Единственным считался братом.
Но оказался я неправ.
Помочь другим всегда был рад он.
И кто в беде – ему тот брат.
Александр Казанцев
Ничто его не остановит.
Всегда стремится ввысь иль вглубь.
Безмерно рад задаче новой
И даже в сердце ввел иглу.
Александр Казанцев
— Дядя Шура! Папа разбился, прыгая с парашютом, — панически говорила в телефон дочь Виктора Званцева Светлана. — Мне сообщили, что лежит в Коломенском, в больнице. — Я бросаю факультетское собрание, бегу на электричку, и мчусь туда.
Она была деканом факультета в Кооперативном институте под Москвой. Работала на кафедре иностранных языков, военная переводчица и старший лейтенант запаса, мать двух взрослых сыновей.
Александр вскочил в машину и поехал вместе с Таней разыскивать в Коломенском больницу.
Там оказались раньше Светы.
В палате в ряд стояло шесть коек. На второй от входа Александр увидел брата, лежащего на спине с задранной на растяжках ногой.
Тот виновато улыбнулся:
— Всего три прыжка осталось до нормы мастера парашютного спорта, а тут не повезло.
— Тебе мало мастера по классической борьбе?
— Я на ковре все ту же ногу поломал. А тут, ты знаешь, высота! А я всегда мечтал летать.
— Я помню первый твой прыжок. При мне. В парке культуры, с парашютной вышки.
— Да, ты там в шахматы играл. Над ходом голову ломал. А я вот – ноги... — и он рассмеялся.
— Как это случилось, Виктор? — спросила Таня. — Вы говорите как-то не о том. Ты неудачно приземлился или неладно с парашютом?
— Нет, парашют здесь ни при чем. Правда, я раскрыл его не сразу. В затяжном хотел почувствовать себя... Ощущение птицы. Земля далеко под тобой. А ты – в полете. Наслаждение! Вам не понять. Попробовать надо.
— Нет, уж уволь! Я никогда бы Сашу не пустила. Да и тебе-то лет не мало. Пора кончать. Я со Светой и Валей поговорю...
— Ты меня не знаешь, Таня. В борьбе я ногу поломал, но не сошел с ковра. И парашют не брошу.
— О том особый разговор, — вмешался Александр. — Во всяком случае не здесь. Как у тебя получилось с приземлением?
— Отлично! — заверил Виктор.
Брат усмехнулся и выразительно взглянул на вытянутую ногу.
— Но приземлился я на крышу. Она покатая была. Я парашют собирать стал для нового прыжка. Сделал все, как надо. Хотел с ним по пожарной лестнице спуститься, но ее не было. Не мог я допустить, чтобы меня пожарная команда снимала с крыши. Ну, и прыгнул вместе с грузом. Без него, быть может, ногу не сломал бы. А сбросить вниз не то чтоб не подумал, – шелк поберег, — и он снова виновато улыбнулся. — А парашютный спорт совсем не виноват.
Вошла сестра и принесла обед.
— Вот кушать лежа, правда, неудобно. Прошу сестру суп в поильник наливать.
— Мы фруктов принесли тебе, — спохватилась Таня.
И тут вошла Светлана. Услышала последние слова:
— А я так торопилась, что ничего не захватила.... Мне сказали, ты разбился... Думала, сойду с ума. Как чувствуешь себя?
— Да вот с конька слез неудачно.
— С какого вдруг коня? Я думала, ты с парашютом...
— С конька крыши, куда он сел, — пояснил ей дядя Шура.
— Папа, ты дяде Шуре должен слово дать, что не прыгнешь больше с парашютом, — потребовала Света.
Виктор загадочно сказал:
— Я и сам хочу, — и, огорошив всех, добавил, — перейти на дельтаплан.
— Ну знаешь, Виктор. Мне привелось увидеть под Москвой такое... Не передать словами.
— Нет, ты уж, Александр, расскажи. Необычное люблю... Лежать-то скучно.
— Ты, может быть, сам слышал: в Чкаловском авиаклубе умелый летчик, генерал, решил пример дать молодым. И дельтаплан с земли поднять. Разогнаться на буксире на Киевском шоссе близ Бородина.
— Взлетел?
— Нет. Капотировал. Разбился. На моих глазах...
— А ты приехал на своей машине?
— Да, на ней.
— Сам за рулем сидел?
— Конечно. Таня править не умеет.
— А сколько ты аварий видел? И в госпитале побывал? А на машине все же ездишь?
— Я не стану с тобой спорить. О дельтаплане ты забудь.
— Правда, правда, дядя Шура! Пусть он вам слово даст.
— Я слово дам, если он меня научит, как летать без всяких аппаратов, — сказал Виктор с хитрецой.
— О левитации мечтаешь? — брат спросил всерьез.
— Конечно! Как и каждый человек! Наверно, прежде люди по воздуху летали, — заговорил Виктор увлеченно. — Теперь такое только снится. Летишь, не хочешь просыпаться... А кое-кто и в наши дни летает. Как будто, йоги и негритянские шаманы. И сам Джордано Бруно написал о том, как при нем монах поднялся к потолку кельи. А такому ученому, как Бруно, поверить можно. Вот бы научиться!
— Говорят, что “У кого, что болит, тот о том и говорит.” А ты не о ноге толкуешь, а как бы голову сломать, — с укоризной сказал брат.
— Зачем же голову? Мне хватит и ноги. Вот ты фантаст и обо всем, как будто, знаешь. Со Светой хочешь, чтобы я слово дал. Я никогда его не нарушал. Тогда возьмись мне помогать. Хочу все изучить, что известно о левитации.
— Ловлю тебя на слове. Его ты дашь нам всем, что откажешься от парашютов и дельтапланов. А я тебе в свой следующий приезд принесу занятную статью Бровкова.
— А кто такой Бровков?
— Директор Саратовского филиала научно-исследовательского “Института энергетической инверсии”. Как ученый, утверждает что взлететь возможно. И объясняет почему и как. Порой, на самом деле людям это удается.
— Профессор научного института? Даже сам директор? Это уже дело. Привози скорей статью. Пока валяюсь здесь на койке, постараюсь разобраться и слово дам, что лететь буду только без аппаратов. И непременно полечу...
Подошла Старшая медсестра:
— Позвольте, посетители, напомнить, что больного утомлять нельзя. И пришло вас слишком много. Здесь люди, кроме вас. Палата общая.
— Сейчас, сейчас уйдем, — за всех ответила Света. — Но папу мы не так утомили, как сил ему прибавили. Не правда ль, папа?
— Сейчас приподнимусь и по палате полетаю. Нога поломанная и не понадобится.
Сестра не обратила внимание на озорную улыбку больного. И озабоченно укоряла:
— Вот видите. Он даже бредит! Нельзя же так! Сейчас температуру смерим. Пусть дочь останется. А остальных, простите, ждем в следующий раз...
Пришлось повиноваться строгой Медицине.
Хоть не хотел в палате спорить Александр, а вышло все наоборот.
В машине Таня тоже упрекала мужа:
— Зачем ты выдумал все это? Какого-то Бровкова!
— Его статью “об обнулении масс” мне привез из Саратова наш Юра Сенчуков. Он был там, как кинорежиссер, и нашел там Бровкова. А сам Виктор Иванович Бровков потом звонил мне по телефону.
— Так это правда? В самом деле?
— Конечно, правда! И, думаю, Бровков не подозревает значения своей статьи. Хотел он только гипотезой объяснить загадку “летающих тарелок”, НЛО, а раскрывает вековые тайны метагалактических построек, соорудить какие древние люди не могли. И даже секрет левитации, так заинтересовавший Виктора, становится ясным.
— Опять ты гнешь свое, как с тунгусским метеоритом. Хоть брата пожалей.
— Ему нужна не жалость, а новая задача, которой может он увлечься. Вот лучшее лекарство для него!
— Больному в гипсе покой нужен, а ты... Да что там говорить! Посмотрим, что нам Света скажет.
Света сразу позвонила, едва доехала до дому.
— Спасибо, дядя Шура! Папа стал неузнаваем. О сломанной ноге забыл и думать. Все ждет обещанной статьи Бровкова.
— Я завтра привезу, — пообещал Александр.
Уже без костылей, а только с палкой, сопровождаемый дочерью Светланой, Виктор приехал к Александру, только что вернувшемуся из-за границы с шахматного конгресса. Тот слушал внучку Ксюшу, игравшую ему на пианино “Патетическую сонату” Бетховена.
Он искренне обрадовался брату. Они обнялись, и он провел его и Свету в кабинет.
Ксюша, встав из-за инструмента, поздоровалась с дедой Витей и тетей Светой и проскользнула к бабушке в большую комнату.
Братья уселись за стол, Светлана – на освободившийся у пианино вращающийся стул.
Вошла Таня. Со Светою расцеловалась и, обняв Виктора за плечи, спросила:
— Ну, как нога?
— Вот, невесомость постигаю. По воздуху передвигаться стану и о ноге забуду...
— И ты поверил этой ерунде?
— В том и беда, что не поверил.
— Ну, в этом надо разобраться, — сказал Александр.
Таня пожала плечами и хотела увести Свету. Но та предпочла остаться.
Таня к женщинам никогда не ревновала мужа, но к его работе, “гипотезам безумным” ревновала жутко, считая, что они-то и отнимают его.
— Не мог тебя дождаться, — начал Виктор. — Столько времени убил, чтобы усвоить статью Брвкова и понять, что этого не может быть, — закончил он с досадой.
— Но почему ты так решил?
— Начать хотя бы с пустоты. Когда борца ты на прием берешь, хватаешь за рукав, а он пустой. Не выйдет никакой бросок. А Бровков толкует о силовом взаимодействии тел с пустотой. Конечно, ерунда!
— Не с пустотой, а с вакуумом.
— Так это же одно и тоже!
— Ну, не вполне.
— Как так?
— Вакуум лишь по внешним свойствам напоминает пустоту. В отличие от нее, он материален.
— Как, дядя Шура, это может быть? — заинтересовалась Света.
А Виктор возражал:
— И в воде, и в воздухе мы ощущаем плотность. А в пустоте или в вакууме что может помешать?
— Каков бы ни был “акт творения” но первозданная Вселенная была из смеси вещества и антивещества.
— Не припомню, чтоб нам с тобой в техническом училище Владимир Васильевич о физике так говорил.
— Тогда, в двадцатых, антивещества еще не знали. Позже обнаружили позитрон (с положительным зарядом) и антипротон создали сами, не с положительным, а с отрицательным зарядом. А это составные части антивещества. Я нарисую вам двухцветным карандашом “гипотезу фантаста”, как все могло произойти.
Он встал и взял со стола чистый лист бумаги. Виктор со Светланой, чтоб лучше видеть, придвинулись к журнальному столику, куда Александр пересел.
— Я пользуюсь представлением Нильса Бора о планетарном строении атома. Рисую в центре синим цветом протон, играющий роль “солнца”. Вокруг него на орбите, крутится одна красная “планетка” – электрон с отрицательным зарядом. Это атом водорода. А в антиводороде все наоборот. Во “Вселенской первосмеси” оболочки с противоположными зарядами притягивались друг к другу. Если б им соединиться удалось, произошла бы аннигиляция с выделением энергии не в квадрате и не в кубе, а в десять в тридцать седьмой степени раз большей, чем атомная...
— Фу, черт! Ее нам только не хватало! — не удержался Виктор.
— Но чтобы слились два “солнца” – протон с антипротоном, надо, чтоб исчезли прежде электронно-позитронные оболочки. Вот я рисую их синим и красным. Эти оболочки издали притягивались друг к другу, но вблизи положение атомных “планеток” могло совпасть, как исключение. И аннигиляция тогда была бы полной. Но едва “чуждая планетка”, приблизится к протону, пока электрон в другом месте на орбите, тотчас одноименно с ней заряженный протон отбросит ее прочь. Но вдали вновь скажется притяжение орбит. Такой процесс вибрации квантов, бесконечно повторяясь, длится до наших дней от самого “Начала”, если таковое было...
— Простите, дядя Шура, — увлеклась Светлана. — А если, как вы сказали, в исключение, положение “планеток” совпадет и два “солнышка” столкнутся?
— Так без счету раз происходило. И выделялась та энергия, что папу напугала, и возникали звезды, космическим пожаром охватывая все вокруг. И в перегретой плазме, частички разные метались, создавая в “адской кухне” все известные нам вещества и антивещества. Островками оставались они плавать в бездонном океане вакуума, среди вибрирующих пар.
— Любопытно представить себе Вселенную из множества семейств, — с улыбкой произнесла Света.
— И в этих “вакуумных семействах”,— продолжал Александр, — взаимно компенсированы все физические свойства вещества и антивещества. Потому не обладает Космос ни плотностью, ни массой, проницаем и прозрачен, как пустота. Лишь передает от пары к паре электромагнитные колебания со скоростью света, чему обязан и сам свет Вселенной.
— Так потому и звезды дальние мы видим, и друг друга?... — спросил Виктор.
— Вот именно. Я вижу, ты все понял.
— Ну, задал ты задачу, — вздохнул Виктор. — Голова тут расколоться может. Такие вещи говорить надо на борцовских мягких матах.
— Я утомил вас, ребятки, уж простите.
— Нет, что вы, что вы, дядя Шура! Все очень интересно. Но сразу трудно мне понять. Должно быть ночью спать не буду... блуждая меж возникших звезд...
— Нет, нет! Постой! — перебил дочь Виктор. — Разговор не кончен. А силовое воздействие пустоты на тело?
— Считай, была присказка, а сказка – впереди.
— Мне не сказки слушать, а взлететь необходимо!
— Так ведь летают люди. И неопознанные объекты к нам залетают. Но как и почему? Бровков дает ответ. Всегда вибрируют вокруг нас атомы водорода и антиводорода. Движение их рисую волнистой линией. Но как реагируют они на попавшее в них тело? Находясь в покое, не колеблясь, оно стремится сгладить все выступы такой кривой вибрирующих пар. Волнистая, она, чтобы не стать прямоугольником покоя, оскалится зубцами. Они и есть то силовое воздействие вакуума на плавающее в нем физические островки. Но если б физическое тело колебалось само с такой же точно частотой, как и частички квантов, и горбы их волн пришлись бы над впадинами кривой вакуума, то сопротивление его станет нулевым.
— Так почему же тело полетит? — нетерпеливо спросил Виктор.
— Суть в том, что масса физического тела – это не только количество вещества, а еще помноженное на вакуумную силу. Как, скажем, на Земле, где вес наш равен нашей массе, помноженной на ускорение земной тяжести. Теперь представим, что физическое тело само вибрировать бы стало и на кривую колебаний квантов не прямой ложилась, а тоже бы волнообразной кривой. И горбы волн тела совпадают со впадинам кривой пар и тело точно воспроизводит движение квантовых частиц. Очевидно, что сопротивление тогда равно нулю, и масса, помноженная на нуль, сама станет нулевой. А с ней и вес.
— Так значит, чтоб взлететь всего лишь надо задрожать, как в лихорадке? — воскликнул Виктор.
— Вот именно! Вызвать вибрацию тела, как у квантов.
— Так это вроде резонанса, дядя Шура, когда солдатский строй, шагая в ногу, разрушает мост?
— Но здесь наоборот. Скорее “Антирезонанс” не с разрушением, а с гармонией вещества и вакуума, когда силовое взаимодействие их не возрастает, а сводится к нулю.
Виктор потер себе лоб:
— Вот задача! Научиться так трястись, чтобы подняться в воздух! Была когда-то секта трясунов. Но я не слышал, чтоб они летали.
— Ах, дядя Шура, боюсь, вы лишили папу покоя. А вдруг он затрясется и в самом деле полетит?.. Ведь он все может! И сверху упадет?
— Не бойся, Света. Я не полностью пока поверил. Уж больно сложно Александр говорил... Одной статьи Бровкова и Шуркиных рисунков мне мало. Неужели опытов никто не ставил?
— Нет, школьники проделали занятный опыт. Сейчас я Ксюшу позову. Она расскажет.
— Сидите, дядя Шура. Я за ней схожу. Мне ближе, — вскочила Света.
И через минуту вернулась вместе со смущенной старшей школьницей.
— Играть на пианино я не буду. Ладно? — потупясь, сказала девочка
— Нет, Ксюшенька, — мягко заверил дед, — тебя не станем мучить. Расскажи деду-Вите, да и нам, какой вы проводили опыт в школе. И девочка теряла вес.
— Она взлетала? — заинтересовался Виктор.
— Могла бы и взлететь,— оживилась Ксюша. — Но мы самую толстую из нас так облегчили, что мальчики двумя пальцами подняли ее со стула.
— Фу, черт! Не может быть! — увлекся сразу Виктор. — Так что же вы с ней сделали?
— Меня так мама научила. У них на работе одна женщина весила сто двадцать килограммов. И сослуживцы, как и мама, художники, полиграфисты, подняли над головой толстой тети ладони одна над другой, сначала левых рук, потом от правых, и чуточку так подержали. Потом все отошли, а подопытную тетю один художник взял на руки, как ребенка. Она смеялась. Детство вспомнила...
— При весе сто двадцать килограммов? — удивился Виктор.
— Они не взвесили ее. Но она прыгала легко и танцевала в коридоре. Мы тоже не взвесили нашу девочку. Не было весов. Но сделали все так, как мама рассказала. Четыре мальчика. Четыре девочки. Восемь ладоней, одна над другой – и девочка стала, как пушинка.
— Зачем же слушать нам про йогов и негритянских шаманов, когда школьники бегут вперед науки? И никто об этом ничего не знает. Опыт можно всюду повторить! Беда, когда академиков заменят дети, и, а за физику борцы возьмутся.
— Но, папа милый, ты не прав. Давай-ка вспомни с дядей Шурой, как в тридцатых он к тебе примчался в Сталинск.