Кто возвратит мне счастья миг? Увы, его мне не досталось!..
Весна Закатова
Мир станет общим. Каждый — побратим.
Мне ничего, а все, что есть, — другим
Сирано де Бержерак — Кампанелле
Пейзаж в этот ясный солнечный день был для Оли животворной праной, и девушка не шла, а танцевала, взлетая при каждом шаге, словно теряя массу.
Идя вдоль ручья, она восторженно смотрела по сторонам и на Альсино. Они живы, они вместе! И в этом счастье! И все так чудесно вокруг!
Лес или парк приблизился к ручью, и меж деревьев появился очаровательный маленький дворец с изящными колоннами на фасаде.
«Как старинная помещичья усадьба! И тенистая аллея спускается к пруду с настоящими кувшинками. А ручей в него и впадает, и вытекает. Какие чудесные арочные мостики переброшены через него!»
Совсем неожиданным прозвучало объяснение Альсино: это и есть цех завода, выпустившего очередную партию встреченных ими роботов.
Один из этих человекоподобных биороботов и направлялся к ним сейчас, обеспокоив Олю своим сходством с тупыми стражами энергостанции.
Альсино угадал ее мысли:
— Это совершенно безопасные нейронные биомашины. Они сошли с конвейера и направлены для воспитания и окончательного программирования в одну из наших семей.
Робот шел вдоль ручья, не решаясь перейти его вброд, делая знаки рукой, чтобы его подождали. Поэтому Альсино предложил Оле присесть.
Они опустились на траву около пруда, и Оля выжидательно посмотрела на Альсино.
— Семья — основа нашего общества.
— А детей воспитывают родители? И они умеют это делать?
— Ничто не заменит их любви, но кто сравнится с нейроведами, которые в своем искусстве не уступают нейрохирургам, делающим операции на мозге?
— Эти нейроведы оперируют детский мозг?
— Они формируют его с помощью арсенала средств, начиная с обучения и кончая внушением. И человек, наряду с основами морали, обретает способность телепатического общения, чтения мыслей собеседника.
— Немножко даже страшно. У вас как бы двери и окна настежь, все открыты друг другу. Значит, даже и задуматься ни о чем своем нельзя?
— Нет, почему же? Мысли открываются лишь при взаимном общении. По желанию. Но переданная собеседнику мысль не отличается от глубинной. Словом, невозможна ложь, лежавшая в основе многих былых пороков.
— В нашем мире так много построено на лжи! Я ее ненавижу! Но вот как с «ложью во спасение», когда она служит добру?
— Не может ложь служить добру. Это самообман, который непременно скажется со временем.
— В школах учителя с учениками тоже обмениваются мыслями?
— В Школе Познания педагоги внушают ребенку основы знания, а учимся мы всю жизнь. Лучшие умы общаются с нами через окна видеосвязи. Но главное, что прививается детям родителями и школой с самого раннего возраста, — это любовь к труду. Он становится необходимым, как дыхание.
— И все у вас такие умные?
— Дело в том, что мы стремимся постигать не только науку и технику, но и сущность человека с его глубинным миром неограниченных возможностей. Ведь у вас редко у кого задействовано более четырех процентов нейронов мозга. У нас удается пробудить к деятельности более девяноста.
— До чего же у вас все правильно и удивительно! Мне уже хочется, чтобы ты воспитал и меня. А я потом тоже буду воспитывать, но без скальпеля и излучения. Правда- правда! И, может быть, даже скоро, — сказала Оля, глядя на приближающегося робота. — Может быть, он хочет, чтобы мы взяли его на воспитание? — засмеялась она, видя, как тот, найдя мостик, подходит к ним.
— Кажется, ты угадала или приобрела способность читать машинные мысли, — улыбнулся Альсино, обменявшись с биороботом несколькими словами на языке, принятом для общения с биомашинами. — Представь себе, именно этого он и просит у нас. У него нет определенного адреса, и его первая задача — найти семью, где его возьмут на воспитание.
Оля рассмеялась.
Робот насторожился, не понимая этих странных звуков.
— Скажи ему, что у нас пока нет семьи, но скоро будет, и мы улетим в другой мир, где он найдет мало хороших примеров для заимствования.
— Он понял. Но, узнав от меня, что мы идем к моей матери, просит разрешить сопровождать нас.
— Какой смешной! И похож на мальчишку. Правда- правда! Я назову его Робиком. Хорошо? Но как мы будем с ним разговаривать?
— Я введу в его программу словарь русского языка и законы построения речи. Его не надо будет учить годами. Введенный блок позволит ему сразу в полной мере выполнять новую программу. И ты получишь, кроме меня, еще одного собеседника.
— Надеюсь, ты не станешь ревновать? — лукаво спросила Оля. У нее было так хорошо на душе, что хотелось озорничать, шутить, смеяться безо всякой на то причины.
Альсино достал мнемонический кристалл, которым он по мере надобности пользовался в Олином мире, удивляя всех богатством своей русской речи.
Скоро Оля убедилась, на какие чудеса была способна эта повстречавшаяся им на пути биомашина. Биоробот сразу заговорил с нею на ее родном языке, правда, поначалу смешно произнося слова и забавно строя фразы.
Он стал для нее настоящим мальчишкой Робиком.
Первым делом он сказал:
— Как хорошо натыкаться на одну девочку и одного мужчину.
— Будешь звать меня Оля. Понял?
— Понял. Оля. Ой-ля-ля.
— Как ты догадался? Меня так звали в школе. Я тебе об этом не говорила.
— Это обычное для роботов трансформирование употребляемых ими слов.
— А что такое мама, куда мы теперь вместе гуляем? — спросил Робик.
— Мама — это такая прекрасная женщина, которая дала жизнь Альсино, вот ему. Понял?
— Понял. Это такой прекрасный цех с конвейером. Правда-правда.
Оля рассмеялась:
— Не цех, глупышка, а человек. Такой же, как я. У меня тоже будут маленькие Альсинчики.
— Понял. Конвейер, выпускающий Альсинчиков, будет прекрасным.
— Ну вот! — со смехом обратилась Оля к Альсино. — Теперь у тебя будут два несмышленыша, воспринимающие твой мир.
— Не совсем одинаково, — заметил Альсино. — Ты будешь сравнивать его со своим. Робик примет все, словно чистая бумага, где пока записаны лишь стремление к добру и невозможность делать что-либо во вред людям.
—.А тупые роботы энергостанции?
— Они не признали во мне Человека.
— Однако Робик признал и меня, и тебя.
— Он не запрограммирован на охрану, и в него заложены иные признаки опознания Человека. Что касается остального, его надо воспитывать.
— Хорошо. Я берусь за это интересное дело. Ну, Робик, что бы ты хотел узнать?
— Как живут люди, которые создали нас, биороботов?
— Люди живут в маленьких домиках, рассеянных по живописным уголкам природы.
— А почему?
— Чтобы избежать тесноты. А цеха заводов, где люди работают, приблизили к месту их жительства, чтобы летать на работу было близко. Понял?
— А составные части изготовляемых машин тоже летают между цехами?
— Ишь ты, какой въедливый! Они доставляются по трубам электромагнитной связи.
— Ты можешь стать не только воспитательницей, но и экскурсоводом по нашему миру, —- улыбнулся Альсино.
— У них тут все перемещается в трубах, как в сосудах живого организма, в трубах больших и маленьких. В одних перебрасываются детали и материалы, в других мчатся электромагнитные вагоны с пассажирами. В одном из них мы сейчас и совершим путешествие в безвоздушном пространстве.
— Почему без воздуха? — поинтересовался Робик. — Он нужен для биопроцессов и у людей, и у машин.
— Ах ты мой «Почемучка»! Его просто нет в трубе, чтобы не мешал движению вагонов.
— Почему не мешал? — приставал Робик. Ответил Альсино:
— Чтобы не тратить зря энергию.
— Почему? Нас, роботов, заряжали энергией на конвейере. И я полон сил, готов действовать. Правда- правда.
Оля удовлетворенно улыбнулась. Робик неожиданно попросил:
— Можно еще раз смеяться?
Оля не столько выполнила странную просьбу машины, сколько, услышав ее, непроизвольно тут же расхохоталась.
Робик был доволен, если это можно сказать о машине.
Альсино с радостным чувством смотрел на свою Олю, получившую забавную игрушку, с которой можно поболтать.
— А на каком конвейере предусмотрена ваша зарядка энергией? — поинтересовался любопытный биоробот.
— Ах, Робик, Робик! — ответила Оля. — Видишь на небе огненный шар? Это Солнце, оно светит и греет. Альсино умеет получать энергию прямо от него. А вот мне приходится утолять голод пищей, содержащей энергию, тоже полученную от Солнца.
— Без проводов? — уточнил Робик.
— Ну, не такие провода, какими подключают тебя к электросети. Организм людей так устроен, что может получать энергию от поглощенной пищи. Понял?
Оля входила в роль «мамы» из недавних детских игр. Новая кукла превосходила всякое воображение! Могла говорить и даже понимать. И потому сразу стала любимой...
Вскоре Оля заметила в глубине парка изящную беседку, по направлению к которой шли вереницы людей, некоторые в сопровождении маленьких роботов, похожих на Робика.
— Ну вот и наше «метро», как называется у вас подземка, — сказал Альсино. — Ты не устала, Оленька, от ходьбы и воспитательской деятельности?
— Ну что ты! Мне так интересно! И я еще никого в жизни не воспитывала. Вот была бы мной довольна бабушка, что я становлюсь на нее похожей. Она всех воспитывает. А Робик очень смышленый. Хорошо бы его оставить с нами! И взять с собой, когда будем возвращаться!..
— Я не убежден в этом. Лучше, если Робик просто проводит нас. Потом найдет себе пристанище в какой-нибудь местной семье. Я думаю, мама сможет помочь ему, как Координатор Округа.
— Ты говорил, что она — Верховный Судья, и я ее чуть-чуть даже побаиваюсь.
— Она и то и другое, и еще Человек с самой большой буквы, как у вас говорят.
— Робик, тебе не скучно слушать нас? — спросила Оля.
— Что такое скучно? Не имею такой информации.
— Это тягостное и унылое чувство бездействия.
— Следовательно, машине всегда скучно. Я готов делать все, что не во вред людям, но не имею заданий.
— Ах, Робик, это совсем другое! Ты вовсе не скучный, с тобой даже весело. Скучно, когда не только не знаешь, чем заняться, но и не хочешь этого. Словом, сам не знаешь, чего хочешь.
— А что значит «хочешь»?
— Ощущать, что это тебе необходимо.
— Почему мне, а не другим?
— Вот это, Робик, верно! Прежде всего, другим. Это главная необходимость.
— Необходимость всегда быть готовым к принятию сигнала, — сделал глубокомысленный вывод робот.
— Как ты здорово начал говорить по-русски, словно годы учился. Спасибо тебе за это.
— Что значит «спасибо»?
— Это слово сложилось из двух слов: «спаси», «Бог». В знак благодарности, чтобы Бог тебя спас.
— Почему спас? И что такое «Бог»?
— Спасать потому, что люди у нас делали порой не так, как надо, боялись наказания и хотели бы спастись. А «Бог» — это, Робик, не для машин. Это вечное, мудрое, доброе и гневное Существо. Он создал все, что есть на свете, и распоряжается всем этим сущим. И мог бы спасти.
— Изготовитель или Координатор? — уточнял дотошный Робик. — Программист?
— Координатор — это не тот, кто повелевает или задает программу действий. Он только согласует действия других, от которых сам не отличается.
— Координатор не машина?
— Совсем нет. Вот мы с тобой скоро увидим такого Координатора, когда доберемся до домика матери Альсино Моэлы.
Из павильона станции вниз спускались не по привычному для Оли эскалатору, а встали на самоходную ленту, которая понесла их по наклонному, полого спускающемуся тоннелю, доставив на просторную платформу, по которой пролегали две огромных трубы, уходящие сквозь стены. За этими трубами виднелись по обе стороны две более узких платформы. Люди садились в поезд любого направления с центральной платформы, а с крайних наклонные тоннели с самоходными лентами выносили прибывших пассажиров наверх.
Послышался гул подошедшего в трубе поезда. Дверцы его вагонов пришлись как раз против дверей лежащей на платформе трубы. Они открывались одновременно с обеих сторон вагона. С одной стороны люди потоком входили в вагон, а в другую выходили. Ни на платформе, ни в поезде не было никакой толкотни.
Все было плотно подогнано, и воздух с платформ не проникал в трубы, по которым двигались поезда. Там постоянно поддерживалось разряжение.
Альсино с Олей и Робиком вошли в вагон цилиндрической формы и сели в кресла, заботливо принявшие их в свои мягкие объятия.
— Это чтобы мы не взлетели при обнулении масс, — пояснил Альсино.
Робик тотчас попросил разъяснить это понятие, с поразительной быстротой усвоив его смысл.
— Вагон электромагнитными силами разгоняется до огромной скорости, — пояснил Альсино, — и, утратив тяжесть при обнулении масс, не испытывает трения о стенки тоннеля.
— Как далеко мы едем? — спросила Оля.
— В родную мне горную страну, где живут люди, похожие на нас с археологом, безбородые. Расстояние здесь не играет почти никакой роли.
— При слове «почти» не могу не вспомнить о дяде Джо. Как-то они там?
— Уверен, что археолог принял все меры, вызвал помощь, и они наслаждаются сейчас беседой с мудрейшими людьми нашего мира, с которыми мне еще предстоит встретиться для отчета о своей Миссии в вашем мире.
— Я думаю, они легко поймут и одобрят тебя.
— Мне хочется в это верить. Телепатически связаться ни с кем из них никак не могу. И стыжусь своей неполноценности.
— Ну что ты, милый! — утешала его Оля. — Мне ты делаешься еще дороже, став не сверхчеловеком, каким был у нас, а таким же, как и все, оставшиеся в нашем мире.
Робик не слишком понимал, о чем идет речь, но не досаждал вопросами своим «воспитателям», расшифровав слово «почемучка» как несмышленыш, досаждающий любопытством.
Альсино горько улыбнулся:
— Пожалуй, сейчас я нечто среднее между Робиком и остальными пассажирами этого вагона, которые, выйдя отсюда, поднимутся в воздух, как я бывало. — И он вздохнул.
— Ну, не надо! — нежно сказала Оля. — Мы будем с тобой летать... на крыльях счастья. Правда-правда! — И робко улыбнулась своей несколько вычурной, но искренней фразе.
Альсино остался печальным:
— Я не только о своих потерянных возможностях вздыхаю. Мы войдем сейчас в долину, где все напоминает мне о куда более значимой потере.
—Вот как! — сказала Оля и замолчала, поняв, что затронула что-то очень болезненное для Альсино.
— Отец завершал строительство этого наклонного тоннеля, который приведет нас к цели, — сказал Альсино, когда они поднимались на самоходной ленте наверх.
Легкий ажурный павильон, вероятно, был построен в стиле странной местной архитектуры.
— Воздух! Какой воздух! — воскликнула Оля. — Не надышишься!
Оля любовалась открывшимся перед ними пейзажем. На, казалось бы, затвердевшей синеве неба четко вырисовывался островерхий пик, как бы шатром венчающий исполинский храм великанов с бастионами крутых горных склонов.
Издали можно было рассмотреть причудливо вьющуюся извилистую дорожку, то исчезающую, то появляющуюся среди зелени леса.
— Это очень старинная дорога. Ею пользовались люди, когда еще не умели летать. И она покрылась во многих местах трещинами. Нам придется преодолевать их.
— Но это же красиво! Так красиво! Правда-правда! Робик, Робик! Ты понимаешь это слово — красиво?
— Красиво — это гармонично, целесообразно, — невозмутимо ответил биоробот.
— И ты больше ничего не чувствуешь? Меня даже в дрожь бросает. А у тебя все как обычно? Ты не воспринимаешь прекрасное?
— Я не знаю, что воспринимаю. Но ощущаю повышенное напряжение нейронной структуры.
— Вот видишь, Альсино! Даже робота проняло! Он уже способен чувствовать то, что так восхищает меня!
— Он не способен на это.
— Но он говорит о каком-то своем перенапряжении.
— Я не достаточно знаком с устройством роботов.
— Мы пойдем здесь?
— Да. Прямо к домику моей матери Моэлы.
— Как жаль, что ты не можешь предупредить ее, что мы идем к ней.
— Может быть, мы встретим ее. Мама сразу догадается, что ты голодна. Она часто выходит к памятнику, стоящему у дорожки.
— Памятнику? Кому?
— Моему отцу.
— Ты никогда не рассказывал о нем. Когда вы потеряли его? Почему памятник ему стоит здесь?
Втроем они не спеша поднимались в гору по былой тропинке, теперь заросшей мягкой травой с мелькающими в ней маленькими цветочками, которые Оля, нагибаясь, срывала, собирая букетик.
Робот стал повторять ее движения и тоже делал букет.
— Я никогда не видел отца, — печально сказал Альсино. — Он погиб незадолго до моего рождения.
— Как это произошло? Отчего?
— Здесь часто случаются землетрясения. Когда мама уже ждала ребенка, ей было трудно летать, и они с отцом поднимались пешком вот по этой самой дорожке.
— Здесь часты землетрясения? Почему же вы строите здесь дома?
— Современные дома устойчивы при любых колебаниях почвы, покоясь на подвижных опорах. Отец с матерью шли этим самым путем. Раздался подземный гул, земля зарычала. Это был, наверное, ужас! Скалы катились по склону, увлекая за собой каменные потоки. Внезапно на дорожке разверзлась земля. Мама вместе со мной, еще не родившимся, неминуемо должна была упасть в эту трещину. Но отец успел спасти свою жену. А сам... Трещина поглотила его. Он не успел вызвать в себе обнуление масс и взлететь. Мама до сих пор содрогается, рассказывая об этом.
Биоробот внимательно прислушивался к словам Альсино, словно впитывал их.
— Вот она, старинная трещина, — показал Альсино. Дорогу починили, а по обе стороны ее былая пропасть
превратилась в глубокий овраг, заросший травой и кустарником.
Под высоким деревом, похожим на кипарис, стоял скромный гранитный памятник.
Оля положила к его подножию собранный в пути букетик нежных цветов.
— Они как незабудки! Правда-правда. И они будут всегда говорить: «Не забудьте, не забудьте!»
Робик повторил действия Оли и тоже положил свой букетик к подножию придорожного памятника. Оля с удивлением посмотрела на него.
— И ты всегда будешь повторять мои действия?
— В моей программе заложено делать так.
— Ты замечал, что я делала?
— Я так воспринял.
— Ты — чудо, Робик! Я уже привязалась к тебе. Когда мы встретимся с Моэлой, я попрошу оставить тебя с нами.
— Моя программа весьма обогатилась от общения с вашей семьей, — рассудительно заключил биоробот.
— Глупый, у нас еще нет семьи, но ребенка на воспитание мы уже взяли. Не так ли, Альсино?
— Мой долг вернуться в ваш мир и продолжить выполнение возложенной на меня миссии.
— Я буду помогать тебе. Правда-правда!
— А Робик? В вашем мире он может вызвать повышенный интерес. Кое-кому покажется заманчиво иметь вот такую армию, состоящих из таких вот не рассуждающих и покорных исполнителей. О них мечтал небезызвестный тебе профессор Сафронов.
— Смотри, как огорчается Робик. Кто это решил, что биороботы не могут чувствовать?..
— Я ощущаю перенапряжение электронных структур, — признался Робик.
Некоторое время шли по дорожке молча. Оля прислушалась к чему-то и вполголоса произнесла:
— Мне уже чудится после твоего рассказа подземный гул...
— Тебе это не кажется. Я его тоже слышу.
— И структуры Робика перенапряглись. Не от того ли?
— Возможно, этот гул свидетельствует о предстоящем землетрясении. Камнепады здесь очень часты, это ведь самые молодые горы планеты. И они продолжают расти. Но дорожка дальше проходит под скальными карнизами. Они защитят нас. Скоро мы уже будем дома... Летать, конечно, здесь безопаснее, но увы...
Земля содрогнулась под ногами идущих, и Оля чуть не потеряла равновесие.
— Прямо как на нашем плотике, — потерянно сказала она.
— Это тоже своего рода предупреждение о возможном землетрясении дня через два.
— Может быть, из-за этих предупреждений мне так не по себе? — пожаловалась Оля. — Я словно наяву вижу твоих родителей. Даже в дрожь бросает.
— Тебя действительно знобит, — встревожился Аль- сино.
— Ничего, милый. Пройдет. А вот Робик... Посмотри, как он опечален. Он вовсе не так бездушен, как полагается быть машинам. И совсем не зря положил свой букетик у памятника. Правда-правда!
— Но он всего лишь машина. Не надо путать ее с человеком, хотя она и может быть ему хорошим помощником.
— А я уверена, что Робик запомнил, глубоко запомнил все, что ты рассказал о гибели своего отца, о любви и долге!.. Разве не в этом состоит подлинное воспитание?
— Может быть, ты и права, — согласился Альсино. — Однако, надо думать, что на самопожертвование способен только человек.
— А мне хочется, Альсино, воспитать Робика, как Человека!
— Оленька, милая, ты сама не своя. Я никогда не думал, что на тебя после стольких испытаний подействует мой рассказ.
— Я тоже не знаю, что со мной творится. Говорят, собаки чуют землетрясение дня за три и воют без причины. Вот и мне выть хочется... А может быть, залаять? — постаралась пошутить она.
Робик словно понял состояние своих воспитателей и не донимал их вопросами.
— Как ужасно встречает нас твой неомир, — жаловалась Оля, смахивая предательскую слезинку. — Прости меня, но у меня с ума нейдут тупые роботы энергостанции, вылет в трубу, раскопки атомных руин древнего города и заросшая трещина, поглотившая твоего отца...
— Не мучь себя, Оленька! Давай спускаться к домику Моэлы, видишь среди деревьев его крышу? Родной мой дом.
— Значит, и мой, — сказала Оля, вытирая глаза.