Попробуй выполнить долг, и ты узнаешь, кто ты есть.
В. Гёте.
Быть верным долгу в несчастье — великое дело.
Демокрит.
Никита Вязов был предупрежден Бережным о предстоящей видеопередаче из Кембриджа.
— Англичане решили нас чем-то удивить, — со смешком объявил он матери.
Елена Михайловна слишком хорошо знала сына, чтобы не заметить морщинку меж бровей на его старательно спокойном лице. Очевидно, дело очень серьезное.
Она подготовила видеоэкран и даже остановила старинные часы с курантами, чтобы они не тикали слишком громко и не стали бы бить во время передачи.
Мать с сыном уселись перед экраном. Каждый думал о своем. Елена Михайловна, напряженно спокойная, заставляла себя примириться с неизбежностью полета сына в космос, долгих четырех лет разлуки с ним и своего одиночества.
Никита думал о Наде, представляя ее вот так же сидящей перед экраном вместе с дедом-академиком, конечно, предупрежденном о видеопередаче «особого научного значения».
И когда появилась на экране миловидная Мэри Хьюш-Белл, Никита подумал, что англичанка невидимыми узами связывает его с Надей, но в конце передачи понял, что не связывает она его с Надей, а разрывает их узы. Принятый ею голос из космоса он воспринял как прямое обращение к себе, к штурману спасательного звездолета.
Елена Михайловна с тревогой смотрела на сына. Oт нее не ускользнула произошедшая в нем перемена. К тому же, едва кончилась видеопередача, он вскочил, на ходу надевая штурманскую куртку, в которой недавно грелась Надя на заброшенной железнодорожной платформе.
— В штаб перелета? — понимающе спросила Елена Михайловна.
— Да, тут недалеко, — небрежно отозвался Никита.
И снова, как бывало, следила мать взглядом за сыном, скрывшимся за деревьями бульвара, а потом тихо пошла тем же путем, не спуская с него глаз, словно уже отправляла его в далекий и опасный путь, подобно тому, как в тяжкие дни войны провожали ее прабабки сыновей, призванных Долгом, который отдавал обратно порой одного из десяти. И ее Никита был теперь таким же сыном Долга.
Бережной ждал штурмана на пороге штаба.
Его вызов по браслету связи застал Вязова уже в пути:
«В штаб перелета. Немедля. Потом в Звездный комитет».
Пожали друг другу руки молча. Потом отправились ко Дворцу звезд.
Елена Михайловна издали видела, как встретились звездолетчики, как пошли дальше вместе.
— Ну, готов? — спросил Бережной.
— Еще бы!
— Каков голос из космоса? Что скажешь?
— Я не компьютер. Перебирать мириады вариантов не берусь. По мне в принятом послании двух слов достаточно. Первого и последнего.
— По твоему, это все-таки слова?
— Твердо. Обрыв и Крылов. А у Крылова может быть только один обрыв.
— Буксира, считаешь?
— Стокилометрового.
— А из-за чего?
— А вы как думаете, командир?
— Всякое думается. Двигатели пошли в разгон. Технический модуль рванулся. Без отказа техники не бывает.
— На то и люди при ней.
— Догнать оторвавшийся модуль не просто. Сам понимаешь.
— Значит, нам догонять придется.
— Верно рассуждаешь, штурман. А как насчет масштаба времени, о котором толковала английская «радиоледи»?
— Об этом пусть ученые договариваются. А наш долг — лететь, товарищей спасать.
— И ты готов? — испытующе спросил Бережной. Никита вспомнил Надю в своей куртке, предутренний туман и «слово», которое стремилась она с него взять.
— Если командир готов с переломанными ногами, то штурману сослаться не на что.
— Кости — это что! В пути срастутся! Раны мои к Земле не привязывают, хотя и на околоземной орбите получены. А как у тебя с «земными ранами»? Ежели в другое столетие лететь? А?
— Все поняла мать, да виду не показала.
— Настоящая женщина! Для этого матерью надо быть!
— Да, матерью надо стать, — повторил Никита, снова подумав о Наде.
Звездолетчнки уже входили во Дворец звезд, встретив на пороге седого и грузного академика Зернова. Он церемонно раскланялся с ними.
Надя и Бурунов трудились, программируя и корректируя программы для персонального компьютера академика Зернова.
Перед ними была совершенная электронно-вычислительная машина последнего поколения, воплощение «электронной мудрости», удивительное сочетание лазерной и биотехники. Компьютер этот способен был выбирать нужное решение из мириада вариантов. Он превосходно играл в шахматы, обыгрывал не только Надю и Бурунова, но порой даже и самого непобедимого академика, когда тот снисходил до такой забавы.
Надя нервничала. Бурунов тоже. Но причины их волнений были прямо противоположны, хотя действовали они слаженно, помогая друг другу.
Персональный компьютер Зернова по прозванью «Пи» (сокращенное Пифагор) обладал способностью синтезировать речь и отвечал на любом из шести языков работающему с ним оператору.
«Пи» получил задание подобрать осмысленные слова, слоги которых совпадали с обрывками, по-видимому, русской речи, записанными радиотелескопом Малбарской обсерватории: «Обры... ра... пом... был... ну... сер... рыло...». Пи загадочно молчал. Невидимые бури бушевали в нем на молекулярном уровне, невидимые и неслышные. И наконец он четко, но монотонно произнес:
— Могу предложить варианты.
Надя обрадовалась. Стала вслушиваться в произносимые компьютером фразы. В большинстве своем они представляли собой набор малозначащих слов, плохо связанных общей мыслью. Когда же Наде показалось наконец, что компьютер говорит именно то, что нужно, то есть связывает между собой первое слово ОБРЫВ и последнее КРЫЛОВ, она схватила отпечатанную им расшифровку:
— Спасибо тебе, Пи! Ты — хороший! — крикнула она и бросилась к выходу.
— Надя, — остановил ее Бурунов, — я просил бы вас не торопиться. Мы скомпрометируем нашу работу, предоставив подобную расшифровку Звездному комитету. Я слишком дорожу авторитетом академика Зернова, по поручению которого мы ищем убедительное прочтение сигналов, а не подгоняем первые попавшиеся слова под заранее принятую схему.
— Не понимаю вас, Константин Петрович! Ведь все логично, ложится именно так, как могло быть передано со звездолета.
— Вы думаете? А у меня несколько иные представления. Позвольте, я займусь расшифровкой в совершенно ином ключе.
— Я не знаю, что вы тут будете делать, но простите меня, Константин Петрович, я улетаю в Звездный городок. Передам, что мы получили.
— Прошу не ссылаться в таком случае на мое имя. Это только ваша работа. Я попробую еще раз дать задание нашему электронному помощнику.
— Пожалуйста, но не забудьте, как вы проигрывали в шахматы этому послушному помощнику. Проиграете и сейчас. Правда, Пи?
— Едва ли. Речь идет о более серьезных вещах, не совместимых ни с какой игрой, — назидательно произнес Бурунов.
— Желаю успеха, — крикнула от дверей Надя и выбежала из дачи, держа в руке стандартный бланк компьютерной расшифровки.
Надя помчалась на станцию пригородных взлетолетов, пробежала по знакомой дороге, по которой они ходили всегда с дедом в парк усадьбы, принадлежавшей когда-то Аксакову, а потом Мамонтову. Впервые она не срывала с обочин дороги душистых цветочков, боясь задержаться хоть на мгновение.
Вот поворот к взлетолетной площадке, а вот и не успевший подняться взлетолет! Надя замахала рукой с бумажкой.
Пилот сразу решил, что ему следует захватить ее с собой.
Но первое слово, которое она произнесла, смутило и его, и пассажиров, уже находившихся в кабине.
— Умоляю, я прошу вас, друзья! Помогите доставить эту расшифровку в Звездный городок. Я понимаю, что это вам не по пути. Придется сделать крюк, чуть задержаться, но это необходимо, поймите, необходимо. Здесь голос из космоса, может быть, голос пропавшего звездолета! А сейчас Всемирному Звездному комитету крайне необходима эта расшифровка. Прошу вас!
Слова Нади и тон ее были настолько убедительны, что ни у кого не оставили сомнений в необходимости изменить маршрут.
Пассажиры с интересом разглядывали взволнованную девушку, а пилот доложил по радио о причине задержки.
Взлетолет опустился в Звездном городке на площади перед Дворцом звезд.
Надя выпрыгнула из кабины и побежала к мраморным ступенькам, у которых толпились встревоженные люди.
Вместо пропуска Надя показала дежурившему у дверей молодому человеку компьютерную расшифровку. Тот пробежал ее глазами и воскликнул:
— Вот это да! Вроде посланца из другого времени! Прошу!
Надя на цыпочках прошла в зал, где на трибуне выступал благородно-седой ученый. Американец, судя по его произношению.
В одном из первых рядов она увидела Никиту и встретилась с его вопрошающим взглядом. Она кивнула, чуть улыбнулась и взбежала по ступенькам на возвышение, где сидели члены Звездного комитета, а среди них ее огромный дедушка, самый старый из всех, самый бородатый и, конечно, самый добрый.
Надя, вжимая голову в плечи, подошла к нему и передала компьютерную расшифровку. Он улыбнулся внучке. Она спустилась в зал и робко села на краешек кресла. Кто-то уступил ей место в первом ряду.
На Никиту она не решилась обернуться. А сердце ее готово было выскочить из груди.
Американский ученый заканчивал свою речь:
— Общеизвестно, что весь мир привержен теории абсолютности уважаемого академика Зернова, и я не вижу оснований для панических действий, к которым призывал выступавший передо мной почтенный профессор Дьяков, показав себя убежденным приверженцем давно отжившей теории относительности Эйнштейна. Во всяком случае, как мне кажется, наш Звездный комитет, прежде чем принять решение о спасательном рейсе звездолета, в экипаже которого находится также и мой соотечественник, должен получить обоснованное мнение научного мира. И мне представляется естественным, если ради этого будет созвано экстренное заседание президиума Объединенной Академии Наук, что на этот раз можно сделать здесь, в Москве, разумеется, с привлечением ученых разных стран, за что мы все будем искренно благодарны.
На трибуну взошел Бережной. Надя заметила, что штанины брюк у него топорщатся в местах, где кости соединены аппаратами Илизарова. Палку, на которую он не опирался, Бережной прислонил к трибуне.
— Мнение ученых, — начал он, — которым предстоит разобраться с теориями абсолютности и относительности, конечно, очень важно, но относительно спасательного рейса мы, спасатели, имеем абсолютное мнение. Штаб перелета уже приступил к моделированию рейса с маневром сближения со звездолетом «Скорость». Релятивистские эффекты при этом учитываются вне зависимости от теоретических выводов, к которым придут наши ученые. Мы практики. Нам надо спасать, выполнять долг, пусть даже ценой собственной жизни или расставания со своим поколением. У нас все. Признательны присутствующим.
Надя не выдержала и обернулась, ища испуганными глазами Никиту, а тот словно ждал этого, встретясь с ней взглядом. Но что они сказали без слов друг другу?
На трибуне стоял академик Зернов, держа в руках стандартный компьютерный бланк.
— Мне доставили, — начал он, — десятки различных расшифровок, некоторые из которых в какой-то степени совпадают друг с другом. Я прочитаю одну из них, выделяя при этом зафиксированные радиотелескопом звуки.
У Нади екнуло сердце. Дед читал ее расшифровку:
— «ОБРЫ-в букси-РА... ПОМ-ощь... БЫЛ-а бы нуж-НА в СЕР-ьезной БЕДЕ. к-РЫЛО-в». Повторяю: «ОБРЫВ БУКСИРА. ПОМОЩЬ БЫЛА БЫ НУЖНА В СЕРЬЕЗНОЙ БЕДЕ. КРЫЛОВ».
— Не слишком ли сдержанно это для «сигнала бедствия»? — подал реплику из-за стола президиума американский профессор Гамильтон.
— Как бы ни были сдержанны эти слова, уважаемые члены Звездного комитета, — продолжал академик, — но они звучат из глубин космоса, сигнализируя о бедствии. Я согласен с уважаемым профессором Гамильтоном лишь в одном, что чрезвычайное заседание президиума Объединенной Академии Наук желательно провести немедленно. Мне удалось найти по браслету личной связи президента Объединенной Академии Наук, который приглашает сейчас же принять участие в созываемом им заседании президиума академии всех членов Звездного комитета, а также наших звездолетчиков и профессора Дьякова, разумеется. Взлетолет уже ждет нас перед входом во Дворец звезд. Всех остальных присутствующих здесь заинтересованных лиц приглашаю к видеоэкранам, с помощью которых они по нашей давней традиции будут незримо присутствовать во Дворце науки, следя за предстоящей дискуссией ученых. Благодарю всех.
Надя, словно приросшая к месту, следила, как чинно один за другим спускались по ступенькам в зал члены Звездного комитета. Темнокожий плечистый и белозубый молодой негритянский ученый протянул руку, чтобы помочь сойти очень старому японцу с узкой длинной седой бородой. Черноволосый гигант с орлиным носом, похожий на древнего индейского вождя, задержался рядом с профессором Гамильтоном, ожидая, пока сойдет вниз японец. Все направлялись к выходным дверям.
Бережной, а следом за ним Никита поднялись из своих рядов и присоединились к ним.
Увидела Надя и поджарую фигуру профессора Дьякова с его мелькнувшим характерным профилем.
Потом зал зашумел, сидевшие в нем разом заторопились к выходу.
Теснясь с ними у дверей, Надя невольно прислушивалась к взволнованным репликам:
— Не понимаю, как скорость может менять время?
— Ученые разберутся.
— Вчера у них одно, сегодня другое. А там, может быть, люди гибнут...
— Бережной правильно говорил — лететь, не рассуждая.
— Куда лететь? В безвременье? А как назад?
— Пешки назад не ходят.
— Но они превращаются в ферзей! А те одним махом могут через всю доску!
— Друзья, друзья! О чем это вы? Надо думать не о шахматных фигурах, а о родных и близких наших звездолетчиков.
— Тогда думайте, девушка, обо всех нас. Все мы нашим звездолетчикам родные и близкие.
Надя вышла на Площадь звезд, невольно повторяя: «Близкая, родная!».
Взлетолет с членами Звездного комитета еще не улетел. Последними в его кабину входили Бережной и Никита.
«Обернется или не обернется?» — загадала Надя.
Он не обернулся.
Надя едва сдержала слезы. Ведь не в космос он улетает, убеждала она сама себя. Они еще встретятся. Надо решить самое важное!
А что теперь самое важное?
Кто-то тронул ее за плечо.
Высокая седоволосая женщина со строгим лицом и ласковыми глазами сказала ей:
— Вы Надя? Пойдемте со мной. Посмотрим вместе, что произойдет на видеоэкране.
— Откуда вы знаете меня?
Елена Михайловна усмехнулась.
— Не так трудно узнать вас, если сын мой, Никита, вылепил ваш скульптурный портрет. Очень изящная головка. А о цвете волос он мне с восхищением рассказывал.
— Ваш Никита? Скульптор?
— Да. Наш Никита! Притом недурной. Пойдемте, пойдемте. Я не очень разбираюсь в науке. Помогите мне понять, когда Никита прилетит обратно?
— Обратно? — почти с ужасом повторила Надя, не решаясь взглянуть в лицо Елене Михайловне, которая, видимо, не подозревала, что Никита может покинуть их навсегда!
Как произнести такие слова?
Мать Никиты сама ощущала тревогу и если и не поняла пока всего, то успокоить сердце не могла. Однако ничем это не проявила, взяв Надю под руку, чтобы отвести ее к себе домой.
Через некоторое время они уже вместе сидели против видеоэкрана.
Надя украдкой рассматривала обстановку, в которой жил Никита. Скупо обставленная квартира казалась просторной. Через полуоткрытую дверь виднелась, очевидно, его комната. Все по-спартански просто: диван, стол, стул. На стене чудесная картина. Звездное небо с ощутимой бездонной глубиной. Среди звезд в непринужденной позе спящей парит прекрасная женщина. Обнаженное тело ее символизирует красоту Вселенной. Поток золотистых волос сливается с узором созвездий. Раскинутые крыльями руки готовы заключить в нежном объятии всю Галактику. Полураскрытое в повороте лицо мучительно напоминает кого-то, заставив Надю покраснеть.
Елена Михайловна заметила смущение девушки.
— Это Никитин друг, художник, подарил ему с условием, что его друзья, которым понравится картина, оставят на ее раме свои автографы. Вам обязательно нужно расписаться.
— Ну что вы! Мне неловко. Что я по сравнению с его друзьями, с друзьями звезд?
— Не скажите, милая, не скажите! Кто знает, кто и как до звезд дотянется. К тому же натурой художнику была ваша скульптура.
Внимание обеих женщин обратилось к видеоэкрану.
Профессор Бурунов замучил Наталью Витальевну, требуя отыскать в библиотеке академика нужные ему книги. Зачем-то понадобились стихи поэтов XIX и XX веков, не говоря уже о современных. Все это для расшифровки принятого радиоизлучения.
Наталья Витальевна не вмешивалась, принося Бурунову все потребованное... и уходила из кабинета, откуда слышались два голоса: Константина Петровича, настойчивый, раздраженный, и монотонный, невозмутимый голос Пи.
Но они спорили, несомненно спорили эти два «существа», наделенные голосами, живое и неживое, в чем-то не соглашались друг с другом.
Наталье Витальевне становилось не по себе. Что они делают, эти ученые, создавая из электронных схем нечто себе подобное!
«Наденька умчалась к деду с каким-то важным известием. Все хочет задержать своего Никиту. А надо ли? Пусть улетает к звездам, а Наденька, чем она хуже Кассиопеи? Пусть устраивает свою судьбу здесь, на Земле, а не связывает ее с глубинами космоса, уже поглотившими Алешу, ее отца...
А что, если в самом деле среди этих радиошумов звучал голос Алеши, ее Алеши? Нет, она узнала бы его из тысяч звучаний. Это не он говорил! Может быть, кто-либо из его экипажа? Но он должен был сам обратиться к Земле из космоса, хотя бы ради нее, его Наташи! Или ему в голову это не пришло? Ах, эти мужчины! Все-таки они мыслят не так, как мы, женщины, недаром стремятся создать свое электронное подобие, уже совсем лишенное женской чуткости!
Пусть! Пусть Надин Никита вернет Алешу из космической бездны, чтобы счастье и матери, и дочери стало общим. Ради этого можно прождать все эти долгих четыре года!».
Размышления Натальи Витальевны, умевшей переживать все внутри себя, было прервано громким криком Константина Петровича:
«Ну, так и есть! Дошло дело до ссоры человека с машиной! Хорошо, что у машины нет средств для рукоприкладства!».
Дверь кабинета распахнулась,
— Эврика! Эврика! Нашел! Сомнений нет! Авторитет академика, моего учителя, спасен, Наталья Витальевна! Академик Зернов незыблемо прав! Счастлив быть его учеником! Спешу на заседание президиума Объединенной Академии Наук! — и он выбежал из дома. — Конечно, в других условиях потребовалась бы углубленная работа, выводы статистики. Но у нас нет времени. И так не осудят.
Наталья Витальевна бросилась за ним:
— Константин Петрович! Вы забыли куртку.
— Ах да! Премного благодарен. В ней по крайней мере есть карманы, чтобы уместить весь этот ворох бумаг с расшифровками. А они думали обойтись подтасовкой слов! Смешно! Ненаучно!