Так грозно говорить
Мог только высший чин.
Выбранная «опель-олимпия», средняя между «опель-адмиралом» и «опель-кадетом», оказалась как нельзя более кстати, чтобы вместе с Поддьяковым и Коробовым объехать затерянные в горах, как на Урале, заводы Штирии. Они оказались преимущественно не австрийскими, а немецкими.
Помощник Званцева подполковник Илья Коробов обратил внимание, что в ближнем городке Капфенберге находится завод концерна "Герман Геринг" с прокатным с га-ном, который мог бы заменить такой :ке, уничтоженный отступающей гитлеровской армией на его заводе в Днепропетровске.
Званцев осмотрел цеха завода Геринга, напоминавшие ему его первую любовь — Белорецкий металлургический завод, где он работал главным механиком. Он удивился, что первый подручник Гитлера, толстый летчик Геринг, второе лицо нацистского рейха, такой крупный капиталист.
На следующий день Званцев вызвал к себе инженеров этого завода. Принял их сурово в гостиной отеля, не пригласив даже сесть. Заговорил на грубом немецком языке, допуская ошибки, не найдя нужным вызвать переводчика.
— Ваша гитлеровская армия грабила нашу страну. Уничтожала наши заводы, воровала их оборудование. Ваш завод принадлежит второму нацисту рейха. Собственность преступника Германа Геринга реквизируется. Его прокатный стан, взамен разрушенного, возвращается на завод в Днепропетровске. Его директор, подполковник Илья Коробов, здесь и будет докладывать мне о выполнении моего приказа. Вам, инженерам и прислужникам Геринга, повелеваю демонтировать своими силами прокатный стан и самим пустить его в Днепропетровске. Упаси вас Господь недосчитаться какой детали или опоздать со сроками пуска. Будете расстреляны без суда и следствия. Приступать немедленно. Возражения не принимаются. Допускаются только просьбы о разъяснениях. У меня времени на вас нет.
Конечно, никто уполномоченному ГКО такие запугивания не поручал, но Званцев действовал в необычной обстановке с привычной ему решительностью, не задумываясь о законности своих действий. Он воевал — и победил, а посему для него всякая законность была заменена волей победителя. От имени ее Званцев и возвращал стране награбленное врагом, капитулировавшим безоговорочно.
— О, почтенный герр оберст. Я есть только переводчик на ваш прекрасный русский языка. Австрийские господа инженеры просят передавать вам благодарность за освобождение от гитлеровского аншлюс, что есть порабощение. Австрия не воевать против вас, и у нее неимение есть своего правительств. Все, что стоять есть на нашей земле, есть никакое немецкое, а наше австрийское. Господин маршал Геринг есть вор, присвоивший наше имущество. И мы не хотели бы еще раз потерять его из-за чужой преступлений.
— Если присутствующие делают вид, что не поняли моего немецкого языка, то переведите на понятное им наречие, что находящийся в управляемой мной Штирии прокатный стан на заводе Германа Геринга в Капфенберге должен быть безоговорочно демонтирован силами завода под наблюдением инженеров, каковым придется вновь смонтировать и запустить его в Днепропетровске. В про- тивном случае они за саботаж будут безжалостно расстреляны. В ваши имущественные споры с немцами я вступать не буду, ибо все заводы Штирии, где командую я, завоеваны моей страной, расплатившейся за это миллионами жизней. Демонтаж стана начинается сегодня, расстрелы завтра. Все!
Перепуганные инженеры завода Геринга вытирали лица белоснежными платками.
— Это не оберст, а дьявол. Борода снаружи, рога спрятаны в невежливо неснятой фуражке, а копыта в сапогах, — авторитетно заявил толстяк в золотых очках, осенив себя крестным знаменем. — Надо было взять с собой пастора.
— Чтобы какой-то оберст так угрожал виднейшим людям Австрии, нужно быть я не знаю кем! — возмущался другой инженер.
— Маршалом! Это был переодетый Толбухин. Только он, покоритель Румынии, Венгрии и Австрии, мог себе позволить такое.
— Если маршал, тогда конечно. Но зачем маскарад?
— Чтобы не скомпрометировать себя.
И прихвостни толстого маршала Геринга, успокоились, решив, что так строг с ними был маршал Толбухин, солдафон, и во избежание расстрела демонтаж, к удивлению Ильи Коробова, не уходившего с завода, начался немедленно. Николай же Поддьяков, свидетель произошедшего, умирал от смеха.
Хоть Званцев и походил на Толбухина, как гвоздь на молоток, нелепая версия с переодеванием маршала распространилась по Штирии, и вызванные в Брук-на-Майне директора вагоностроительного и паровозоремонтного заводов, встретились в вестибюле местного отеля и вместе направились к «страшному оберсту», не ожидая ничего хорошего.
Илья Коробов докладывал Званцеву о ходе демонтажа прокатного стана:
— Вы здорово напутали прокатчиков. Двор завода забит пустыми ящиками. Нужны железнодорожные вагоны.
— А кто их нам даст, дорогой Илья? Мы не дома. Ко мне сейчас явятся руководители заводов подвижного состава.
Вызванные к «страшному оберсту» инженеры, поднимаясь по лестнице, обменялись унылыми репликами.
— Интересно, сколько времени он даст нам на демонтаж оборудования?
— Я предпочел бы не знать дату своего расстрела. Бородатый оберст, отпустив докладывавшего ему офицера, встретил их вежливо:
— Прошу вас, господа, присаживайтесь. Я пригласил вас, чтобы поручить вам пуск ваших заводов на полную мощность. С вас мы качнем восстановление былой индустриальной Штирии.
На этот раз Званцев воспользовался услугами присланного ему из штаба армии военного переводчика.
Услышав перевод, австрийцы не поверили ушам.
— Правильно ли вы перевели, господин офицер, понятие «пуск заводов»? Имеется ли в виду спуск оборудования в ящики?
— Переводчик верно перевел: «пуск заводов на полную мощность», — вмешался Званцев на немецком языке. — В документе, который я вам вручаю, названы сроки подачи сформированных вами железнодорожных эшелонов на указанные демонтированные заводы. Не дай вам Бог задержать подачу составов. От вас самих зависит срок вашей кончины. Это мой приказ.
Вниз по лестнице почтенные директора в кожаных шортах спускались вприпрыжку.
— Конечно, это не просто оберст! — решил паровозник.
— Думаете, маршал? — спросил вагоностроитель.
— Это вице-король Штирии, — убежденно ответил штириец, и, с его легкой руки, это прозвище прочно закрепилось за. полковником Званцевым.
Стало известно оно и генералу Гагину:
— Ну что, ваше вице-королевское величество, товарищ полковник, генералом тебе не стать. Царь наш бывший так в полковниках в полную отставку и попал. Мне докладывают — по альпийским крутым виражам с бешеной скоростью гоняешь, докторшу в Вену везти собираешься.
— Я за ней и пришел, товарищ командующий.
— Пойдем перекусим, а за ней адъютант сходит. Искать ее не понадобилось, она сама явилась, узнав
Сашину «олимпию», которую с ним вместе и выбирала.
— Садитесь, гостями будете, — превратился строгий генерал в радушного хозяина.
— За Вену, красавицу Вену! — поднял он тост. — А ты чего саботируешь, полковник, или за рулем?
— С детства не пью. Зарок дал.
— Это верно, товарищ генерал. Я его подменю, — и Лена опрокинула стакан водки.
— Вот это молодец! К очередному званию представлю. Генерал и военврач выпили еще.
— Вы одной дунайской красавицей любоваться будете, а я о другой вспоминаю. О Злате Праге.
— Ах, Прага! Вы, когда ее брали, не повредили старинную красу?
— Эх, молодой человек, цену военным сводкам надо знать. Это по высшим соображениям считалось, что Прагу заняли части Двадцать шестой армии под командованием генерал-лейтенанта Гагина, а он, этот самый Гагин, что с вами бражничает, спокойненько въехал в Прагу на трофейном «хорхе» — и успел к банкету освободителей Праги. И сидели там чехи, поднявшие восстание, которое немцы подавляли, и пришедший чехам на помощь генерал Власов со своей Русской освободительной армией, сломив сопротивление гитлеровцев, а мы «взяли» уже взятую Прагу. Сидели вместе за столом. Мы с Власовым рядом, а за ним его начальник штаба, — и Гагин назвал фамилию. — Тосты поднимали за Сталина, за генерала Свободу, за меня и генерала Власова. Тут дежурный чешский офицер подошел к власовскому начальнику штаба и передал, что его просят к телефону. Тот встал из-за стола, наклонился, рюмку водки опрокинул в себя без тоста и ушел. Через некоторое время чешский офицер снова подошел к нам с Власовым и передал, что начальник штаба просит генерала подойти к телефону, он один решить что-то там не может. Власов рассердился: «И это начальник штаба! Шага без няньки ступить не может!». И ушел. Больше я его не видел... и не увижу. Вот ока, Злата Прага, какая. А Вену увидите. Выпьем за прекрасные города.
Удалая «опель-олимпия» (иначе про нее не скажешь) с головокружительной скоростью спустилась по серпантину альпийской дороги и выехала на прямое венское шоссе.
— А у тебя нервы хорошие, — сказал Саша своей подтянутой красивой спутнице. — Ни разу не взвизгнула.
— А мне теперь все равно, даже если сразу — в пропасть... Я ведь от Женьки письмо получила.
— Ну, как он там? Броню себе в шахматы или на бегах выиграл?
— Выиграть хочет, — с горечью сказала Лена. — Развода у меня просит. Жениться собрался на профессорской дочке, тоже враче. Я согласилась. Пусть найдет счастье и уют, пока я по фронтовым дорогам мотаюсь и его на положении солдатки держу.
— Да, тебя крутым виражом не испугаешь. А я ведь это знал.
— Еще бы, — усмехнулась Лена, — первый друг!
— И твой тоже.
— Не сомневалась. Нам бы в оперу попасть.
— Я видел, как театр горел. Успели восстановить?
В оперу они не попали и забрели в мюзик-холл. Обоим запомнился центральный номер программы: «Создание Галатеи». На пустой полутемной сцене появлялся ярко освещенный Пигмалион с локонами до плеч. Двое античных юношей вынесли носилки с белой, на миг освещенной глиной, поставили их на пол в темноту. Скульптор принялся за работу. Зрители видели его умелые руки, которые лепили из пустоты изваяние прекрасной женщины. Они завораживают, заставляя работать воображение зрителей, которым кажется, что в пустоте рождается скульптура. Ваятель то и дело наклоняется к носилкам, будто беря комок белой глины, и создает чудные незримые ноги, переходя все выше и выше, завершая обнаженный торс, с особым чувством вылепляя невидимые девичьи груди. От покатых плеч идут руки, одна откинута назад, другая призывно поднята. На очереди длинная лебединая шея, увенчанная прелестной головкой, возникающей из пустоты. Пигмалион делает несколько шагов в сторону, застывая в восхищении. Как бы ослепленный, прикрывает глаза рукой. Свет рампы гаснет, и через мгновенье яркая вспышка освещает дивную скульптуру обнаженной девушки. Потрясенный ваятель набрасывает на нее прозрачный газовый шарф, маняще прикрывая созданное им бесподобное тело. И Галатея стоит, залитая светом, в неземной своей красоте, волшебно созданная на глазах у зрителей из пустоты.
Пораженный красотой собственного творения, Пигмалион падает на колени, в мольбе воздевая руки. И чудо свершается у зрителей на глазах. Созданная из воздуха Гачатея оживает, склоняется над своим создателем и темпераментно танцует с ним под овацию вскочившей с мест публики.
— Какая бессмыслица! Способные на такое люди воюют между собой, — сказала Лена, опираясь на руку Саши при выходе из театра.
Они еще днем нашли небольшой отель, куда перебазировалась команда генерала Гамова. И нашли номер, оставленный за уполномоченным ГКО полковником Званцевым. Других уполномоченных в Вене не было, и один из свободных номеров достался, несмотря на ее протесты, Лене.
Званцев подробно доложил генералу Гамову о делах в Штирии.
— Ну, молодец, полковник! Не только прокатные станы демонтировал, но и подвижной состав сам себе сделал, дав штирийцам тысячи рабочих мест. Им короновать тебя надо. Возвращайся и передай мою благодарность генералу Гагину за оказанную тебе помощь.
Через час удалая «олимпия» мчалась по ровной дороге к Альпам.
— Прибавь скорость. Что она плетется у тебя, как параличная старуха.
— На спидометре итак больше ста двадцати.
— Выжимай еще! Мне забыться надо. Скорей, скорей! Докажи, что ты мужчина, хоть и загнал меня в отдельный номер, как не разведенную жену блудливого друга.
Контрольно-пропускные пункты мелькали один за другим. Правительственный пропуск на лобовом стекле не позволял остановить бешено мчащуюся машину, и девушки-регулировщицы удивленно смотрели ей вслед.
На следующий день к Званцеву явился незнакомый майор из штаба фронта.
— Вам приказано, товарищ полковник, прибыть на своей машине к заместителю командующего фронтом генералу армии Петрову. Мне приказано сопровождать вас.
— Да что там случилось?
— Не могу знать, товарищ полковник. Очевидно, что- то очень важное, поскольку мне сказано «немедленно».
— Да вы хоть чаю с нами выпейте, майор.
— Боюсь и вас без чая оставить, поскольку вызов оформлен через особый отдел.
Званцев покачал головой:
— Чудны дела твои, Господи!
— Вот именно чудо! Потому и вас вызывают.
— Тогда поехали. Я до чудес большой охотник.
Они сели вдвоем в олимпию» и выехали на вьющуюся лентой горную дорогу. На каждом крутом вираже, когда его прижимало к дверце, майор чувствовал себя скверно:
— Неужели, товарищ полковник, нельзя меньше лиха- чествовать, имея пассажира из Особого отдела штаба фронта? О вас слава идет, как о первом лихаче фронта.
— Тороплюсь. У меня всегда времени мало. Вы сами пожелали ехать со мной, хотя могли взять штабную машину.
— У меня задание сопровождать вас для выяснения способа превращения с виду обычной машины в гоночную. Что вы с ней сделали?
— Отрегулировал карбюратор и усилил подачу подогретого топлива. Причем бензин у меня в канистре находится между электродами, отчего выделяет при сгорании больше энергии.
— Вы просто, товарищ полковник, задуряете мне голову, почувствовав, что я не автомобилист.
— Вы особист, майор, и у вас свои способы допроса, а у меня свои способы служения Родине.
«Олимпия» выехала на прямое шоссе и понеслась «карьером», как сказали бы о лошадях.
— Умоляю, сбавьте скорость, нам поворачивать налево в штаб.
Званцев в последний раз прижал бедного майора к дверце и въехал в деревенский двор с усадьбой, занятой штабом фронта.
— Следуйте за мной, полковник, к начальнику тыла фронта.
— Товарищ генерал армии, — сказал он, открывая дверь в изолированную комнату зажиточного крестьянского дома, — разрешите ввести доставленного мной, по вашему приказанию, полковника Званцева.
— Ах, этот! — произнес начальник тыла, откидывая
грузное тело на спинку богатого кресла, следовавшего всюду за своим тяжеловесным хозяином.
Генерал отодвинул бумаги, снял очки и стал разглядывать Званцева.
— Кто таков? Выправка где? Перед кем стоишь?
— Перед вами, товарищ генерал армии! Честь имею, полковник Званцев Александр Петрович, уполномоченный ГКО при Двадцать шестой армии Второго Украинского фронта.
— Это ты мой «хорх», как старую клячу, на венском шоссе обогнал? Никто в расположении фронта на такую дерзость не решался, а тут какая-то трофеюшка начальника тыла фронта выхлопными газами потчует. И на КП не останавливается.
— У меня право безостановочного проезда без предъявления документов через все контрольно-пропускные пункты Советского Союза, а не только на вашей территории.
— Врешь! Даже у меня такой бумаги нет. И быть ее не может.
— Прикажите снять у меня с лобового стекла пропуск и убедитесь, что он выдан уполномоченному Государственного Комитета Обороны всей страны, а не начальнику тыла одного из многих фронтов.
Адъютант, щеголеватый подполковник, научившийся угадывать приказы начальника раньше, чем они будут произнесены, вошел в комнату и, щелкнув каблуками, положил снятый пропуск перед генералом на стол. Генерал надел очки и стал изучать особый пропуск, которых всего было не больше двадцати. Званцев разъяснял:
— Такие пропуска выдаются по личному указанию товарища Сталина, председателя ГКО, а подписываются его заместителем товарищем Маленковым.
— Так как же я мог вчера этот пропуск увидеть, если он у вас на лобовом стекле, а вы мне свой зад показали. Да и девчонки-регулировщицы как подпись Маленкова рассмотрят, если вы не останавливаетесь?
— Я спешу, дорожа временем, выполняя здесь особое задание, предписанное мне как уполномоченному правительства. В Штирии меня все знают.
— Вот и я, генерал армии, узнал, сподобился. Да известно ли вам, что, не догнав вас на «хорхе» со скоростью сто сорок километров, когда вы КП проскочили, я приказал стрелять вам вслед. И девка палила. Я ее знаю. С ней шутки плохи. Старшина она. К младшему лейтенанту представлять будем.
— Значит, моя «олимпочка» быстрее пули летела, и пуля меня не достала. Ведь не могла же старшина промахнуться.
— Это верно. С вами одни чудеса. Вот к ним и вернемся. Что за машина была? Что вы с ней сделали? Мне это важно знать.
— Это трофейная машина. Я ее недавно получил и научился выжимать из нее все возможное. Должно быть, старый хозяин, как царь, путешествовал.
— Вы уж извините, товарищ уполномоченный, но если такое чудо ко мне попало, я у вас его отбираю. До Гагина на попутных доберетесь, у меня она всему тылу примером послужит. Механики разберутся и другие машины переделают.
— Разрешите пропуск взять. На другую машину прилажу и она «чудом» станет. Ездить надо уметь. Всего только.
Пропуск ваш, именной. Забирайте. Под счастливой звездой ходите. Автоматные очереди вас не берут.
Званцев пошел по просторному крестьянскому двору, где шныряли солдаты и офицеры фронтового тыла, нашел свою «олимпочку», ласково погладил гладкий холодноватый металл шалуньи и вышел на дорогу, ведущую к венскому шоссе, с КП на перекрестке и знакомой фигуркой регулировщицы с автоматом за плечом. Он залюбовался артистичными движениями руки с флажком и услышал чем-то знакомый голос:
— Товарищ военинженер! Товарищ военинженер!.. Ой, простите, товарищ полковник. С лица по бородке сразу узнала, а погоны-то не рассмотрела. Это я — Катя. Помните, я вас из Коврова на Москву против течения пропускала. И попугая зловредного вместе догоняли. Жаль отдала. Жил бы у меня.
— «Царевна дорог»! До Вены добралась.
— А как же! Дороги и перекрестки всюду нужны, а где перекрестки, там и мы. Как я рада, что вас повидала. Правда, что гора с горой не сходятся...
— Я тоже рад. Но ты останови какую-нибудь машину и накажи, чтоб меня в штаб моей армии подбросили.
— Это к счастью, это к счастью! — твердила старшина.
— Конечно, к счастью, — подтвердил Званцев. — У генерала Петрова сейчас слышал, что тебя в младшие лейтенанты производят.
— Да ну? — воскликнула Катя, и бросившись полковнику на шею, расцеловала его.
— А могла вчера меня ухлопать из автомата своего.
— Так разве это вы были? Да в вас я бы ни в жизнь не выстрелила, хоть бы сам маршал приказал. Да разве я. могу в живого человека, да еще в своего, стрелять? Я и вам вдогонку вчера очереди автоматные выше крыши пускала. Для генеральского слуха. Только вы ему не говорите, а то прощай младший лейтенант Катя из Коврова.
Она остановила проезжавшей «опель-адмирал» и приказала доставить полковника до места. Шофер было заупрямился, но Званцев показал ему пропуск. Он тотчас гордо налепил его на лобовое стекло, и они помчались без остановок на всех КП.
Регулировщица Катя долго смотрела им вслед. Вытерла слезы со щек и пошла на пост заменять подругу.