Мужество в несчастье — половина беды.
В. Гёте.
У костра сидели трое.
Вечер обещал быть длинным, заря долгой. Высокие облака над нежно-оранжевой частью неба казались темными, но с раскаленными добела краями, освещенными уже зашедшим солнцем. Вода в реке выглядела тихой, озерной, с отраженными в ней, перевернутыми деревьями другого берега. Причаленная возле костра лодка словно приглашала сесть в нее, чтобы перебраться туда.
Седой человек, невысокий, плотный, одетый в жесткую рыбачью робу, привстав на коленки, перемешивал деревянной ложкой похлебку в котелке над светлыми углями.
— Не беда, коль рыбы не наловивши, уху не сварим, — посмеиваясь, говорил он. — Нам к консервам за год пора привыкнуть. А от похлебки настоящим земным духом пахнет, под стать окружающей красоте.
— Да уж красиво, чего говорить! — низким басом заметил высокий худой мужчина в ватной, припасенной для рыбалки телогрейке. Лицо у него было длинное, скуластое и суровое. — Но вот звезд, главное, не видно, — вздохнул он.
— И от них отдохнуть не мешает, — отозвался первый.
— Дядя Крылов, — вступил третий, тоже в робе, самый молодой, но рано лысеющий, а потому без юношеских кудрей, но с юным задумчивым лицом. — Вы ведь так позволили себя называть у костра.
— А как же! На рыбалке — как на рыбалке! Без звезд и чинов.
— Правда, что дед ваш или прадед Крылов, кажется, Иван Кузьмич, в тайгу за Тунгусским метеоритом вместе с самим Куликом ходил? Примечательный, должно быть, человек был?
— Кое-что о прадеде своем знаю. Простой, но «себе на уме» был старичок. Желудем себя называл, дескать, от желудей дубы растут.
— Вот вы и выросли.
— Эй, Галлей, меду командиру не лей! — вставил высокий.
— Нет здесь командиров, рыбаки одни, — строго произнес Крылов. — А с Тунгусского метеорита все наше дело и началось. Особенно после одной находки во время такой же вот рыбалки, даже вроде бы на этом самом месте, если хотите знать.
— Редкоземельный кусок инопланетной инженерной конструкции! — обрадованно воскликнул Галлей. — Найден обломок цилиндра в 1976 году на реке Вашке, — и он показал рукой на лодку с уключинами и веслами, лежащими на ее дне. — За тысячу километров от тунгусской тайги, но точно на продолжении траектории взорвавшегося над нею тела.
— И все-то он знает, наш Галлей! — пробасил высокий.
— На то он и физик. Однако похлебка, друзья, поспела. Помянем добрым словом погибший над Землей сто семьдесят лет назад инопланетный звездолет неведомых героев!
— Звездолет едва ли, — возразил Галлей. — Скорее всего они его оставили на околоземной орбите, а спускались на вспомогательном модуле. Он и взорвался.
— До чего же сказки живучи! — заметил высокий. — Сотни лет им нипочем.
— Я эти сказки, Федор Нилыч, еще дома по первоисточникам прове... — горячо начал Галлей, но замолк на полуслове.
Внезапно «на берегу» произошло нечто невероятное. Все трое сидевших у костра вместе с котелком взлетели в воздух, беспомощно пытаясь обрести равновесие и вернуться назад.
Одновременно река, берег с лодкой, тускнеющая заря и речной туман исчезли, обнажив экраны, на которых только что с поразительной реальностью в объеме и цвете виднелось голографическое изображение далекого земного пейзажа...
У звездолетчиков стало традицией уединяться в свободные часы в какое-нибудь земное местечко, с завораживающей достоверностью возникавшее с помощью голографии вокруг них в отсеке отдыха. И легко было воображать себя то на рыбалке, то на прогулке с осмотром былых любимых мест, дорогих им памятников, родных улиц города или невиданных дома земных чудес: водопадов, диких животных, словно бродивших в зарослях совсем рядом, или, наоборот, тихих уголков, ставших во время полета желанными пристанищами звездонавтов.
Теперь все исчезло вместе с тяготением. Оно создавалось тягой технического модуля через стокилометровый буксир. Летя впереди, технический модуль разгонялся с ускорением, равным ускорению земной тяжести, привычным для людей. Поэтому они и ощущали себя как бы в земных условиях. Это ускорение и исчезло вместе с нарушенным энергоснабжением. С округлого потолка отсека вместо вечернего северного неба тускло светила лампочка аварийного освещения.
Котелок плавал в воздухе между потерявшими вес людьми, а разливающаяся из него похлебка превращалась у них на глазах в горячие большие и маленькие шары, обретавшие собственное движение внутри отсека отдыха между его матовыми экранами.
— Что случилось, командир? — тревожно спросил Галлей.
— Ты физик корабля. Тебе первое слово, — отозвался Крылов.
— Видно, что-то с техническим модулем приключилось? — предположил штурман корабля Федоров.
— Едва ли, — возразил Галлей, отталкивая от себя все еще обжигающий котелок. — Скорее всего оборвался буксир.
Только сейчас физик со штурманом заметили, что командира звездолета не было с ними. Ловко перебирая руками по потолку, он направлялся к пульту управления, и уже оттуда послышался его голос:
— Обрыв, полный обрыв и буксира, и кабеля управления.
— Но как это может быть? — поразился штурман. — Обрыв кабеля в пустоте? Что он, о звезды перетерся, что ли?
— Не о звезды, а о кванты вакуума, — заметил молодой физик, не столько напуганный, сколько увлеченный необычностью произошедшего.
— Хватит удивляться! — прервал командир. — Надо перейти на дублирующее радиоуправление.
— Есть перейти на радиоуправление. Я уже у аппаратов, командир. Но радиосвязи с техническим модулем тоже нет!
— Меняй частоту! Ищи! Надо во что бы то ни стало дать команду «стоп» разгонным двигателям, не то улетит наш «передок» невесть куда. Смотри на обратную связь.
— Один шум и треск в ушах. Оглохнуть можно! У всех приборов обратной связи стрелки на нулях. И компьютер на аварийную ситуацию зря сработал. Его команда так и не принята ведущим модулем.
— Очевидно, виной всему электромагнитная буря в вакууме небывалой мощи, — заметил физик Галлей.
— Думаешь, потому и радиосвязи у нас с Землей нет? — обернулся к нему командир.
— Не только, Алексей Иванович. Обрыв буксира также из-за бури.
— Ну, Вася Галлей, это ты уже загнул, — заметил Федоров. — Пустота — она и есть пустота.
— Однако внутривакуумную энергию из этой «пустоты» наш беглый технический модуль извлекал и отталкивался от нее, от «пустоты», без помощи реактивного движения.
— Вот-вот! — подхватил Федоров. — В том-то и дело, что «беглый»! Удирает он от нас! Командир, терять времени нельзя! Пусть физик теоретически все обмозгует, а мне позволь в скафандр влезть — и в открытый космос вдогонку за беглецом. Дам двойное ускорение. Как-нибудь переживу, а сто километров при наших пройденных парсеках — ерунда! Рукой подать!
— Нельзя! Нельзя догонять модуль в скафандре! Не позволяйте, командир! — запротестовал Галлей.
— Почему? — возмутился штурман.
— Да потому, что скорость любого тела, в том числе и модуля, и скафандра, не может превзойти световую!
— Эк, куда хватил! Старина-то какая! Ты бы еще древнегреческие мифы вспомнил.
— Это не миф! Командир, это... это моя тайна. Я потом открою ее вам. Только не отпускайте его. Он будет приближаться к улетевшему модулю и никогда, понимаете, никогда не приблизится к нему, как бы ни старался. Это закон Природы.
— Стоп, — прервал Крылов. — Так не из-за твоей ли тайны мы нашу связь с Землей потеряли? Без магнитной бури!..
— Двустороннюю потеряли, но нас они услышат, правда, с запозданием.
— Эйнштейна вспомнил! Ладно, потом разберемся с твоей тайной. Пусть с запозданием нас услышат на Земле, но дать им знать о случившемся наш долг. Штурман, передавай сообщение об аварии. Проси помощи, но поделикатнее! Спасательный звездолет еще при нас строили.
— Есть передать сообщение! — отозвался штурман. — Я уже подготовил. Подпишите, командир.
— Давай, — потребовал протянутую ему планшетку Крылов и, передавая ее обратно, сказал: — Передавать ежечасно...
— Эх, сколько же энергии израсходуется! — произнес Галлей, смотря на тусклую аварийную лампочку. — В темноте останемся. Аккумуляторов надолго не хватит.
— Важно, чтобы нас хватило. А темнота? Что темнота! Слепые в кромешной тьме, но живут, а у нас звезды будут. Неиссякаемые источники света. Позволят нам дождаться ребят с Земли.
— Пока они там соберутся... — начал было Галлей, но командир прервал его:
— Пусть нам годы лететь надо, выстоим! А ребята прилетят! Обязательно прилетят! Однако при раскрытии твоей тайны кое-что выяснится. На Земле вроде бы все ускоренно для нас произойдет?
— Это как же? — заинтересовался штурман.
— Я еще не раскрыл вам тайну, Алексей Иванович, а вы уже выводы делаете.
— Это не ты открыл, а я могу тебе ее сам открыть. Штурман! Передавать сигналы на Землю двенадцать раз, ежечасно, а потом — спать! Жизнь на звездолете «Скорость» продолжается даже при световой скорости. Расписание прежнее.
Двенадцать раз выходил Федоров в эфир, передавая сигнал бедствия на Землю.
— Не может быть, чтобы нас не услышали, — заключил он, покидая свой пост у радиоаппаратуры.
Ложились спать в спальном отсеке на своих койках. Чтобы удержаться на них в условиях невесомости, решили обвязаться ремнями.
— Ну, командир, — обратился к Крылову Федоров. — Какую же вы тайну нашего Васи Галлея открыли?
Звездолетчики не говорили о том, что обречены на вечное скитание меж звезд в темноте и холоде отсеков, не обсуждали, как будут один за другим умирать от голода и низкой температуры, когда кончатся запасы еды и энергии, они беседовали, казалось бы, о совершенно постороннем, о какой-то личной тайне одного из них. Но в этом, пожалуй, выражалась общая для всех троих черта характера, приведшая их в звездный рейс.
Однако тайна оказалась не такой уж посторонней для каждого из них.
— Твою тайну, Вася, не так трудно было разгадать, — говорил, обращаясь в темноте к молодому человеку, Крылов. — Наблюдал я за тобой, когда ты бывал у меня дома. Зачастил ты по довольно понятной причине, юношам свойственной.
— Нет-нет, конвенсия моя не из-за вашей Нади!
— И это знаю, что не из-за дочурки моей рыженькой, а скорее всего из-за подружки ее, недоступной красавицы чернокудрой, Звездочки.
— Да, Кассиопея, — со вздохом признался Галлей.
— Постой, постой! — вмешался еще не спавший штурман. — Выходит дело, несчастная любовь нашего доброго молодца Васю Галлея нам подкинула? Звездочка какая-то его к звездам привела?
— Выходит, так, — согласился Крылов. — Но я заметил в тебе, Васенька, еще и теоретические колебания между профессором Дьяковым и академиком Зерновым.
— И что же! Почему, в таком случае, вы взяли меня с собой?
— То, что ты решил вернуться на Землю в другом столетии уже без гордой и недоступной теперешней красавицы, догадаться нетрудно было. Ну а я-то считал, что мы вернемся в рассчитанный академиком Зерновым срок, а что касается Галлея, то такая голова...
— Эх, Галлей, Галлей, — с укором пробасил штурман. — Непутевая твоя голова!
— Вот эта «непутевая» голова нам в рейсе нужна будет, рассудил я. Но виду не подал, что тебя разгадал.
Аварийная лампочка из экономии была давно погашена, и трудно было разобрать, как «непутевая, но нужная» голова Васи Галлея поникла у него на грудь, а сам он старательно цеплялся за койку, на которой сидел, чтобы не взмыть в воздух.
— Вот и вся твоя тайна, — закончил Крылов.
— Моя, может быть, и вся, но наша общая, Алексей Иванович, еще впереди, — сказал наконец Галлей.
— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался Крылов.
— Что Закон Природы описывается не теорией абсолютности, это я еще на Земле понял, как вы догадались, а теорией относительности. И только ее мы должны учитывать теперь при всех наших расчетах.
— И это я уже усвоил, Галлей. Жаль, что мы с тобой раньше не догадались.
— Жаль, — согласился Галлей.
— Тогда давай сообразим, а то Федору это так и не понятно, почему обрыв буксира произошел?
— Можно выдвинуть гипотезу, Алексей Иванович, вполне достоверную. Я как-то сразу подумал... Вот штурман говорил о пустоте. Но почему из этой пустоты мы энергию извлекаем, от нее отталкиваемся? Почему? Да потому, что она материальна и в известных условиях может становиться вещественной.
— Ясно, материальна, — вставил басом очевидно все слышавший Федоров. — Но почему вещественна?
— В вакууме проносятся электромагнитные бури, даже тайфуны! При малых скоростях возбужденные ими кванты вакуума незаметны, но при субсветовой скорости они ощутятся как возникающее в пустоте вещество с его физическими свойствами.
— Стоп, стоп, Вася! Не забегай! Тут и без банальной бури все объяснить можно. Похитрее! — вмешался штурман. — Мы, радисты, флюктуации скорости света в различных частях вакуума уже сто лет учитываем. Не в ней ли дело? Если скорость света становится то больше, то меньше, это приводит к рывкам. Вот и причина обрыва буксира. Рванулся технический модуль. И все!
— Нет, Федор Нилыч! Не выйдет! — возразил Галлей. — Мы с вами не радиоизлучение, а физические тела, разгоняемые до скорости света. Мы достигаем этого предела, а не скорость света разгоняет или притормаживает нас. Это флюктуация предела, а не физическое его воздействие на наш полет. Так что никаких рывков от этого быть не может.
— Так уж и не может, — упрямо возражал Федоров.
— А вы поймите, что кванты вакуума — это как бы на пружинках вибрирующие под влиянием электромагнитного излучения протоны и антипротоны. При банальной электромагнитной буре этот процесс для нас отнюдь не банален, ибо в своих крайних положениях частички вещества и антивещества уже не полностью компенсируют физические свойства друг друга... Тогда и начинают проявляться эти скрытые в «состоянии пустоты» физические свойства материального вакуума, появляется некая его плотность, молниеносно возникающая и исчезающая. И эти песчинки как бы «жалят» летящий в вакууме предмет (при магнитной буре, разумеется, и при субсветовой скорости движения).
— Это как же выходит, — начал сдаваться штурман, принимая объяснения физика. — Вроде комары появляются на нашем пути. И жалят проклятые.
— Не столько комары, сколько «космический наждак». При малых скоростях он незаметен, но при субсветовой скорости за единицу времени приходится столько столкновений с «ожившими» квантами вакуума, что они в состоянии перетереть буксир.
— Может быть, и так, коли не врешь, — окончательно сдался штурман, поворачиваясь на другой бок, хотя в условиях новой для них невесомости в этом, казалось бы, не было смысла.
— Любопытно, — вставил теперь Крылов. — Я вот развиваю твою гипотезу и прихожу к выводу о чисто физическом пределе, что возникает в вакууме при световых скоростях.
— Правильно! — обрадовался Галлей. — И я так же думаю. При световой скорости проницаемость вакуума, его «свойство пустоты» исчезает! Тело не то что упрется в преграду, но, достигнув скорости света, будет ощущать уже иные свойства вакуума, который становится непроницаемым, и тело сможет двигаться лишь с субсветовой скоростью. Потому-то и невозможно превышение движущимся телом скорости света.
— Ты считаешь, что при достижении скорости света мы упремся в твердую стену?
— Не то что упремся, а вынуждены будем как бы скользить вдоль нее.
— Лихо, ничего но скажешь! — похвалил Крылов. — Ради одного этого стоит вернуться на нашу матушку-Землю.
— Очень... очень понятно, — согласился штурман. — Но лучше бы этого не было.
— Конечно, лучше бы этого не было, — отозвался командир, — но раз уж случилось, будем вести себя достойно, продолжать жизнь в модуле до прибытия помощи с Земли.
— Да я о том же думаю, — признался Федоров. — Вот и прикидываю, сколько времени наш сигнал до Земли будет идти. Ведь расстояние-то какое мы за год преодолели! Радиосигналам по меньшей мере полгода понадобится, чтобы до Земли добраться.
— Это по земным часам, Федор Нилыч. А по нашим звездолетным — несколько минут, — разъяснил Галлей.
— Это он верно прикидывает, — поддержал его Крылов. — Ежели Эйнштейн прав, конечно.
— А если бы он был не прав, с нами ничего не случилось бы, — быстро ответил Галлей.
— Может, и впрямь от этой теории относительности нам хоть кое-какая польза будет, — пробурчал штурман. — Спасателям их год разгона, а у нас какие-нибудь сутки. Так, что ли?
— А я о другом думаю, — сказал Галлей, — кроме масштаба суток.
— О чем еще? — спросил Крылов.
— Догадаются ли на Земле, что наши сигналы будут чрезвычайно растянуты во времени. Их можно и не заметить.
— Это почему? — возмутился Федор. — Ты что думаешь, я их неладно передавал?
— Нет, не от тебя это зависит, а от масштаба времени, в котором ты, да и все мы сейчас живем, но там, увы, неизвестном.
— Ну и загибаешь ты, Вася, с масштабом времени. Я, пожалуй, для его сокращения всхрапну.
И штурман, быть может, и в самом деле утешившись, что его сигналы примут и помощь придет быстро, действительно уснул, бесспорно сокращая этим время на остатке звездолета.
Командир не спал и чутко прислушивался к тревожным вздохам Галлея, пока дыхание того не стало ровным.
Крылов думал о далекой Земле, о рыженькой дочурке Наде, увлекавшейся математикой и планеризмом, о жене Наташе, сдержанной и гордой, никогда слова не говорившей мужу, что он покидает ее. И Надю она не останавливала в ее причудах. Одно увлечение французским языком и историей Франции чего стоило! Притом непременно по первоисточникам на старофранцузском языке. Что-то из девочки выйдет? Чего доброго, совсем взрослой он ее застанет, то ли профессором математики, как Софья Ковалевская, то ли историком, постигшим все романские языки вместе с латынью, что с таким трудом ему самому давалась.
— Командир! — вдруг послышался рядом голос проснувшегося Галлея.
— Я не сплю, — отозвался Крылов.
— Мне приснилось, что она прилетела за нами.
— Кто? Надя моя? — невольно назвал ее Крылов.
— Нет, что вы! Кассиопея.
— Ну, она, брат, не полетит. Это тебе взамен кошмара привиделось. Посмотри лучше, как штурман спит.
— Уж очень храпит, прямо под ухом.
— Ну и ты храпи.
— Я постараюсь, — пообещал Галлей, поудобнее устраиваясь под ремнями на койке.
Крылов еще долго смотрел в широкий иллюминатор, за которым ярко и мертвенно, не мигая, горели чужие, совсем не земные созвездия.
— Далеконько мы от матушки-Земли, — вздохнул Крылов и спокойно уснул.
Оторвавшаяся от головного модуля жилая кабина звездолета продолжала по инерции рассчитанный компьютерами путь среди чужих звезд.