Глава четвертая
ЧЕМОДАН МУЦИКАВЫ

Муцикава вышел из «Клуба суеверных» на Бродвей. Дви­жущаяся стена автомобилей перегораживала улицу. Настро­ение его было приподнятым. Решимость наполняла все его существо. Сейчас он ненавидел Арктический мост и Андрея Корнева, как только может ненавидеть человек своего врага, отнявшего у него все, что он имел в жизни.

Он, Муцикава, считающий себя истинным японцем, должен скитаться в эмиграции, не может вернуться на ро­дину по вине Корнева. Он стал преступником, убийцей...

Ненавистный профессор Усуда! Это он послал его в дья­вольскую экспедицию американцев. Это он свел его с аген­тами пароходчиков. Оказывается, Усуда защищал свои па­роходные акции, а Муцикава...

Медж, некогда всесильный Медж — сейчас только жалкое существо, способное лишь на то, чтобы дать Му- цикаве записку к дочери, написанную левой рукой. Ну что ж, и этого довольно. Жизни больше не существует для Муцикавы. Нет О-Кими, нет чести, нет родины. Ну что ж, пусть придет смерть, но... Но прежде весь мир узна­ет Муцикаву! Проклятое сооружение и его ненавистные создатели пойдут на дно. Теперь им уже не восстановить свой проклятый мост.

Муцикава вздрогнул и очнулся. Пронзительный визг продрал его по спине. Он слышал отчаянные ругательства и непрекращающиеся автомобильные гудки.

Он стоял на мостовой. Перед ним, заняв почти всю ули­цу, остановился затормозивший в последнюю секунду авто­мобиль. Американец без шляпы, красный, с выпученными глазами, безобразно ругался:

— Эй вы, черт вам в оба слепых глаза! На кой дьявол носите вы очки, если лезете прямо под машину? Вы думаете, что мне жаль раздробить вашу идиотскую голову? Как бы не так! Мне просто жаль разбить фары у машины!

Муцикава почему-то снял шляпу и смущенно вертел ее в руках.

— Извините, сэр, — пробормотал он.

— На кой черт мне ваши извинения! Я плюю на них! Я не возражал бы против того, чтобы хорошенько помять вас радиатором, если бы был уверен, что у такого бродяги найдутся родственники, которые смогут заплатить за по­мятый капот. Не люблю давить бездомных собак.

Муцикава вспыхнул. Ничем нельзя было его больше оскор­бить, как упоминанием о его бездомности. Он стиснул зубы.

— Я думаю, извините, сэр, что... что американские за­коны покарали бы вас за преступление.

Американец расхохотался:

— Что? Американские законы? Да вы их, я вижу, не знаете. В Америке каждый, оказавшийся на мостовой в не указанном для пешеходов месте, приравнивается к сумас­шедшему. Поняли вы это, парень? По нашим законам, па­рень, ваши родственники возместят мне все убытки, кото­рые нанесет ваша разбитая голова моей машине.

— Извините, сэр, я жалею, что законы Америки дей­ствительно таковы, — вежливо, но зло сказал Муцикава и сошел с мостовой.

Американец послал ему вслед крепкое слово и медленно поехал вдоль тротуара.

Непростительная оплошность! Он должен быть осто­рожнее. Его жизнь еще нужна для больших дел. Эти руки должны уничтожить проклятое сооружение.

Муцикава остановил таксомотор, вынул записку Меджа и дал шоферу адрес Амелии. Частые остановки у светофоров его не беспокоили. Он снова погрузился в обдумывание всех деталей своего плана.

Лишь бы пробраться в туннель! Он взорвет эту прокля­тую трубу и пустит ее на дно, не задумываясь над тем, как спастись самому. Еще в детстве, во время войны, он мечтал стать живой торпедой, чтобы взорвать вражеский корабль. Время пришло. Теперь он будет живой миной и пустит ко дну ненавистное сооружение. Пусть вместе с самим собой. Но и с Корневым также. Вместе с этим живучим Корне­вым!.. Проклятье ему, отнявшему счастье Муцикавы!

Автомобиль остановился перед высоким зданием. Надо было подняться на пятнадцатый этаж.

Лифтер открыл дверь и, высунувшись, крикнул:

— Ап! Вверх!

Муцикава вошел в кабину лифта. С ним вместе вошла какая-то дама. Муцикава поспешно снял шляпу: он знал, что так принято у американцев.

Дама была молода. Но фигура ее как-то преждевременно поникла. Она была одета просто, без крикливости, даже, пожалуй, бедно.

Муцикава решил заговорить с ней, спросить, не знает ли она работающей в этом доме Амелии Медж.

Дама приподняла изломанные посредине брови.

— Что вам угодно? — сухо спросила она.

Муцикава смешался. Черт возьми! Никогда не умел он разговаривать с женщинами. Он, готовый на любой смелый поступок, не находил слов при разговоре с самой простой женщиной. А тут эта строгая леди... Зачем только он об­ратился к ней?

— Я Амелия Медж. Что вам угодно? — повторила жен­щина.

— Извините, леди, — пролепетал Муцикава, набираясь храбрости. — У меня есть к вам записка от вашего отца.

— О’кей! Давайте ее сюда.

Муцикава колебался. Он не мог передать такую щекот­ливую записку первой встречной женщине.

— Простите, леди. Позвольте мне вручить эту записку у вас в офисе, — схитрил Муцикава.

— Хо-хо! — воскликнула женщина. — Давайте-ка сюда эту записку без лишних слов.

— Да, но, леди... — запнулся опять Муцикава.

Лифт остановился.

Они вышли в коридор. Женщина направилась к двери, над которой значилось:

«ШКОЛА ПРИЛИЧНОГО ПОВЕДЕНИЯ
И ХОРОШЕГО ТОНА».

Ниже была привешена карточка:

«ЦЕНЫ УМЕРЕННЫЕ».

Мисс Амелия Медж, бывшая жена великого Кандербля, вчерашняя миллионерша, в прошлом эксцентричная пред­седательница Лиги борьбы с цепями культуры, теперь об­учала неловких провинциалок правилам хорошего тона.

— Да, я здесь работаю, — сказала Амелия, как бы от­вечая Муцикаве. — Скорее излагайте ваше дело, если не хотите получить в челюсть.

Тон Амелии убедил Муцикаву, что он действительно имеет дело со знаменитой Амелией Медж.

— Да, я обучаю этих идиоток, как надо сидеть в гости­ных и какими ложками пользоваться за обедом, — с горечью произнесла Амелия.

Муцикава просиял.

О! Он только и ждал этого. Надо, чтобы она так же не­навидела, как он. Тогда вдвоем они смогут...

Муцикава протянул Амелии записку. Она быстро про­бежала ее, удивленно подняла брови, потом сунула ее в су­мочку.

— Левая рука? Странно! Ну, живо! Что там еще? — ска­зала она.

Вдруг дверь открылась. Вошла толстая дама, по-види- мому, владелица школы. Мисс Амелия опустила голову и церемонно присела. Хозяйка милостиво кивнула головой и поплыла по коридору, подозрительно окинув взглядом Муцикаву.

Муцикава мысленно проклинал себя. Здесь, в этом тем­ном коридоре, должно начаться великое дело, а его будущая сообщница приседает и трясется перед жирной хозяйкой, он же стоит, как бездомный бродяга.

Но Муцикава умел владеть собой.

— Леди, — начал он, — туннель отнял у вас мужа...

Амелия метнула на Муцикаву уничтожающий взгляд. Он ожидал, что она разразится градом проклятий, но она произнесла еле слышно:

— Да.

В этом слове не было больше прежнего задора. Это было признание разбитой жизнью женщины, потерявшей самое главное.

— Вот что, леди... Для вашего мужа не существует ниче­го, кроме туннеля. Это сооружение, извините, стало между вами...

— Ах да... тысячу раз да... Ну и что же? Что вам от меня надо? Не терплю лишних разговоров.

Муцикава понизил голос:

— Помогите мне, и туннель не будет существовать. Я верну вам вашего мужа.

— Чем я должна вам помочь?

— О, леди, въезд в Туннель-сити воспрещен. Всех жела­ющих туда приехать строго проверяют. Я должен пробраться туда, и в этом поможете мне вы, извините. Я буду вашим слугой. Вы поедете к мистеру Кандерблю с повинной, будете просить у него прощения, извините. Пусть он даже откажет вам. Тогда вы захотите взять оттуда свои вещи. Они нужны вам сейчас. Извините, ваше материальное положение...

— Ах, не говорите о нем!

— Словом, вы поможете мне проникнуть в Туннель- сити, а дальше уж я сделаю все сам. Вам достанется мистер Кандербль, а мне — проклятый туннель, извините.

— Возьмите его, возьмите его! — с былой живостью и энергией произнесла Амелия.

— Значит, мы едем, леди?

— О да! Но... но у меня совсем нет денег.

— Пустое, — мрачно сказал Муцикава. — У меня най­дутся.

Амелия не колебалась ни минуты. Ей было совершен­но все равно, что замышляет японец. Ей обещали вернуть мужа, прежнее положение. Она может вырваться из этой дыры, где надо заискивать перед толстой и глупой хозяй­кой, лишь из тщеславия державшей ее, бывшую жену столь знаменитого человека.

— О’кей! Согласна! — Амелия передернула плечами. — Я помогу вам. Когда мы едем? Надо ведь получить разре­шение.

— О, мисс Амелия, если я буду вашим слугой, то все будет в порядке. Не откажите в любезности, извините, на­пишите сейчас несколько бумаг. А эту толстую леди... Я ду­маю, вы не будете жалеть о ней?

— Я с удовольствием послала бы ее к черту, но я не слишком верю вам. Мы поедем. Я помогу вам во всем.

Мне нужен он. Но если... если... Словом, я беру у хозяйки только отпуск, а вы, кто бы вы ни были, должны платить мне жалованье.

— О’кей! — опустил голову Муцикава. — Пусть это будет, извините, единственный случай, когда слуга будет платить жалованье своей хозяйке.

Амелия и Муцикава договорились обо всем. Муцикава сообщил, что отправляется покупать чемоданы. О! В этих чемоданах была сконденсирована вся ненависть Муцикавы.

Прямо от Амелии Муцикава, даже забыв нанять так­сомотор, побежал к остановке сабвея, чтобы опуститься в Даун-таун. Там, в одном из деловых кварталов, он должен был взять все, что ему было нужно.

По дороге он получил разрешение на въезд в Туннель- сити для себя и Амелии. Формальности в представительстве Туннель-сити не были сложны. Оказывается, Кандербль распорядился не чинить никаких препятствий миссис Аме­лии, если она пожелает съездить в Туннель-сити за своим имуществом.

Все складывалось как нельзя лучше. Муцикава даже не ожидал, что все будет так удачно.

В самом веселом расположении духа он отправился в Да­ун-таун — нижний город.

Имя бандита Контонэ было известно каждому амери­канцу, не говоря уж о полиции. От всех своих собратьев по профессии он отличался тем, что никого не убивал и никого не грабил, но тем не менее он занимался самым предосуди­тельным делом и с его помощью было совершено немало преступлений. Однако он никогда не сидел в тюрьме по уголовным делам. Попадал в тюрьму он часто, и это об­ходило тотчас же все газеты, но причиной этому была его чрезмерная любовь к быстрой езде по нью-йоркским улицам и полное пренебрежение правилами уличного движения.

Мистер Контонэ был монополистом в деле снабжения всех американских бандитов «средствами производства». И горе было любой фирме, если она продавала ручные пуле­меты, револьверы, бомбы без посредства мистера Контонэ.

Прекрасные мастерские, принадлежавшие мистеру Конто- нэ, производили отмычки, сверла, специальные автоген­ные резчики для прожигания сейфов. Другие мастерские оборудовали автомобили легкой броней и небьющимися стеклами огромной толщины. Словом, мистер Контонэ ни­кого не грабил и не убивал, но ограбить и убить без помощи всесильного Контонэ было невозможно.

Контонэ пользовался всеобщим уважением. Его по­жертвования недавно открывшемуся университету в штате Венуана создали ему славу поборника просвещения, а уме­лое влияние при муниципальных выборах гарантировало процветание его предприятий, личная же смелость и бес­пощадность, а также быстрая езда снискали ему уважение среди бандитов, остерегавшихся приобретать что-либо для своей профессии не через посредство агентов мистера Кон- тонэ.

Вот в одной из таких контор, довольно явно существо­вавшей на Централь-стрите под вывеской технической конторы, и должен был получить Муцикава нужные ему средства.

— Хэлло, мистер японец! Для вас все готово, и вы по­лучите оба ваших чемодана даже в том случае, если хотите пустить на воздух Панамский канал. Политика никогда еще не мешала коммерции.

Толстый джентльмен, с вонючей сигарой в руках, за­трясся от смеха, приведя в движение свои бесчисленные подбородки.

— Хэлло, вы, там! — крикнул он через перегородку. — Чемоданы мистера японца!

Из-за перегородки отозвались, послав «толстого Чэрри» к черту. Какой-то парень в шляпе набекрень с трудом тащил два чемодана.

Муцикава покачал головой.

— Я не возьму, извините, этот товар у вас. Я заказы­вал более портативные. Для моего дела не годятся такие чемоданы.

— Хэлло, Билль! Этому джентльмену надо что-нибудь более подходящее для его роста.

— Идите вы все к дьяволу! Вечно они все перепутают. Вы взяли чемоданы не с миной для мистера японца, а маг­нитные мины для мексиканских повстанцев. В следующий раз я взорву вас самих этими минами. Тащите их обратно!

Муцикава терпеливо дожидался, пока ему не вынесли его небольшой изящный чемодан, в котором, по словам «толстого Чэрри», сидел бас, способный разнести Эмпайр- Стейт-билдинг на кусочки не больше дюйма величиной.

Агенты Контонэ брали огромные деньги за свою про­дукцию. Муцикава истратил почти все, чем располагал. Остались только средства, необходимые ему и Амелии, чтобы доехать до Туннель-сити. Остальное не интересо­вало Муцикаву.

Узенький Централь-стрит был заполнен стоящими ав­томобилями. Ездить можно было лишь по середине улицы, и то с огромным трудом.

Муцикава, оглядываясь, нет ли поблизости таксомото­ра, стал переходить улицу. Тяжесть чемоданчика почти не ощущалась. Муцикава шел бодрым, легким шагом. На душе было радостно. Он был уверен в успехе. Он шел на собствен­ную гибель без малейшего размышления или страха. Жажда мести была в нем сильнее любви к жизни.

План его был прост. Проникнуть в здание подземного вокзала, а оттуда в трубу плавающего туннеля. Затем бежать в глубь туннеля возможно дальше от берега. Идти пешком по трубе, может быть, несколько дней, чтобы в тот день, когда пойдет первый сверхскоростной поезд, в котором по­едет Корнев, взорвать туннель, пустить его на дно.

Он представил себя в тот момент, когда он повернет рычажок мины на взрыв. Разве поймут они, эти бандиты, которые продали ему страшное орудие разрушения, что ему не надо никакой выдержки времени? Ему будет некуда спа­саться. Он взорвет сам себя. Да, сам себя... Рука у него не дрогнет.

Муцикава вскрикнул. Небоскребы вдруг закачались и смешались в мутную пелену, что-то больно сдавило грудь. Перед глазами вращалась какая-то резина. Громко хрустну­ла грудная клетка Муцикавы; завизжали тормоза.

Толпа мгновенно обра­зовалась около машины, за­давившей человека. Шофер в мягкой шляпе набекрень с проклятием выскочил на мостовую. Еще бы! Разве допустима задержка маши­ны самого Контонэ! Он спе­шит в Нью-Йорк, и ничто не может его остановить.

Мистер Контонэ сам выглянул из машины и дал указания, как лучше выта­щить изуродованное тело. Услужливый полисмен стал доставать из-под колес че­модан.

В этот момент произо­шло невероятное. Немногие свидетели этого события остались в живых. Автомо­биль мистера Контонэ, сам мистер Контонэ, его шо­фер, полисмены, труп раз­давленного японца и около тридцати зевак и прохожих были разорваны в клочки. Одно колесо автомобиля, пробив толстое зеркаль­ное стекло, влетело в окно двадцать четвертого этажа, в офис «Воздушной транс­континентальной поляр­ной компании». Из числа служащих компании никто не погиб, так как все были уволены за неделю до слу­чившегося.

На место происшествия были вызваны пожарные, чтобы смыть с мостовой ужасные следы катастрофы. Движение в этой части города остановилась на несколько часов. Не­которые дома грозили обвалом, а стена одного из них дей­ствительно обвалилась вскоре после взрыва.

Репортеры выдумывали всяческие подробности этого происшествия и в зависимости от направления своих газет давали самые разнообразные сообщения.

Большинство газет сходилось только в одном: мистер Контонэ — глава бандитского треста по снабжению банди­тов оружием — погиб во время перевозки крупного груза взрывчатых веществ.

 

пред.             след.