За воплощение идей
Героя дважды получил.
Отдал себя он для людей
И заменять себя учил.
Он в жизни никого не ел
И отвергал из трупов пищу.
В исканьях дерзких был он смел,
И труд его не станет лишним.
Весна Закатова.
Званцев, приглашенный академиком Несмеяновым, пришел пешком к нему на дом. От Ломоносовского до Нового Университета близко. Машины не надо.
Открыла молодая интересная женщина:
— Ах, это вы писатель-фантаст? Я читаю после Александра Николаевича вашу книгу. Увлекательно. Он только что звонил, предупреждал о вашем приходе. Просил подождать. Заканчивается заседание Президиума Академии. Я Марина Анатольевна. Раздевайтесь. Проходите. Какая у вас милая шуба. Где приобретали? Садитесь. Скажите, какое у вас хобби? Вы так легко о многом пишете.
— Я многим занимался и многим увлекался.
— И живописью? — заинтересовалась она.
— Одного человека спросили, играет ли он на скрипке. Он ответил, что не знает – не пробовал. Так и я в живописи себя не пробовал. К тому же я — дальтоник.
— Как жаль! Александр Николаевич прекрасный живописец. И мне хотелось, чтобы вы поняли его.
— Я уже представил, какой он прекрасный ученый, и хочу всесторонне понять его, задумав написать об его идеях книгу, посвятить ему роман.
— Я рада за него. Вот так мы пока живем в его ректорской квартире при Университете. Ее освободить надо, но дом Академии Наук, с квартирой для нас на Ленинском проспекте, еще недостроен.
— Всякий переезд вроде пожара.
— Или порогов. Вам не привелось по ним плавать?
— В сильнейший шторм дважды попадал и в Атлантическом, и в Ледовитом океане, а вот пороги не встречались.
— Счастливый вы человек, Александр Петрович, — вздохнула Марина Анатольевна и сменила тему разговора. — Скажите, как прошла встреча Александра Николаевича с писателями?
— Очень хорошо. Вот меня больше всех зацепило. Зори грядущего в его замыслах увидел и хочу перенестись в мир, где никто никого не ест.
— Александр Николаевич не только мечтает об этом. Он уже и сейчас такой.
— Не ест мяса? Вегетарианец?
— Конечно! А вы не знали?
— Не подозревал.
— Он очень принципиален. И в этом, и во всем в жизни.
— Это очень важно для меня.
Без звонка со своим ключом пришел Несмеянов.
Марина побежала в переднюю помочь ему раздеться.
Он вошел бодрый, энергичный, словно не после утомительного рабочего дня:
— Прошу простить меня. Не в моих правилах заставлять себя ждать.
— Мы беседовали с Мариной Анатольевной.
— Это она может. Не уговаривала на плотах сплавляться?
— О порогах была речь, но не о плотах.
— Тогда о плотах я сам скажу. Я каждое лето так отдыхаю. Стихия! Буря под ногами! Красота! Ну, как, братья-писатели довольны ли нашей беседой?
— Лучшим ответом служит то, – я уже признался Марине Анатольевне, – что хочу написать роман о вас и искусственной пище.
— Шура, покуда такой пищи у нас в обиходе нет, позвольте вам на ужин приготовить яичницу? — предложила хозяйка.
— А это, как гость.
— Мне-то все ко двору, но как вам яичница?
— Это не живые существа, это не инкубаторные яйца, а неоплодотворенные. Из-под несушек прямо на продажу. Без петухов.
— У нее все учтено, — не без гордости заметил Несмеянов.
Пока хозяйка хлопотала с ужином, мужчины прошли в кабинет академика, где он посветил гостя в тонкости производства искусственной пищи:
— Русский человек, как и Москва, словам не верит, а потому повторяю свое приглашение заглянуть в наш институт биохимии. Я познакомлю вас с нашими энтузиастами, научными сотрудниками и дам отведать наших блюд. Мы уже поставляем еду в больницы для пациентов, находящихся на строгой диете. Самые лучшие отзывы врачей. Ведь наша пища содержит нужные витамины. И обладает заданными вкусом и запахом.
— Я буду рад побывать в ваших сказочных лабораториях. Тем более, что хочу написать роман о городе-лаборатории, живущем на самообеспечении в таком месте, где нет никаких питательных ресурсов, скажем, под ледяным куполом Антарктиды. И роман я назову “Купол надежды”, надеясь, что будущее за этим способом существования.
— Однако, вы опасный фантазер. Собираетесь меня в ледяной каземат упрятать.
— Не в тюрьму, а в город энтузиастов во главе с вами, ради проведения всемирного эксперимента для использования во всем мире ваших научных достижений.
— Что ж, известны эксперименты, когда будущие космонавты добровольно изолируются в условиях предстоящего космического рейса на Марс или еще дальше, то есть с питанием консервами и замкнутым циклом влагооборота и дыхания. Пожалуй, я рискнул бы пожить в вашем городе, где, надеюсь, не буду одинок.
— Разумеется. Но без плотов и порогов.
— Без порогов жизни не бывает, а ведь мы там должны жить.
— Об этом я и хочу написать.
— Так приходите к нам завтра в институт. Вы знаете куда.
— Конечно. Я уже около него прохаживался.
— А теперь зайдете. Пропуска не надо, просто скажете при входе, что ко мне.
— Это правильно. Доступ к такой науке должен быть открыт. Завтра с утра я буду у вас.
— Да, к девяти. В Академию поеду позднее.
Марина Анатольевна позвала отведать ее кулинарное творение из неоплодотворенных яиц.
Это вегетарианское кушанье пришлось Званцеву по вкусу.
А на следующий день он, сидя за журнальным столиком, заботой секретарши, именуемой здесь референтом, накрытым белой скатертью, с аппетитом отдавал дань подлинному вегетарианскому блюду – бесподобному по вкусу жареному бифштексу с картошкой пай, имевшей калорийность мяса.
Он прошелся по лабораториям, знакомясь с “поварами” со степенями докторов химических наук и с кандидатами наук за обычным ткацким станком, готовя из застывших тонких нитей нагретой биомассы, пропущенной под прессом через калибровочные отверстия, привычное волокнистое мясо, и не простое, а “вырезку”.
Кусочек бифштекса с жареной картошкой академик положил в круглую прозрачную пластмассовую коробочку и вручил гостю, чтобы он отнес домой и дал попробовать своим скептически настроенным женщинам, жене и ее матери.
— Вас просто разыграли, Саша, — безапелляционно заявила теща. — Никакой это не искусственный продукт, а обыкновенная вырезка, причем пережаренная! Бифштекс должен быть с кровью.
Узнав со слов Званцева об этом уничтожающем отзыве, академик Несмеянов сказал:
— Никогда еще не получал столь высокой оценки своей научной работы.
Званцеву позвонила из издательства Авраменко.:
— Александр Петрович, мы выпускаем научно-фантастический роман Шаха. Это псевдоним видного деятеля ЦК. Мы просили бы вас написать к этой книге предисловие.
Званцев никогда не отказывался от предисловий, вводя в литературу неизвестных прежде писателей. К сборнику американских фантастов, к романам Роя Бредбери и Азимова, с которым он переписывался и чьи родители, как тот написал, были выходцами из России. С предисловием Званцева вышла в роман-газете и “Туманность Андромеды” Ефремова, вокруг которой велась яростная полемика между “Литературной газетой” и “За индустриализацию”, пока пыл их не был охлажден вмешательством ЦК.
Званцев с интересом прочел произведение заведующего международным отделом ЦК Георгия Хосроевича Шахназарова. Тот пожелал встретиться с автором понравившегося ему предисловия и приехал домой к Званцеву. Они беседовали о романе Шаха, посвященного трагедии инопланетных Ромео и Джульетты, разлученных своеобразной формой расовой ненависти, как и у Званцева в “Фаэтах”.
Они говорили и о земных делах, о преждевременности лозунга о построении коммунизма при нашем поколении и неизбежности принятия общечеловеческих ценностей, личности и торжества закона взамен “революционной необходимости”, оправдывающей их попрание.
Званцев был приятно поражен такими прогрессивными взглядами работника ЦК.
— Я подарю вам свой только что вышедший роман “Купол надежды”, посвященный академику Несмеянову. Выхода его ждали и сам он, и в его институте. К сожалению, я не успел поднести подарок к его восьмидесятилетию и присвоения ему во второй раз звания Героя Социалистического труда.
— Он скончался, так и не прочитав?
— Увы, да. Я подарил книгу его жене. И через нее его соратникам.
— Спасибо, что, подарив мне книгу, поставили меня в один с ними ряд. Я непременно прочту и позвоню вам.
Проводив Шахназарова, Званцев задумался, вспоминая историю создания подаренного романа.
Когда написана была его первая часть, его встретил а коридоре издательства заместитель главного редактора журнала “Молодая гвардия” Яковенко и спросил: нет ли у него чего-нибудь для их журнала?
— Роман еще не написал. Готова лишь первая часть.
— Дайте ознакомиться.
Званцев передал бывшую при нем рукопись, и Яковенко пообещал позвонить, а через пару дней пригласил его подписать договор на роман.
Заведующий отделом прозы в журнале Шугаев торопил его, и он послал ему рукопись второй части. Спустя несколько дней, Званцев был ошеломлен его телефонным звонком:
— Мы ознакомились с вашей рукописью. Это серое заумное произведение не заинтересовало нас, и я сожалею о заключенном с вами договоре.
— Ознакомился ли с нею товарищ Яковенко?
— К сожалению, он болен и я заменяю его.
— По вашей просьбе я послал вам неоконченное произведение и намерен выполнить свои договорные обязательства.
— Не хотите ли вы сказать, что “дуракам полработы не показывают”? — вспылил Шугаев.
— Извините меня, но это ваши слова, а не мои.
— Поступайте, как вам будет угодно. Я свое мнение не изменю, — заключил Шугаев и повесил трубку.
Званцев помнил, как его “Пылающий остров” был отвергнут в семи периодических изданиях. И знал цену отдельным оценкам, не опустил руки и сел завершать роман, о судьбе которого не раз спрашивал Несмеянов, придавая большое значение такой публикации.
Шугаев ушел из редакции журнала, и после получения всей рукописи “Купола надежды” никто там не вспомнил отрицательного к ней отношения Шугаева, а сам Шугаев, встретясь со Званцевым в приемной комиссии Союза, где Званцев защищал молодого писателя, говорил:
— Рекомендация такого мастера прозы, как Званцев, дорогого стоит. У него есть чему поучиться каждому из нас.
Званцев только внутренне усмехнулся и своего подопечного в Союз провел.
“Купол надежды” вышел отдельной книгой в издательстве “Молодая гвардия” и на нее пришла заявка для сотрудников института Несмеянова. А Званцев понес дарственный экземпляр вместо Несмеянова его вдове Марине Анатольевне.
Он уже приносил ей журналы “Молодая гвардия”, где печатался роман.
— Откуда вы могли это знать? — с удивлением спросила она, хотя ни о каких плотах и перекатах он не писал, заменив их горнолыжным катанием, где встретились его герои.
Книгу “Купол надежды” он принес уже на новую академическую квартиру, которая показалась ему пустой и холодной с одиноким роялем в огромной комнате, но с прекрасными пейзажами на голых стенах.
— Это работы Александра Николаевича, — печально сказала Марина Анатольевна. — Здесь все так не устроено. Ладно, хоть академическую квартиру без звука дали. А с дачи сыновья его меня выжили. Говорят, нет у меня прав на половину дачи, не при мне приобретенной, хотя и завещанной мне. Судиться с ними не буду. За книгу спасибо. Он так ждал ее и не дождался. И посвящение такое трогательное. Спасибо вам за мечту вашу, с Александром Николаевичем общую. Скажите, а вы, так верно описав наше сближение с Александром Николаевичем, меня не осуждаете?
— Я, Марина Анатольевна, трижды женат.
— Ах, вот почему вы так поняли Александра Николаевича!
— Я старался понять его во всем. Книгу передал читать в верха. Надеюсь, и там поймут идеи Несмеянова.
Шахназаров через неделю позвонил Званцеву:
— Я прочитал вашу книгу, Александр Петрович. Это не роман.
Званцев онемел. Он никак не ожидал такого отзыва.
Стругацкие утверждают, что он не писатель, и вот как оценивает его деятель ЦК...
— Не роман, — продолжал Шахназаров, — а руководство к действию. У нас в Политбюро вошел новый руководитель. Он из Ставропольского края и ему поручают сельское хозяйство. Если не возражаете, я дам прочитать ваш роман товарищу Горбачеву?
— Как я могу возражать? Я для того и писал книгу, чтобы рассказать людям об идеях Несмеянова.
— Но их надо развивать дальше. Как дела в институте его имени?
— Директором, как передала мне жена Александра Николаевича, назначен генерал химических войск. Боюсь, что у него другие приоритеты, чем у Несмеянова.
Бывший директор издательства “Молодая гвардия” Ганичев остался членом редколлегии одноименного журнала, став главным редактором многомиллионного издания “Роман-газеты”. Он назвал роман Званцева “научным детективом” и предложил напечатать его у себя.
Предисловие к нему написал “Президент ассоциации ученых Г.Х. Шахназаров”.
По телевидению показали колхозный биоцех, где приготовлялся корм для скота.
О падеже его речи не было.
В продаже появилась дешевая по сравнению с обычной, искусственная икра под названием “Искра”.
Многие покупатели считали “раз дешевая, значит, плохая”.
Потом она из продажи исчезла.
Утверждение, что “незаменимых нет” еще раз было неумолимо опровергнуто жизнью, и искусственная пища осталась достижением грядущего.