Как символ чудной марсианки
Стал поощрением мечты,
Так звездолёты, а не танки
В грядущем станут пусть святы.
Весна Закатова.
Молодого фантаста Сергея Абрамова Званцев ввел в редколлегию альманаха “На суше и на море”. Он стал активистом Союза писателей РСФСР и однажды позвонил Званцеву по телефону:
— Позвольте поздравить вас, Александр Петрович, с присуждением вам, как первому фантасту, премии-приза по фантастике “Аэлита” Союза писателей РСФСР и журнала “Уральский следопыт “. Вы получите первый экземпляр высокохудожественного изделия. За ним нужно съездить в Свердловск, где премия будет вручена вам в торжественной обстановке. Второй экземпляр получат братья Стругацкие. Союз писателей дает вам командировку.
Танюша обрадовалась за мужа, но соглашалась отпустить его на Урал только в сопровождении старшего сына Олега Александровича, военного моряка, капитана первого ранга, ведавшего противовоздушной обороной флотов в Управлении вооружений военно-морского флота министерства обороны СССР.
Военное командование отпустило его с отцом, выдав командировочное предписание проинспектировать выполнение оборонных заказов на уральских заводах.
И отец с сыном отправились в поезде на Урал.
Званцев не хотел упустить возможности увидеться с дочерью, работавшей в закрытом атомном центре в двухстах километрах от Свердловска.
Дочь Нина, обрадованная возможной встречей с отцом, пообещала, что приедет на машине на эти дни в Свердловск вместе с мужем Сергеем Алексеевичем Аникиным, директором атомного завода, и семилетней внучкой Леночкой, правнучкой Званцева.
Званцева встречали на вокзале главный редактор Мешавкин и сотрудники журнала “Уральский следопыт”, в их числе Бугров, ведавший фантастикой.
— Вы зла на меня не держите, что я, по глупости, отказался печатать вторую часть “Живые и живущие” вашего романа “Сильнее времени”?
— У меня иммунитет на отказы и непризнание. Каждый мой читатель может иметь свою оценку мной написанного. И он всегда прав.
— Редкий случай христианского отношения в литературе.
Званцев рассмеялся:
— Я атеист, хотя христианское учение, близкое к коммунистическому, уважаю. Впрочем, как и любые взгляды, за исключением человеконенавистнических.
— Вы интересный человек, Александр Петрович. Вас не зря наградили, — закончил Бугров.
Званцева поселили в одноместном номере гостиницы, а за Аникиными забронировали на другом этаже двухместный номер с дополнительным диваном для третьего лица.
Портье сообщил Званцеву, что приехавшие товарищи уже заняли номер и, видимо, прошли в ресторан.
И Званцев отправился разыскивать своих близких.
Первой его заметила шустрая девчушка. Нырнув между столиками, она подбежала к нему и, ухватив за руку, подвела к столу в нише, где сидели дедушка с бабушкой, а деда (прадеда) Леночка узнала, хотя видела его, когда ей было четыре года, и они с мамой заезжали к нему в Москву, а он водил ее играть на детскую площадку у них во дворе. Он раскачивал ее на качелях, раскручивал на карусели, помогал забраться на горку, чтобы скатиться на попке вниз. И это не забывалось.
— Садись, папа, за стол, — расцеловав отца, усаживала его Нина. — Я не догадалась заказать на тебя обед, но сейчас исправлюсь.
Лысеющий Сергей справился о здоровье, спросил об Олеге.
— Олега поместили в отдельном номере, и его уже увезли военпреды, кажется, на Верх-Исетский металлургический завод.
— Ну, это недалеко, в черте города. Остался с Демидовских времен, — заметил Сергей Алексеевич.
— Ах, это называется военпреды! — многозначительно произнесла Нина Александровна, поправляя надетый по случаю встречи с отцом Орден Ленина на груди.
— У него командировочное предписание.
— Какая электроника может быть на допотопном металлургическом заводе, отравляющем городской воздух?
— Я не анализировал заказов военно-морского флота. Здесь не один завод. Важно, что сын мог поехать со мной.
— И мы приехали к тебе, — примирилась дочь.
— И я тоже! — вставила Леночка.
— И ты тоже, — поддержал ее дедушка Сергей, — Все приехали к деду Саше.
В зале появился Аркадий Стругацкий, нашел глазами Званцева, подошел и поздоровался с ним и его близкими. Он заметил, что приехал один, без брата, у которого инфаркт, но они оба помнят, что стали фантастами, прочитав “Пылающий остров”.
— Как приятно, что фантасты так дружат,— заметила Нина Александровна.
На следующий день первым лауреатам “Аэлиты” вручали присужденные им премии.
Аникины приходили в номер Званцева полюбоваться искусством уральских мастеров.
Это было изделие уральской фантазии. От гранитной глыбы постамента вверх устремлялась спиралью полоса нержавеющего металла, заканчиваясь полупрозрачным шариком горного хрусталя, имитирующего далекую планету. Вокруг спирали, отмечая золотистой нитью звездный путь, вилась тоненькая латунная трубка, кончаясь крохотной моделью звездолета, знаменующей достижение землянами заветной космической цели.
Особенно интересовалась “Аэлитой“ Леночка. По нескольку раз в день летала с этажа на этаж, чтобы еще раз осмотреть ее, погладить, едва не попробовать на вкус.
Потом были банкеты, устроенные редакцией “Уральского следопыта” и ответный, который дали от себя, сложившись, Званцев и Аркадий Стругацкий.
Военный моряк достойно заменял непьющего отца. И пил с Аркадием Стругацким, с Бугровым, с главным редактором журнала Мешавкиным на брудершафт. А Званцев с Аркадием Стругацким заключили “пакт о ненападении” на литературном фронте.
На следующий день после вручения премий, председатель Свердловского Горисполкома лично заехал за редактором “Уральского следопыта” Мешавкиным и московским гостем Званцевым (Стругацкий ехать не пожелал), чтобы показать город.
Впечатление на Званцева произвели не обычные городские улицы и современные дома, а две местные достопримечательности: старинный Верх-Исетский металлургический завод с прудом – сердце у Званцева екнуло при воспоминании о родном Белорецком заводе, где прямо со студенческой скамьи стал он главным механиком. Здесь домны и дымящие заводские трубы окружены были не лесистыми горами, а кварталами современного города.
И еще – яма на пустыре, где недавно стоял дом инженера Ипатьева, в котором была зверски уничтожена вся царская семья, включая красавиц-дочерей, больного мальчика-сына, прославленного доктора Боткина и преданных слуг.
— Как вы думаете, товарищ Званцев, правильно ли мы сделали, что по решению нашего секретаря Обкома партии Бориса Николаевича Ельцина снесли к черту Ипатьевский дом? — спросил хозяин города.
— Если вы хотели так избавиться от поклонения, то не учли, что поклоняться можно и яме, и пустырю, если вы здесь публичный дом не построите?
— Вы так считаете? — удивленно спросил предисполкома Свердловска, и подумав, добавил: — Ну, не бардак, конечно, а, скажем, спортзал или киношку, куда молиться не придут. Или тюрягу. К ней не подойдешь. Я, пожалуй, доложу товарищу Ельцину.
— Может, вернее будет зверинец? — невинно подсказал Званцев.
— И то верно. Зверское было дело. Так ведь революционная необходимость. Может, тысячи жизней сберегли в несостоявшейся гражданской войне с монархистами.
Званцев ничего не ответил. Они уже далеко отъехали от страшной ямы.
— С царем хоть так, но справились, а вот со стихией никак, — перешел на другую тему предгорисполкома.
— Со стихией? — переспросил Званцев.
— Пожары шибко бушуют и у нас в горах, и в тайге сибирской, до самого до Тихого океана, где “свой закончили поход”. Знали ведь мы, как с контрой разделаться. А вот с пожарами... не выходит. Это тебе не Ипатьевский подвал. Здесь маузерами не поможешь. А ведь урон-громаду терпим, как от войны какой. Хоть бы вы, фантасты что придумали!
Званцева это задело за живое.
Сидя в машине и отвлеченно слушая разговоры своих спутников, он представлял как летом 1945 года, когда возвращались все с войны, фронтовой его однополчанин, только высший по рангу, заместитель командующего Волховским фронтом, генерал-полковник Хренов, Герой Советского Союза за прорыв линии Маннергейма, прорвавший, наконец, и Ленинградскую блокаду, оказался в Сибири в подполковничьих погонах, словно разжалованный неизвестно за что. К нему подошел маршал в “маскарадной полковничьей форме”, чтобы не заподозрили в Японии здесь присутствия высшего командного состава. Командуя теперь негласным дальневосточным фронтом, он приказал своему заместителю Хренову сформировать саперную бригаду и выполнить “особое задание”.
Аркадий Федорович Хренов привык действовать быстро и решительно. Не повышая голоса, он отдавал четкие команды, поручил связался с аэродромом, где получил в свое распоряжение целую эскадрилью. Поднятые по боевой тревоге подразделения через короткое время грузились в самолеты. В головной сел он сам вместе с московским военинженером, чьи сухопутные торпеды помогли ему и на Керченском полуострове, и под Ленинградом, пробив там дорогу Красной армии. Теперь был иной враг и другая задача, требующая не только отваги и воинского уменья, но и дерзкой мысли. План действий они составили вдвоем еще до посадки в самолеты.
И когда под крылом самолета раскинулся таежный океан, военинженер прочел генерал-полковнику в форме подполковника свой сонет:
Сверкнет порой находка века,
Как в черном небе метеор,
Но редко славят человека,
Слышней всегда сомнений хор.
Жрецы науки осторожны,
Великий опыт – их глаза:
”Открыть такое невозможно!
Немыслима зимой гроза!”
Запретов сети, что сплетает
Преградой всем “науки знать”,
Тому, что сам изобретает,
Эйнштейн советовал не знать.
Наука к истине ведёт,
Но движется спиной вперёд...
— Что ж, товарищ военинженер, сонет и верен, и хорош, но осторожность не про нас. И врага не спиной, а грудью встречать надобно. Особенно, когда он не танками, а огненной стеной наступает, как в вашем романе по плану “огненной метлы”. И мы по совету Эйнштейна поступим, будто никаких запретов научных не знаем. Командование перед нами задачу поставило – “Остановить врага”, а как — это уже наше дело.
Внизу лесное зеленое море, как льдом, покрылось дымной пеленой, а когда она резко оборвалась Хренов скомандовал по радио своей группе войск на эскадрилье.
— Всем на парашютах приземлиться. Проложить по плану просеку. — И обратился к военинженеру: — Что ж, и нам, Петрович, пора. От всех отстать не гоже.
И они один за другим выпрыгнули в открытую дверь фюзеляжа. А следом за ними и весь состав штаба операции.
Ветер с запахом гари сразу обдал их.
Снизу и сбоку виднелись тысячи раскрытых парашютов. Над зеленью тайги они казались белыми ромашками на лесной опушке.
Внизу полян не было. Солдаты приземлялись на парашютах, умело управляя ими, между тесно стоящими в тайге деревьями. А кто-то и застревал на ветках.
Их с хохотом снимали сообща и тотчас приступали к делу.
Они не спиливали деревья, а торопливо переходя от дерева к дереву, задыхаясь от пригнанного сюда ветром дыма, обматывали каждый ствол шнуром взрывчатки так, чтобы один край пояса, обращенный к ветру, был выше другого, и при взрыве деревья падали бы все от близкого огня.
И менее, чем за час тысячами саперов все лиственницы были опоясаны на площади длиной в несколько километров и шириной в сорок метров.
Хренов с военинженером сидели на поваленном сухостое, и Хренов принимал по радио доклады командиров подразделений о завершении работы и выходе на указанные позиции.
— Ну, пойдем, Петрович, посмотрим, как тайга нам кланяться будет, — предложил Аркадий Федорович.
Пройдя несколько шагов, он остановился:
— Отсюда видно будет, — и протянул военинженеру радиовзрыватель. — Нажми кнопку, Петрович. Введи в действие свой план. Только вот возьми ватку, уши заткни.
Военинженер нажал известную ему кнопку, и в сотне метров от него прокатился по тайге оглушительный, словно с неба упавший гром, и молния сверкнула по низам деревьев из конца в конец видимой части леса. Казалось, сама земля разверзлась, как при землетрясении. Тысячи деревьев в земном поклоне повалились наземь. Это было потрясшее Званцева зрелище, когда от нажатия им кнопки, проснулись адские силы разрушения, направленные однако умелой подготовкой на создание преграды наступающему огню. В одно мгновение, как по волшебству, в густой тайге пролегла сорокаметровая просека.
Обнажилась ровная зеленая стена леса.
К Хренову подходили командиры саперных подразделений с рапортом о выполнении задачи и отводе людского состава на безопасное расстояние.
— Объявляю благодарность и приказываю готовиться к маршу до ближнего аэродрома. Километров 40 будет. Обходитесь пока сухим пайком. Следующая встреча не с лесным огнем, а с Квантунской армией. Нынешнюю операцию считать учением. Выполняйте.
От словно обрезанной таежной стены несло гарью, а скоро потянуло дымом. Одновременно на просеку выскочили три прыгающих зайца, а следом– лиса. Она не гналась за ними, а, как и они, в животном страхе спасалась от огня. На просеку выбежала красавица – ланка, кокетливо украшенная изящными рогами. В прекрасных глазах ее светился ужас, а рядом с ней, как собаки с поджатыми хвостами, бежали волки, не собираясь нападать на нее. Всех их объединяло общее стремление спастись от грозного огня в тайге.
Через просеку галопом, неуклюже вскидывая зад, проскакал медведь. Потом с крайних деревьев серыми молниями на легшие стволы спрыгивали белки, метнувшись к стоящим в нетронутом лесу людям, и пушистыми комочками, будто подкинутые трамплином, взлетали на высокие лиственницы, по другую сторону спасительной просеки...
Звери не понимали, что за просекой они в безопасности, но гонимые чувством самосохранения, знали это.
— Только страх объединяет живые существа. Вражду заставляет забыть, — произнес Хренов. — У людей разум такой страх заменить бы должен. Ан нет. Иными расчетами руководствуемся.
Хренов с военинженером дождались, когда лесной пожар добрался до новой просеки, и граничащая с ней стена живых деревьев стала огненной. Она казалась краем улицы объятых пламенем домов. Раскаленные головешки ракетами взвивались вверх, описывая в воздухе дымные дуги. Сорванные ветром горящие ветви с треском летели через просеку, словно посланные поджечь лес дальше, но, не долетев до цели, падали на поваленные взрывом стволы, а те не загорались.
С сожалением смотрели люди на превращенных в горящие факелы лесных великанов.
— Вот вам ваш Пылающий остров, — сказал Хренов.
Через новую просеку огонь перебраться не смог.
Конечно, все это произошло в воображении Званцева, и специально для “Уральского следопыта” он написал рассказ обо всем, что представил себе, правда, несколько не так.
Уже в Москве Званцев дал согласие на бесплатный перевод рассказа на якутский язык.
Но никто из лесоводов и лесной противопожарной службы не применил предложенный фантастом способы борьбы с лесными пожарами, и они продолжали наносить стране огромные потери, бушуя в тайге от Урала до Тихого океана, а также в европейской части страны, даже под Москвой.
Знаменательно, что в очередном издании “Пылающего острова”, где Званцев упомянул гарь, ощущаемую в городских домах, и под Москвой, когда нельзя было открыть форточек, заведующая редакцией фантастической и научно-популярной литературы “Детгиза” Максимова потребовала убрать эти строки, потому что “никакого пожара не было и детям незачем об этом говорить”.
Такое упоминание из-за твердости Званцева в книге все же сохранилось, но воз и ныне там.
У нас не привыкли принимать всерьез выдумки фантастов.
Заключенный “под сенью Аэлиты” пакт о ненападении между Званцевым и Стругацкими просуществовал, как и подобные другие, недолго.
Братья Стругацкие выступили со статьей в “Книжном обозрении”, утверждая, что Званцев не писатель...
Званцев оставил это без внимания.
Толкавшиеся в вестибюле гостиницы люди, пышноусый швейцар в фуражке с красным околышком, как у казачьего атамана, нарядный портье в смокинге и с галстуком бабочкой что величаво вручал гостям от их номеров ключи с увесистыми грушами, чтобы неудобно было по рассеянности положить в карман и вынести из отеля, все видели, как два пожилых человека, один соскочил с кресла от столика с газетами, а другой прошел мимо швейцара, что-то объяснив ему, бросились в объятия и, отпрянув, стали рассматривать друг друга.
— Ну, старче, недаром я тебя так с юности прозвал. Становишься ты под такое определение подходящим, — сказал вошедший.
— Что ж, друже Костя, время свое берет. Меня здесь, кроме тебя, старикана, правнучка встречала.
— В этом деле ты мне сто очков вперед даешь. Это мое больное место. Ты скажи, марсианку великолепную в уральском исполнении тебе вручили?
— У меня в номере тебя дожидается.
— Жаль опоздал. Пойдем взглянем, хоть полюбуемся. Да и потолковать надобно.
Получение Званцевым “Аэлиты” на Урале, как бы, подчеркнуло кровные узы его с краем самоцветов, гор, лесов и руд. Он еще студентом работал на самом северном заводе Урала в Надеждинске. А инженером начинал с главным механиком металлургического комбината в Белорецке. И на Урале, в городе без названия, в атомном центре Курчатова, отличилась дочь Нина и воспитала там двух его внучек и даже правнучку. Но еще одна крепкая нить связывала его с Уралом. Это Белорецкий закадычный друг Костя Куликов, живший теперь не так далеко от Свердловска в городе Миньяре. Званцев сообщил ему о предстоящей поездке к уральцам, в надежде, что они смогут повидаться.
И они пошли рядом к лестнице, положив друг другу руки на плечи, два уральских старожила, если не сказать старика.