Глава четвертая
"Космопоиск"
Года летят, а на Земле родной
Без них пройдут тысячелетья.
Об их пути со звёзд домой
Победный гимн хочу пропеть я.
Звёзд вахту несёт "Космопоиск".
Галактик неведомых пояс.
Александр Званцев
Званцев согласился написать предисловие к русскому переводу книги Эрика фон Дэникена “Воспоминание о будущем” о следах звездных пришельцев древности.
На дачу к писателю в Переделкино приехали энтузиасты создания Центра по изучению следов возможных гостей из Космоса: Александр Борисович Минервин, переводчик Дэникена, и Елена Ивановна Чулкова, зачинщица затеи создать “Дэникен-центр”.
— Вы знаете этого швейцарского любителя археологии Эрика фон Дэникена, арендатора одного из отелей в Давосе, мечтающего, подобно Шлиману, открыть космическую Трою, — говорила тихим голосом, заставлявшим прислушиваться к ней, Елена Ивановна, приятная интересная женщина, коммерческий директор Внешторгиздата, с неожиданным огоньком увлечения в глазах. — Он приезжал знакомиться с вашей коллекцией древних следов и написал книгу, ставшую на Западе бестселлером. Нам хотелось, чтобы вы стали почетным председателем его Центра.
Минервин, в прошлом педантичный референт президента Академии Наук СССР, поддержал Елену Ивановну.
— Но почему мы должны, — возразил Званцев, — создавать филиал зарубежного автора, а не изучать проблему палеокосмонавтики сами? У нас есть свои ученые, свои энтузиасты поиска и авторы существующих и возможных книг, которые вместе с Дэникенскими составили бы серию, скажем, “Великая тайна Вселенной”.
— Мы именно это ждали от вас услышать, — произнесла Елена Ивановна. — Это уже другой масштаб, другой замах и, конечно, иное название.
— Скажем “Космопоиск”, — предложил Званцев.
— Прекрасно, — одобрил Минервин. — Но это обязывает. Без поддержки сверху, привлечения известных имен: ученых, политических деятелей, космонавтов, не обойтись. Когда я готовил материал президенту Академии Наук...
— Надо бы провести в Москве, — мягко вставила, Елена Ивановна, зная слабость своего спутника по любому поводу вспоминать о президенте, — международный конгресс по палеокосмонавтике с участием зарубежных ученых и Дэникена, разумеется.
— Я попробую помочь, — пообещал Званцев. — Когда-то меня поддержал в государственном деле Аркадий Иванович Вольский. Тогда помощник Генерального секретаря партии. Теперь вернулся из Нагорного Карабаха, где был уполномоченным Правительства, стал президентом Союза промышленников и предпринимателей. Он цитировал мне ”Пылающий остров”. Думаю, не забыл меня. А космонавт Георгий Тимофеевич Береговой недавно побывал здесь и, якобы, “Советскому Жюлю Верну”, как он написал, подарил свою книгу “Угол атаки”. Я позвоню им.
— Это то, что надо! — хором отозвались гости.
Береговой сразу откликнулся и стал активным участником новой организации. Вольский охотно согласился принять Званцева, назначив день и час.
Узнав об этом от Минервина, другой космонавт, тоже дважды Герой Советского Союза, Георгий Михайлович Гречко предложил сопровождать Званцева.
Он заехал за ним на своей машине, и они вдвоем приехали в Союз промышленников и предпринимателей.
Вольский принимал делегацию. Им пришлось подождать в приемной. Там было людно, и Гречко без устали рассказывал всем, как участвовал из-за гипотезы Званцева в экспедиции, посланной в район тунгусского метеорита Королевым в поисках кусочка марсианского космолета.
— Нас “обглодали” зверские комары, — жаловался он, — И все по вине вот этого несносного Званцева, который своими книгами привел многих космонавтов в Звездный городок, начиная с Юры Гагарина и кончая мной...
Званцев чувствовал себя крайне неловко от этих явных преувеличений, чувствуя на себе любопытные взгляды.
Вольский тепло встретил их, обнял и расцеловал Гречко.
Усевшись за стол, внимательно выслушал Званцева, вспомнив их прежние встречи.
— Мы хотели бы, Аркадий Иванович, чтобы вы стали одним из учредителей Космопоиска, — закончил Званцев объяснения задумки организации энтузиастов, которую хотели оформить, как ТОО (товарищество ограниченной ответственности).
— Задумано хорошо. Но зачем вам Вольский? У него нет ни гипотез, ни ваших знаний. Чем он может вам помочь? Учредителем надо сделать Союз промышленников и предпринимателей во главе с тем же Вольским. И тогда, извините, ТОО слишком мелко. Уж коли создавать, так Акционерное общество с советом директоров, куда вместе с вами войдет и президент Союза промышленников, готовый вам всемерно помочь.
— Мы не решались и подумать об этом, — признался Званцев.
— Вы же фантаст! Вам положено летать, а не ползать!
Уходили от Вольского фантаст и космонавт окрыленные.
И вскоре в обширном зале физики Политехнического музея в Москве состоялся международный научный Конгресс палеокосмонавтики.
Приехал и Эрик фон Дэникен, заказав себе номер-люкс в Метрополе.
— Он один из самых издающихся на Западе писателей, — говорил Званцеву Минервин, собираясь, как Генеральный директор "Космопоиска" на вокзал, встречать швейцарца. — В средствах он не ограничен. Я уверен, что он поможет нам издать серию “Великая тайна Вселенной” во главе с его книгой, которую читал в моем переводе сам президент Академии Наук, когда я с ним работал.
Но наивный Минервин ошибся. Дэникен не собирался в Москве тратиться, а наоборот привез с собой двадцать пять телевизионных серий о своих путешествиях, чтобы через "Космопоиск" сбыть кассеты русскому телевидению за немалую сумму в валюте, торгуясь с Минервиным о комиссионных.
— Он показал себя не только исследователем, но и дельцом, — сказал Владимир Андреевич Платонов, с присущей ему любознательностью, расспрашивая о Конгрессе своего литературного друга.
— А как с вами обошелся этот швейцарский новоявленный Шлиман? Если не ошибаюсь, он называл вас своим учителем? — спросил он Званцева.
— Ограничился в зале парой вежливых немецких фраз.
— И не посетил “учителя”, выпытав у него все перед своим путешествием?
— Я не считаюсь с этим, Владим. Мне важнее видеть в нем соратника.
— “Платон мне друг, но Истина дороже”. Не обижайтесь, Саша. Прекрасный инженер в технике, вы никудышный инженер человеческих душ, как определял нашу братию губитель этих душ, “вождь всех времен и народов”.
— Благодарю за комплимент.
— Зачем вы сделали этого делягу мультимиллионером? Не разобрались сразу для чего вы ему нужны.
— Владим. Плохо ли это или хорошо. Но я не сужу о том, что выгодно или правильно. Для меня люди, интересующиеся тем, за что я борюсь, прежде всего единомышленники, а не пользователи или плагиаторы. Я служу идее, а не собственному карману.
— Вы заслуживаете, чтобы я описал вас в очередном романе. Только идеи ваши внушают мне сомнение. Признаюсь, я всегда считал, что полеты в космос – бессмысленная трата средств. А вы... Ну, да ладно! Раз происходит, знать об этом надо. Выкладывайте, до каких еще глупостей дошли вы на своем “Конгрессе”?
— Дэникен говорил о том, что написано в его и моих книгах. Его заслуга в том, что он cам воочию видел эти следы, о которых я судил лишь по фотографиям.
— И это все, ради чего вы собирались?
— Нет. На Дэникене дело не закончилось. Его сменил на трибуне серьезный ученый с завидной густой бородой, Алексей Васильевич Золотов, автор монографии о тунгусском взрыве, принесшей ему ученую степень кандидата наук. Он возглавлял несколько экспедиций в эпицентр взрыва.
— И что нового он там нашел?
— Я из президиума спросил его: “Вы обнаружили, что в эпицентре взрыва самый точный хронометр отстает на две секунды в сутки? Это в сто раз больше допустимой ошибки. Не объяснили ли вы это однозначно воздействием былого пребывания там пришельцев. И не послали ли вы, якобы, такую телеграмму? Или это легенда”? Он ответил: “Телеграмму, правда, давал, но это не выступление на научном форуме”.
— Ответ осторожный. И не в вашу пользу.
— Он собирался еще и еще раз проверить удивительное явление. С этой целью он заходил потом ко мне. Собирал миллион, по тем деньгам, чтобы отправиться в тайгу.
— Конечно, нелепица не подтвердилась?
— Ему не привелось выполнить свое намерение. Он был зверски убит бандитами на пороге своего дома в Калинине (Твери). Денег грабители у него не нашли...
— Это, Саша, страшная трагедия, но именно об этом надо писать, предостерегая общество, а не о глиняных куклах, якобы, связанных с Космосом. Неужели ни о чем другом, кроме них, у вас разговора не было?
— Нет, почему же? Выступил другой ученый, Сергей Борисович Проскуряков. Он коснулся тысячелетней загадки египетских пирамид.
— Это уже интересно. Они существуют, неизвестно кем, как, когда и для чего построенные?
— Он не ответил на это, но показал графическое построение волшебных “часов Изиды”, показывающих даты аномальных явлений на Земле в прошлом и... в будущем, что предстоит проверить.
— Это уже вроде: ”Цыганка гадала, цыганка гадала. За ручку брала...” — напел Платонов.
— А вот Рубцов, ученый из Харькова, опираясь на показания французских этнологов, 20 лет проживших среди негритянского племени догонов, раскрыл вековые тайны их жрецов. Они тысячелетия хранили священные предания о встрече с пришельцами с Сириуса, и переданные теми знания, доступные лишь современной цивилизации.
— Это уже “Тысяча и вторая ночь” Шехерезады. Ну, хоть что-нибудь не про царя Салтана и Кащея бессмертного было?
— А как же, — насмешливо продолжал Званцев. — Ученый из Самары Авинский (Тюрин) доложил о своей альфаметрике, рожденной из сделанного Терешиным сенсационного анализа плана Cтоунхенджа, древнейшего сооружения близ Лондона. Несколько лет назад Терешин, который был не вполне в себе, явился ко мне под видом “марсианина”. Суть альфаметрики Авинского сводилась к тому, что некий угол “α“, заложенный в план Стоунхенджа, в кратном виде присутствует во всех земных естественных образованиях, а число “одиннадцать”, тоже заложенное в это сооружение, является “модулем Вселенной”, входя в кратном виде во все ее размеры на макро и микро уровне. Древние бритты, жившие в каменном веке, не могли этого знать! Как и не могли доставить к берегу моря огромные каменные глыбы, которые можно было добывать лишь далеко, а горах. И это оставалось загадкой. Правомерно подозрение на космические цивилизации, когда в прошлом они помогали людям Земли.
— Опять белого бычка за те же деньги!
— Тем не менее, Владим, по общему мнению Конгресс, посвященный палеокосмонавтике, далекой от бытописания, удался, и “Космопоиск” стал жить. Однако, общий упадок и развал в стране после перестройки, не позволил издать задуманной серии “Великая тайна Вселенной”. Средств на это не было, а издательства предпочитали детективную и сексуальную литературу, которая имела сбыт у обнищавшего читателя.
— В этом – сермяжная правда нашего времени. И вам впору закрывать никчемную “космическую лавочку”. Все вы в какой-то мере “Терешины с Марса”.
— Нет. "Космопоиск" оправдывает свое название. Пока мы только ищем, открываем, еще не исследуем.
— Вы определенно решили меня уморить.
— Вы же сами хотели знать.
— Конечно, хотел. И хочу все знать! Даже думы Вельзевула.
— Тогда продолжу. Исследованы были следы посадок неопознанных летающих объектов, несомненно космического происхождения. Поиск продолжается. Интерес людей к неизвестному не остыл. Мы обрели зарубежных друзей в Америке, Японии, Европе. Конечно, мы только разведчики, и не раскрыватели тайн. Мы их находим. Последнее слово за наукой.
— Вот случай, когда я искренне страдаю от своего “детского любопытства.”
— Чем я могу вам помочь? Только сыграть с вами в шахматы.
— Давайте. Только о Космосе ни слова!
— У вас, Владим, были бы шансы стать в Парижской Академии Наук “бессмертным”. Ее академики отрицали (а там был сам Лаплас!) падение метеоритов из Космоса.
— Эх, Саша, — говорил Владим, расставляя шахматы. — Мало вам того, что у нас происходит на Земле! Вы все куда-то тянетесь. Вам непременно надо с неба звездочку достать.
— Не достать, а добраться до нее. И люди непременно доберутся. В грядущих поколениях.
— В таком разе – “исполать вам, добрым молодцам”! — заключил Владим, делая свой ход.
Еще раз кинематограф протянул руку Званцеву.
Кинорежиссер Неля Алексеевна Гульчук ставила фильм о его покойном друге, флагмане фантастики Иване Ефремове.
— Я хотела бы прочитать вам сценарий и посоветоваться с вами, — говорила она по телефону.
Званцев не мог отказаться.
Сценарий не понравился ему, да и ей тоже. Она была в конфликте со сценаристом. Званцев высказал свои соображения, но они не были учтены. Кинорежиссеры все делают по-своему. Званцев это знал, и давал себе зарок не иметь больше с кино дела.
Но знакомство с Нелей Алексеевной завязалось. Она живо интересовалась тем, что он делает, и хотела бы создать с ним вместе оригинальный сценарий. Ей очень нравилась книга “Клокочущая пустота” о Пьере Ферма и Сирано де Бержераке, но такой фильм будет только плохо оплачиваемой инсценировкой.
И тогда он показал ей черновик романа, начатого под влиянием посещения космонавта Берегового.
Это увлекло кинорежиссера. И они вместе принялись за сценарий.
Отважный летчик-испытатель, ставший Героем Советского Союза еще до его космического полета. Он полетел к звездам после гибели Комарова, когда нужно было доказать, что в Космос летать можно. Статный высокий, могучий, генерал по званию, он произвел на Званцева огромное впечатление. “Такой и до звезд далеких долетит!”. И он назвал в новом романе (и в сценарии) командира звездолета – Бережной.
— Бережной – Береговой – все едино, — сказал космонавт, узнав о замысле Званцева.
— А вы, Георгий Тимофеевич, полетели бы к звездам? — спросил писатель.
Береговой пожал плечами:
— А почему бы нет. Пошлют – полечу.
— Но речь идет, если не о сверхсветовой, то о световой скорости.
— А что? Звуковой барьер на самолете одолели. Понадобится, и световой барьер пройдем.
— А вы знаете, Георгий Тимофеевич, что скорость света в Природе предельная, и с приближением к ней время на вашем звездолете так замедлится, что пока вы долетите до одной из двух миллионов солнцеподобных звезд, как насчитывают астрономы в нашей Галактике, на Земле, по теории относительности Эйнштейна, пройдут сотни лет, и вы улетаете от родных, как бы, навечно.
— Ну, это бабушка еще надвое сказала. В эти “парадоксы времени”, о которых я слышал, мало кто верит, а понимают их еще меньше. Я поговорю в Звездном городке с нашими мудрецами. Впрочем, если сказать по правде, мне перед каждым испытательным или космическим полетом с родными прощаться “навечно” надо было бы.
Проводив гостя, Званцев вдруг почувствовал, как нечто непостижимо огромное накатывается на него. Левая рука заходила сама собой в “дрожащем параличе”, не подчиняясь его напрягшейся воле. Судорогой свело все тело. Неодолимо потянуло лечь на пол. Он только успел крикнуть:
— Таня! Нина! Худо... — и рухнул на ковер.
Испуганные жена и дочь, приехавшая с Урала погостить к отцу, вбежали в кабинет.
Таня тотчас достала из ящика стола “пожарные средства” – люминал и клофелин, передала Нине:
— Положи ему в рот. От эпилепсии и высокого давления.
Нина, склонясь к отцу, пыталась удержать ходившую ходуном его левую руку, приговаривая:
— Ничего, ничего... Сейчас пройдет...
А он уже ничего не слышал и не воспринимал.
Женщины попробовали переложить его на диван, но это оказалось им не под силу.
— Позову кого-нибудь на помощь и вызову “скорую”, — решила Таня.
Позвонила по 03. Ей показалось, что ее бесконечно долго расспрашивают кто и почему вызывает и кто такой потерпевший, и сколько ему лет. Повесив трубку, она высунулась из окна и закричала:
— Алеша, Алеша! Скорей на помощь!..
Алеша Аграновский, сын известного писателя и журналиста, молодой ученый, подъехал на машине пообедать у матери, жившей в этом же подъезде, не поднялся, а взлетел на второй этаж и вбежал в открытую дверь.
Через минуту Званцев общими усилиями был уложен на диван, но в сознание не приходил. На губах его выступила пена.
— Это все от перегрузки. Себя и меня не жалеет. Мало того, что неистово работает, стоя за пишущей машинкой. Принимает посетителей со всего света, — жаловалась Таня.
— Да вижу, — отозвалась Нина, — на чистой раме Лукьянцевской Галактики прибавилось автографов. Шаляпин, конечно, сын Федора Ивановича, художник из Нью-Йорка, космонавт Береговой и какой-то Томас из Австралии.
— Это Томашевский, уфолог. Итальянец Пинотти тоже уфолог. Больше 200 автографов. И каждый требовал умственного и нервного напряжения. Ну что же “скорая” не едет?
Но Званцев ничего не воспринимал и не пришел в себя, даже когда приехала скорая помощь и ему сделали укол противосудорожного средства и второй для снижения артериального давления.
— И давно это у него? – спросил доктор, пока фельдшер звонил по телефону, получая новое направление.
— После фронтовой контузии, — пояснила Таня. — Он инвалид Великой Отечественной. Писатель.
— Ну, ничего! Петр Первый, без контузии “падучей” страдал. Наполеон тоже ни разу в своих шестидесяти выигранных сражениях ранен не был, а в судорогах корчился, писатель же Флобер тем более. И все они после припадка брались за дело с удвоенной энергией. Положите ему грелку на место укола, чтобы магнезия рассосалась. Она болезненна.
Но Званцев ничего не чувствовал. Не ощущал ни боли, ни заботы любящих женщин, хлопотавших около него.
Ему показалось только, что к дивану подошел Береговой, бодрый, веселый.
— А я явился к вам для исцеления, — шутливо представился он, — и доложить, что командир звездолета Бережной к звездному рейсу готов. Прощаться “навечно” не будем, а скажем “До скорого свидания”.
— И вы уверены в таком возможном свидании?
— А как же! Я все, как положено, выяснил. Когда я у нас о “парадоксах времени” заикнулся, меня на смех подняли. “Ты что, Тимофеевич, — говорят, — тысячу лет прожить хочешь? Богу относительности поклоняешься? Вот и скажи, когда два звездолета разлетаются, каждый со световой скоростью, какая относительная скорость у них будет?” “Как какая? — отвечаю,— Двойная.” “И еще спроси советчика своего как объяснить по Эйнштейну такую нелепицу: “Когда мы тебя в звездный рейс провожаем, ты молодым вернешься, а нас, если застанешь, то дряхлыми стариками. А если по принципу относительности посчитать, что не ты от нас, а мы от тебя на космическом корабле “Земля” со световой скоростью улетаем, то в “Земном корабле” молодыми-то мы должны остаться, а дряхлым, вроде, ты со звездолета сойдешь. Как у крокодила – от хвоста до головы семь аршин, а от головы до хвоста двенадцать! Абсурд, не правда ли? А это в самом принципе относительности заложено. Вот и спроси – как так? Ответить нечего!”
— Нет, почему же? Если спросите, ответ найдется, — продолжая лежать, произнес Званцев, хотя вразумительного ответа в литературе не было.
— Раз вы Бережного в командиры звездолета произвели, то Береговому знать надо: брать ему барьер световой скорости или не брать? И что мне в Звездном сказать?
— Тайна нуля здесь зарыта. Сейчас вместе ее раскопаем.
— Тайна нуля? Это уже интересно. Но я, признаться, штурвалом лучше владею, чем высшей математикой.
— И не надо. Чтобы понять суть явления, достаточно самых элементарных знаний.
— Ну, если просто, давайте, — и Береговой, потирая руки, взял стул и сел рядом с диваном Званцева. — Где копать?
— Во всех случаях на Земле относительная скорость расходящихся тел равна лишь приблизительно сумме двух скоростей, потому что они ничтожны по сравнению со световой. Мне лежа писать неудобно, пожалуйста, возьмите со стола блокнот, ручку и запишите: относительная скорость двух движущихся тел всегда равна...
Береговой записал под диктовку формулу:
V – относительная скорость,
V1, V2 – скорости разлетающихся тел,
с – cкорость света.
— В земных условиях даже скорость звука меньше световой в миллион раз. В формуле их отношение в квадрате близко к нулю, и практически относительная скорость равна сумме двух скоростей. Но если они равны световой, то дробь становится равной единице, а знаменатель – 2, и относительная скорость звездолетов, разлетающихся со световой, разделенная на 2, будет равна не двум световым, как вы сказали, а только одной, в Природе предельной. Скорее света не полетишь.
— Так, – потер лоб Береговой, — значит это и есть ваша “тайна нуля”?
— Нет, будем копать дальше, чтобы отмести “Парадокс близнецов”, узнать кто из них состарится, когда один улетит, чем вас в Звездном поставили в тупик.
— Ну, тупик – это не для меня.
— И ведь можно с помощь вас, космонавтов: доказать или опровергнуть Эйнштейна.
— Так я вам докладывал как у нас его опровергают.
— Так это все на словах. Но всякая теория требует подтверждения на практике. Нужен опыт в космосе.
— Как же его провести, если кораблей со световой скоростью пока нет?
— Будут. Но ждать их нет необходимости. Двое американских ученых на свой страх и риск провели первый опыт. По теории относительности время с увеличением скорости замедляется вот по такой формуле. Пишите, Георгий Тимофеевич:
;
t – время на корабле; t0 – время на Земле;
v – скорость корабля; с – скорость света.
— Американцы сели на реактивный самолет, — продолжал Званцев, — взяв с собой атомные часы, а другие, такие же, оставили на Земле. И облетели со своими часами Земной Шар.
— Молодцы, ребята! — одобрил Береговой. — Я бы с ними слетал.
— Если Эйнштейн прав, то их часы должны были хоть немножечко отстать. И они отстали. Правда, в пределах точности измерений.
— Так ведь Время вроде одинаково для всей Вселенной?
— Оказывается, не так, и это можно доказать. И не только формулой, которую вы записали, но и на орбитальной космической станции.
— Буду проситься в такой полет. И что там надо сделать?
— Повторить американский опыт в грандиозном масштабе. Ведь скорость корабля в десятки раз больше самолетной, а время полета – в сотни раз.
— Какой же это будет опыт? Не скажут, что больно сложно?
— В Космосе вокруг Земли годами летает орбитальная космическая станция. Один из членов ее экипажа, проведший на ней чуть ли ни год, как и вы, дважды Герой Советского Союза Севастьянов...
— Виталий?
— Да, Виталий Иванович. Интересуясь делами "Космопоиска", которым я занимаюсь, он вместе с чемпионом мира по шахматам Карповым Анатолием Евгеньевичем побывали у меня и узнали о нашем замысле провести опыт с часами на космической орбитальной станции. Результат сверки на ней часов будет куда убедительнее, чем у американцев. Шахматист Карпов усомнился: “Не слишком ли громоздкой окажется аппаратура атомных часов, которая при взлете корабля претерпит большую перегрузку, что может сказаться на ее точности?” Чемпион мира, словно рассматривал возможные ходы противника в шахматной партии.” Я возразил: “Нет никакой необходимости в сложной аппаратуре атомных часов. Вполне достаточны иметь обычные точные электронные часы. Установить их уже в Космосе в начале полета по сигналу точного времени с Земли и проверить их показания в конце полета”. Тут Севастьянов признался: нам: “Я самостийно уже провел такой предварительный опыт во время самого продолжительного полета. Только никому не докладывал из-за его самодеятельного характера. Я аккуратно заводил, но не подводил своих ручных часов”. Я спросил его, не сомневаясь в ответе: “И насколько лет меньше вы прожили в полете, чем мы на Земле?” Он улыбнулся: “Вернулся моложе всех оставшихся на четырнадцать минут”.
— Так я доложу об этом начальству, — предложил Береговой. — Я ведаю только подготовкой космонавтов и не влияю на программы полетов.
— Ваша инициатива может оказаться полезной.
— Если не решат, что я совсем сдурел.
— Надеюсь, разберутся.
— Что мне говорить? И как на теории это скажется?
— Подтвердит записанную вами формулу Лоренца, ее применил молодой Энштейн, получая нужный ему результат. Но коварные близнецы требуют дополнения.
— Значит, она не верна?
— По результатам совершенно верна. Но она учитывает только соотношение скоростей космолета и света, и в нее не входит отношение масс улетевшего и остающегося тел. Припишите под корень квадратный еще один член со знаком минус – массу корабля, деленную на массу Земного шара в квадрате (m/M)2. Запишите, Георгий Тимофеевич. Это важно.
При этом мы ничего не меняем, поскольку этот дополнительный член, при ничтожной массе корабля по сравнению с Земным шаром, практически равен нулю. Формула даст тот же результат. Но посчитать, что улетает Земной шар, а корабль остается на месте, то есть поменять местами m и М никак нельзя. Под корнем останется отрицательная величина, и число окажется МНИМЫМ, показывая, что такого не может быть. И никакого “Парадокса близнецов” или “космонавта и провожающих его лиц” нет.
— Вроде, убедительно, — сказал Береговой, снова потер лоб и... исчез...
Званцев, ощущая ноющую боль во всем теле, с усилием открыл глаза и увидел вместо космонавта, сидящих около него жену и дочь.
— А где Береговой?
— Он ушел.
— Как ушел? И не простился со мной?
— Он не заходил к тебе. Я объяснила ему, что с тобой произошло. Потеря сознания перешла у тебя в глубокий сон, — говорила Таня. — Мы решили тебя не будить. Он обещал звонить, справляться о твоем здоровье. Приятный человек.
Званцев, пересилив себя, встал, подошел к столу и увидел раскрытый блокнот с написанными чужой рукой формулами, какие он диктовал Береговому.
— Что вы разыгрываете меня? — возмутился Званцев. — Не настолько я болен. Вот же формулы, которые он записал, сидя около меня!
— Это я записала, — призналась Нина. — Ты все время говорил во сне. Вот я и решила записать.
— Ничего не понимаю, – говорил Званцев, всматриваясь в формулы. — Что это за дополнительный член под корнем?
— Ты все время бормотал о какой-то тайне нуля. Я думала ты бредишь.
— Нет, кажется, я не бредил. Этот дополнительный член действительно близок к нулю. Но зачем его вводить в таком случае? Подождите, начинаю понимать. Перевернуть его нельзя – получится мнимая величина.
— О мнимой величине ты тоже бредил.
— Должно быть, не бредил. Но еще утром я об этом ничего не знал. Как это может быть?
— Ничего удивительного, — мудро решила Нина, — Дмитрий Иванович Менделеев, как известно, увидел свою периодическую систему элементов во сне.
— Я тоже увидел теорему Ферма во сне, но то была генная память. А здесь никакой памяти предков быть не может.
— Зато есть “Тайна нуля”.
И Званцев, оправившись от припадка, принялся, как и его великие предшественники, за работу, назвав новый роман “ТАЙНА НУЛЯ”.
Его напечатали в журналах, выпустили отдельной книгой, в отличие от сценария, не преодолевшего кинематографических барьеров.
Но Званцев увлекся уже новой гипотезой о том, что космические тела повторяют структуру атомов в макромасштабе. И Вселенная, как мы ее видим, это взгляд изнутри на некое вещество непостижимо огромного мира, для которого мы ничтожно крохотные обитатели их элементарных частиц, как образно по-своему высказывал это в своих язвительных сверхфантастических трактатах не кто-нибудь, а Сирано де Бержерак.