробовал возмутить­ся Коля, покрылся вдруг ярким румянцем, махнул рукой и стал проталкиваться к боковому проходу. Рукавицы, синее стекло и пачку электродов он прижимал к груди.

В проходе он встретился с двумя людьми и, сконфужен­ный еще больше, прижался к стене.

— Ты куда? — зарычал на него с напускной свирепостью Иван Семенович Седых. — Ты что же это, забыл, что перед последним предпоследний шов бывает? А ну-ка, марш на­зад! Сейчас соединение доков произойдет.

— Я... я сейчас, — пролепетал Коля. — Мне бы Нинке телеграмму послать, что шов за нее варить буду.

— А-а! — протянул понимающе Иван Семенович. — Ну, беги. Хотя постой... Мальчишку-то как назвали?

— Андреем!

— Ах, Андреем...

Степан Григорьевич, который прошел было вперед, рез­ко остановился, услышав последние слова, и обернулся. Лицо его было, как всегда, спокойно.

— А второго, когда родится, Суреном назову.

— Пойдемте, Иван Семенович, мы задерживаемся, — заметил Степан Григорьевич.

Иван Семенович сердито посмотрел на Корнева и, об­ращаясь к Коле и стоявшим подле него рабочим, сказал:

— Эх, жаль, у меня внука не будет! Непременно бы Ни­китой назвал.

Через толпу рабочих Иван Семенович прошел к торцо­вой стенке дока. Тысячи глаз смотрели сейчас на эту по­следнюю преграду. Перед ней, скрестив руки на груди, стоял Степан Григорьевич Корнев.

Вдруг шум моторов изменился. Сразу смолкли все го­лоса. Монотонно, но по-другому звенели теперь стенки. Звук этот еще больше подчеркивал наступившую тишину.

Неожиданно люди качнулись, хватаясь друг за друга. Не­которые не удержались на ногах и со смехом повалились вперед.

— Приехали! — громким басом возвестил Седых и, под­мигнув, добавил: — Встречайте американцев с гостинцами!

— У меня есть... есть для них гостинец! — воскликнул Коля, потрясая чем-то в руке.

— Путь подводного дока закончен! — торжественно про­изнес Степан Григорьевич Корнев, оставаясь все в той же позе — лицом к металлическому днищу дока.

И снова наступила тишина. Тысячи людей словно при­таились в ожидании чего-то, что должно было произойти.

Коля шмыгнул носом и спросил:

— Что же теперь, днище отвертывать?

— Не раньше, чем вышедшие под воду водолазы соеди­нят доки снаружи,— строго сказал Степан Григорьевич.

— Опять ждать, — упавшим голосом произнес Коля.

— Не беда, подождешь, — ласково пробурчал Седых.

Откуда-то донеслись близкие звуки ударов о металл.

Люди переглянулись.

— Из американского дока слышно, — заметил кто-то.

— Из американского! — обрадовался Коля и, приставив руки рупором ко рту, неистово закричал: — Американцы! Здорово!

— Тише ты, маленькая лошадка с заячьими ушами!

— А это я — чтобы в Америке было слышно, — оправ­дывался Коля.

Последний час, прошедший в ожидании, был мучитель­ным. Казалось, что в доке было невероятно жарко. Вспо­тевшие, усталые, но возбужденные люди жались к торцовой стенке, взбирались на законченные трубы туннеля, сидели на металлических перилах. Мостовые краны были усеяны счаст­ливчиками. Они облепили ажурные фермы, как воробьи.

Люди вздыхали, зевали, шептались между собой. Всем сразу захотелось есть. Из кухни прислали бутерброды, ко­торые внесли в толпу радостное оживление.

Кто-то предложил спеть. Пели нестройно, но шумно. Из озорства на противоположной площадке начали петь другую песню, но из репродуктора послышался оглушительный рев Ивана Семеновича:

— А ну, товарищи, по местам! Соединение доков за­кончено. Принимайтесь за последнее звено.

Закричали крановщики, требуя, чтобы люди слезли с ферм. Рабочие начали проталкиваться к своим местам. Над толпой поднялись синие стекла сварщиков.

К Седых и Корневу подошел тот же старый рабочий, который проводил импровизированный митинг, и протянул им два ключа.

— Иван Семенович, Степан Григорьевич, на работу про­сим. На почетные места, днище отвертывать.

Иван Семенович с серьезным видом поплевал себе на руки и торжественно взял ключ.

Степан Григорьевич оглядел всех, скинул пиджак, отдал его одному из рабочих, потом принял ключ и торжественно поцеловал его. По толпе пронесся шепот.

Принесли алюминиевые лестницы. Притихшая толпа следила, как Иван Семенович и Степан Григорьевич одну за другой ослабляли гайки, которыми было привернуто днище центрального зала.

Вдруг Коля закричал:

— Вода! Вода! Глядите!

Действительно, из щели днища показалась вода. Седых и Корнев продолжали освобождать гайки. Вода все больше и больше проникала в док.

— Океан прорвался, — пошутил кто-то в толпе.

— Нет, — радостно пояснил Коля, — это стекает вода, что осталась в пространстве между двумя доками. От океана нас водолазы уже изолировали.

Вода хлестала множеством струй. Седых и Корнев сня­ли последние гайки. Потные, усталые, спустились они вниз.

— Приказываю закончить туннель! — скомандовал в микрофон Степан Григорьевич.

Подъемный кран, уже уцепившийся за днище, дернул его. Вода хлынула на дно дока, обрызгав многих с головы до ног. Радостный смех заглушил звон цепей и грохот крана. Кран стал постепенно отодвигаться в сторону. Днище по­ползло за ним. Перед взором толпы показалось другое такое же днище, но только мокрое, позеленевшее, с налипшими на него ракушками.

— Вот он, американский металл! — крикнул Коля.

Это днище на глазах у всех тоже дернулось и стало от­валиваться внутрь второго дока. Коля, не мигая, смотрел перед собой. И вот, точно в зеркале, появившемся по вол­шебству, он увидел тот же самый зал, в котором находился сам. Как и в первый раз по приезде в туннель, он смотрел теперь словно в ствол свеженачищенного ружья.

Общий крик потряс стены и первого и второго дока.

На площадке американского дока прямо перед Седых и Степаном Григорьевичем стояли два человека. Один из них, высокий, с длинным лицом и тяжелым подбородком, был уполномоченный президента по управлению делами Концерна плавающего туннеля, возобновившего свою дея­тельность с помощью субсидии государства. Протянув впе­ред руку, инженер Герберт Кандербль сказал, обращаясь к человеку, стоявшему рядом с ним:

— Прошу вас, сэр. Право пройти туда первым принад­лежит вам.

Худощавый человек с седыми волосами, но молодым лицом двинулся вперед и с улыбкой перешагнул выступ, разделявший теперь две металлические площадки.

Степан Григорьевич смотрел иа него, не веря своим глазам.

— Андрей! — вдруг крикнул он и с неожиданной для него порывистостью бросился в объятия брата.

Шум пронесся по толпе.

— Андрей Корнев!

— Андрей Григорьевич!

— Откуда?

Иван Семенович Седых стоял с довольным видом и под­мигивал Коле:

— Ну как? Пришлась по вкусу моя премия, а?

Братья обнялись на стыке двух доков, а по обе стороны стояли две стены русских и американцев.

Коля шагнул вперед. Навстречу ему вышел американ­ский рабочий. Он протянул руку Коле и сказал:

— Майк Дикс.

Коля поднял палец вверх.

— Подожди! Ведь ты первый американский рабочий! — Он полез в карман и вынул оттуда обкуренную старую труб­ку. — Вот на, бери! Это тебе подарок, понимаешь, подарок... от Сурена Авакяна.

Майк Дикс непонимающе смотрел на трубку и вдруг расплылся в улыбке:

— О-о! Мистер Авакян! Мистер Авакян! Презент! Благо­дарю вас очень! Благодарю вас!

Он обернулся к американским рабочим и, показав им трубку, что-то сказал.

— Гип-гип-ура! — закричали американцы.

Степан Григорьевич держал брата за обе руки. Он словно не хотел никому его уступать.

— Пойдем... пойдем ко мне вниз... Нам надо погово­рить... Я хочу все, все знать... У меня найдется несколько свободных минут, пока соединяют туннели. Пойдем же, Андрейка.

Андрей смотрел по сторонам одновременно и возбужден­ный и смущенный. Его счастливые глаза перебегали с труб туннеля на толпу и обратно; на щеках пылали красные пятна.

— А ведь закончили! Закончили все-таки Арктический мост! — обращался он ко всем сразу.

В русском доке грянул оркестр. Через минуту на смену ему задребезжал неведомыми тембрами джаз из американ­ской части туннеля.

Братья были одни в кабинете Степана Григорьевича. Степан усадил брата в свое любимое вращающееся крес­ло, а сам расхаживал тяжелыми шагами, слушая сбивчивый рассказ Андрея.

Когда Андрей на мгновенье замолчал, брат подошел к нему сзади и осторожно погладил его мягкие седые во­лосы. Андрей с улыбкой оглянулся на него. Большой, креп­кий, все такой же сильный, Степан стоял перед ним, как гранитная скала, выдержавшая все яростные удары океан­ских бурь.

Когда Андрей говорил об О-Кими, Степан вдруг ска­зал:

— С момента твоей общепризнанной гибели Аня ушла со строительства Арктического моста. Сейчас она крупный работник: недавно назначена директором Института реак­тивной техники.

— Почему ушла? — живо спросил Андрей.

— По-видимому, со строительством моста у нее было связано много потрясений.

— Она... она горевала обо мне?

Степан Григорьевич пожал плечами.

— Во всяком случае, замуж за Кандербля она не вышла.

— Замуж? За Кандербля?

— Да. Она категорически отказала ему.

Андрей смущенно подошел к брату и пожал ему обе руки.

— Она отказала Кандерблю? — повторил он.

— Да. И мне также, — невозмутимо ответил Степан.

— Тебе?

Дверь без стука открылась. На пороге стоял курносый, веснушчатый, торжествующий Коля Смирнов.

— Пожалуйте наверх, товарищи. Все уже готово. Тун­нель полностью собран.

— Собран уже? Так пойдем же скорее! — заторопился Андрей.

— Пойдемте, Андрей Григорьевич. Я свой предпослед­ний шов уже заварил. Теперь вам последний шов варить.

— Мне? Последний шов? — переспросил Андрей.

Коля кивнул головой.

— Самое почетное дело. Вы задумали Арктический мост, Андрей Григорьевич, так сказать, всю кашу заварили, вам и последний шов заваривать. Только что на митинге там, вверху, так решили.

Андрей поднялся с места. Руки его, прижатые к груди, заметно дрожали. Он подошел к Коле и, крепко обняв его, поцеловал.

Степан, бледный, без единой кровинки в лице, молча стоял сзади.

Когда ничего не замечавший Андрей вышел следом за Колей в коридор, Степан Григорьевич поднял в воздух вер­тящееся кресло, в спинку которого вцепились его руки, и со всего размаха бросил его на пол. С грохотом покатилось оно по металлическому полу и ударилось о стол.

Расставив ноги и напряженно наклонив голову, Степан тупо глядел на поломанное кресло.

И вдруг все его тяжелое, крепкое тело обмякло. Голова повисла, спина сгорбилась.

Когда он, сутулясь, едва волоча ноги, шел по централь­ному залу, рабочие охотно уступали ему дорогу.

Он остановился у перил и тяжело оперся на них. Прямо перед ним на трубе туннеля стоял счастливый Андрей. Он уже заварил шов на одном стволе и заваривал теперь на другом. Заметив брата, Андрей выпрямился и улыбнулся. В одной руке он держал синее стекло, в другой — электрод. Он искал взглядом глаза брата, но тот круто повернулся и, толкая рабочих, почти выбежал из зала.

 

пред.             след.