Глава 3МАШИННОЕ ОЗАРЕНИЕ
Порой сверкнет открытье века, Как в черном небе метеор... Из сонета автора
В этот ясный, погожий день прозрачный воздух словно исчез. Лишь колеблющиеся струйки змейками поднимались с нагретой земли, выдавая его присутствие. Сад, казалось, приуныл от жары. Листья на деревьях повисли, и даже ветер не шевелил их. Поникло все. Поник и Альсино. Тоскливо бродил он по дорожкам материнского сада, а думал совсем о другом саде в ином мире. Оля и Мохнатик, доставив туда задуманные Олей «Записки иноземлянина», должны были вернуться обратно в неомир в полнолуние, но... бесследно исчезли, и Альсино лишился покоя. Он выглядел теперь куда старше своих двадцати пяти лет. Осунулся и не походил более на былого атлета, хотя так старательно готовился и физически, и психологически к любым трудностям в другом измерении. Выработанный годами его характер, казалось, дал сбой. Виной тому была высшая мера наказания. Лишение доверия и отстранение от выполнения Миссии было для Альсино хуже казни... В Оле, этой хрупкой, но самоотверженной девушке, нашел он тогда опору. И она не вернулась. Было от чего прийти в отчаяние. К ее возвращению — он хотел доставить ей радость — он собирался восстановить ее любимого Робика. По его просьбе с завода прислали нового биоробота той же серии. Новый биоробот являл собой как бы чистый лист бумаги, на которой можно было записывать все, что угодно. Альсино целый день растаскивал тяжелые камни, похоронившие под собой Робика, пока не удалось из-под них извлечь то, что осталось от самоотверженной биомашины. Альсино надеялся, что нейтронный мозг Робика поврежден не полностью и с него удастся переписать хотя бы часть информации; он очень обрадовался, когда в расщелине между каменными глыбами увидел уцелевшую голову раздавленного робота. Придя домой, он обратился к матери, опытному врачу-хирургу, с неожиданной для нее просьбой: пересадить сохранившуюся по счастливой случайности голову Робика на тело нового биоробота. Моэла заинтересовалась поставленной сыном задачей и, хотя опыта таких операций еще не существовало, согласилась попробовать, тем более что речь шла все-таки о роботе. Одна из комнат в доме была превращена в операционную. Ведь сложность состояла не в замене деталей, а в хирургическом вмешательстве в организм, пусть искусственного, но биологического существа. Новый биоробот не обладал никакой информацией, а тем более интеллектом, его пока можно было использовать только как передвижной механизм. Операция длилась несколько часов. Альсино ассистировал матери, которой, кроме него, помогали еще приехавшие с завода инженеры и врачи ближайшего медицинского центра, заинтересовавшиеся экспериментом. Когда прооперированный робот встал с операционного стола, Альсино с радостью отметил, что это уже не конвейерная продукция завода, а прежний Робик, воспитанник Оли, в совершенстве владеющий русским языком, на котором она с ним говорила. Пообщавшись немного с новым Робиком, он понял, что операция удалась на славу и Робик прекрасно помнит Олю, скучает и, может быть, повторяя чувства окружающих людей, беспокоится о ее долгом отсутствии. Кроме того, он как-то сразу разгадал состояние Альсино, не отходил от него ни на шаг, желая помочь, отвлечь от грустных мыслей, всегда готовый воспринять все, что тот пожелает передать ему. Однажды оба они забрели в дальний угол сада, где Альсино присел отдохнуть на пенек. Робик остался прежним Почемучкой и спросил: — Почему торчит из земли только часть дерева? — Это пень, по нему можно определить", сколько лет было дереву, когда его спилили. Альсино поднялся и склонился над пнем, Робик последовал его примеру. — Посмотри, это годичные кольца, нараставшие при жизни дерева и отмечающие время. — А что такое время? — Это протяженность любых явлений. — Здесь тридцать слоев времени, значит, дерево росло тридцать лет? — Слоев Времени... — повторил Альсино. — Как это точно! Машинная логика Робика была безупречной и неожиданной: — Если можно сосчитать по древесным слоям, сколько прошло лет, то почему нет общих слоев Времени, отмечающих все, что происходит везде? — Ты переносишь наглядную картинку с пенька на весь космос? Хочешь представить некие слои Времени Вселенной ? — Почему этого нельзя сделать? — Если б такое можно было сделать! Невидимые, но такие же слои эти в некоем силовом «поле Времени» могут существовать, и тогда в них не только отмечается, но и сохраняется запись происшедших событий. — Программирование, — сделал вывод Робик. — И если кто-либо вдруг окажется в этих слоях Времени, то повторит, вновь переживет былые события, в них запечатленные. А следом за второй волной Жизни пройдет и третья, где те же события произойдут уже в третий раз. — Почему события повторятся трижды? — Потому что столько параллельных миров. — Параллельных, значит, самостоятельных и непересекающихся? — Робот вдруг высказал такую мысль, что Альсино от неожиданности сел на пенек. — Как? Как ты сказал? — переспросил он в волнении. — Я сделал логический вывод. Если в прежних слоях кем-то точно повторяются события, пережитые в давнее время вашими предками, потом эти кто-то, переходя в последующие слои Времени, будут с точностью повторять то, что делали ваши предшественники, то это может иметь место, если эти «кто-то» являются вашими предками. — Ты хочешь сказать, что наше прошлое существует рядом с нами в другом измерении? — Иначе не может развиваться жизнь в сопредельных мирах, проходящих прожитые и запрограммированные вами слои Времени. — Невероятно! — вскричал Альсино, вскакивая с пенька и взволнованно ходя взад и вперед. Он потирал себе виски, стараясь прийти в себя. — Должен признаться, ты ошеломил меня своим «озарением», Робик! — сказал он, останавливаясь перед биороботом и бессильно опускаясь на пенек. — Озарение — это то, что приходит неведомо откуда. Мой вывод всего лишь следствие математической логики, заложенной в меня еще на заводе. — Недурное ты получил «начальное образование», — пошутил Альсино. — Итак, ты считаешь, что миры иных измерений, последовательно проходящие через слои Времени, всего лишь части Единого Мира, отставшие друг от друга во времени? — Это очень важное обобщение. Оно сделало бы честь любому биороботу. — Но может ли сделать такой вывод человек? —Почему не может? — Может быть, и может. И даже нужно, чтобы он сделал! Признать, что три части Единого Мира прокатываются в разных измерениях в некоем «силовом поле» над слоями Времени, как круги на воде после брошенного в нее камня. — Почему три? — упрямо добивался ясности Робик. — Великий философ античности Пифагор признавал число три основным во Вселенной. Первое число, делящееся без остатка лишь само на себя. Оно проявляется во многом. Три точки — плоскость. Троекратное ура — восторг. Счет до трех — предупреждение. Три части музыкальной сонаты. В сказках: три богатыря, три сына у отца, трижды закинутый в море невод... Даже в религии — Святая Троица. — Моя воспитательница говорила о религии и Боге. Зачем ты, Альсино, послал ее в древние слои Времени? — Ах, Робик, Робик! С тобой говоришь, как с самим собой! Я не подозревал, что побывал в собственном прошлом, где ее встретил. Но там, кто бы ни жил в давнем слое Времени, — наши предки по выдуманной нами с тобой теории. Нас за эту теорию или высмеют, или прославят. Там, на Земле, владеют страшными средствами разрушения. И, даже не применяя их, они губят природу и саму нашу планету. Безумцы эти способны взорвать не только ее, но и все наши миры, как уничтожить взрывом изнутри дерево, погубить их грядущие слои, в которых могли бы жить. И крайний слой неомира тоже... — Почему неисправность нейронов мозга безумцев нельзя устранить? — В этом цель и моя, и твоей воспитательницы. Исправить их порочное мышление можно только убеждением. — А зачем убеждать их в чем-то? Они все равно не смогут сделать того, что не записано в слоях Времени. А если в них нет события катастрофы, то нет и оснований для беспокойства. — Железный мой мыслитель! Не хочешь ли ты обосновать фатализм? Все, мол, уже записано в слоях Времени? Человек может опустить руки, все произойдет само собой. В народе говорят: «Что кому на роду написано, то и сбудется». А люди все равно всегда действовали, боролись, не полагаясь на предрешенность всего на свете. «На Бога надейся, а сам не плошай». — Почему? — В крайнем слое Времени у людей неомира нет впереди прожитого, кем-то записанного на роду или в слоях Времени. У них все происходит впервые, по их воле и старанию. Их поступки останутся запечатленными в слое Времени и будут вновь пережиты людьми следующей волны. Но те, повторяя своих предшественников, всегда поступят как первопроходцы, не подозревая, что случится позже. — Почему? — Потому что так поступали их предшественники. — А если так, то как они могут уклониться от заложенной в слое Времени программы и допустить катастрофу? — «Недоразвитый» мир переживает критический период развития. Он как бы на распутье. Может пойти, как уже шли предшественники, а может и уклониться от запрограммированного, нарушить запись слоя Времени и шагнуть в пропасть. Вот тогда и погибнут все три мира разом, вернее, все три части Единого Мира. В другом варианте он мог бы существовать. — А своим вторжением в прошлое ты не повредишь записей в слоях Времени?' — Очевидно, я потому и проникал в прошлое, что это записано в слоях Времени. И без выполнения мной или другими этой Миссии неомир бы не существовал. Робот напряженно осмысливал сказанное. Потом спросил: — Почему это происходит только раз? Почему три волны Времени не прокатываются многократно? — Пифагор учил, что все в жизни повторяется. Он представлял Жизнь в виде колеса: оно всегда возвращается в прежнее положение. Но если для «троекратного мира» есть доказательства, то утверждение Пифагора лишь умозрительно. — Какие доказательства? — В «недоразвитом» мире присутствуют представители всех трех миров. Первое — его обитатели. Второе — человекообразные пращуры, снежные люди, бигфуты или йетти, как их там называют. Они проникают из своего измерения и быстро возвращаются обратно в свой пра- мир. И, наконец, третье — наши летающие диски, способные также переходить в другие измерения и возвращаться в неомир. — Летающие диски? — переспросил Робик. — Они появляются и здесь тоже? — Конечно. Робик смотрел на небо вдаль, где виднелись горы. — Почему горы такие темно-синие, как грозовые тучи, которые показывала мне воспитательница? — Они, как стены, отгораживают меня от всего самого дорогого. — А почему ниже их вершин от облаков отделилось пятнышко? — Мудрый нейронный мыслитель снова превратился в маленького Почемучку. Он раньше Альсино различил в небе летательный аппарат дискообразной формы. — Это летающий диск. — А почему он летит к ущелью, словно направляется сюда? — Я бы сам хотел это знать. Думаю, что даже твои выдумки этого сразу не объяснят. Мать Моэла никого не ждет. Никакого телепатического предупреждения не было. Летающий диск действительно шел на посадку и вскоре приземлился вблизи калитки сада Моэлы. Альсино подумал: «Правы, видимо, предки, сравнивая наши исследовательские зонды с двумя глубокими тарелками, поставленными друг на друга днищами в разные стороны». Летающий диск выпустил три опоры и уперся ими в землю. «Три точки определяют плоскость, — подумал Альсино, невольно возвращаясь мысленно к «машинному озарению» Робика. — Однако кто бы это мог прилететь?» Он послал Робика к Моэле сообщить о нежданном госте, а сам направился к калитке. Где-то вдалеке горными обвалами громыхал гром. Знойный день в долине как бы предвещал грозу, и она разразилась теперь в горах, и оттуда, как из другого измерения, докатывались угрожающие раскаты, словно рушились поднебесные стены, рассыпаясь камнепадами. Через открывшийся люк из летательного аппарата вышел старец с длинной седой бородой. Альсино с удивлением узнал в нем видного историка и одного из судей, вынесших ему приговор. Более полувека назад Наза Вец был таким же могучим, как Альсино, подготовленным к проникновению в «недоразвитый» мир. И прожил там несколько лет в стране «строящегося коммунизма», изучая жизнь иного мира. Однако, как «подозрительный иностранец» попал в бараки за колючую проволоку и спасся, перейдя в другое измерение, принеся с собой бесценные наблюдения очевидца событий, возможно схожих с пережитыми когда-то неомиром. С тех пор Наза Вец погрузнел, ссутулился и, опираясь на палку (след его пребывания в застенках), походил со своей бородой на отшельника из старых сказок. Альсино пошел к нему навстречу, пытаясь завязать телепатическую связь, но старец не отзывался. И лишь подойдя ближе, после приветственного жеста, он обратился к Альсино на русском языке: — Прости, что навязываю тебе непривычный нам способ общения. Беседа на древнем языке вызовет внутренний настрой и поможет нашей предстоящей работе. Альсино удивился, но, прочтя мысли старца, понял его и ответил тоже на русском: — Чем я помогу, мудрейший? Я лишен тобой доверия. Историческое исследование по плечу носителю мудрости прожитых лет. — Ты позже меня был свидетелем истории другого мира в пору трагических там перемен. Я прошу тебя помочь мне в тяжелейшем труде, который я принял на себя, создавая полную историю нашего мира, притом только на основе документов, археологических находок, а также впечатлений тех, кто сам видел мир, сходный по развитию с нашим в далеком прошлом. — Взгляд со стороны не всегда безупречен. И впечатления поверхностны. Слишком кратко было мое пребывание там. — Мы сверим все с археологами и хранителями знаний, — настаивал старец. — Важно воссоздать в образах то, что похоже на наше минувшее, свидетелями чего были и ты, и я. — Но с того времени у нас прошло столько тысяч лет! — Тем ценнее будут для нашего труда выводы обо всем, что случилось там при тебе. Альсино колебался. Ему хотелось отказаться, но уважение к виднейшему историку неомира, пусть и приговорившему его к лишению доверия, подсказывало иное. Старец, видимо, проник в его мысли и добавил: — Это мое обращение должно быть доказательством доверия к тебе, которого ты был лишен совсем по другому поводу. Альсино молча повел старца в глубь сада.
|