Глава шестая.ПРОБУЖДЕНИЕ
Сознание постепенно возвращалось к Николаю Алексеевичу Анисимову. Сначала он воспринял запах лекарств. Не открывая глаз, прислушался. Знакомый голос произнес немецкую фразу. Ах, это милый Шульц. Его койка – на расстоянии вытянутой руки. А кто это говорит по-японски? Танага! Доктор Танага, их лечащий врач, и Аэлита! Ну конечно! Это любимый ее голос! Анисимов крепче зажмурился. Не хотелось открывать глаза, просыпаться. Значит, все привиделось ему – и Ассамблея ООН, и строительная армада, идущая среди айсбергов, и начатые в Антарктиде работы! Все это игра больного воображения, которым он пытался лечить себя в этой окаянной особой палате немецкого госпиталя. Сейчас послышится каркающий голос профессора Шварценберга, но уже не прозвучит веселый голос бедняги Саломака. А может быть, он еще не умер, и смерть его тоже плод больного воображения? Аэлита прилетела к нему, чтобы выходить, поставить на ноги. Чем отплатить за эту дочернюю заботу? Ну конечно, он еще болен. Отравление слезами Лорелеи, как придумал неповторимый остряк Мишель. Сейчас он скажет: – Николя! Вспомните парижские фонари и двух подвыпивших молодых ученых! Я никого не ем. А Лорелея плачет ядовитыми слезами... Когда это было? В прошлой жизни? В предыдущем перевоплощении, как считают буддийцы? Как хорошо, что все так: Мишель жив и все видения были лишь игрой воображения, осуществлявшей проект. Ах, это еще впереди! Но Аэлита! Чудесная девочка! А то, что она рассталась с мужем, тоже воображение? Однако какой это странный, глубокий и такой жизненный сон? И сколько в нем технических находок, сколько подводных камней, которые надо будет обойти! Такие сны прежде называли вещими. Обвал в Малом Гроте. Прав оказался этот маленький гуманоид. И с чего только он привиделся ему, отец Аэлиты, о котором она лишь рассказывала ему? Во сне пришлось пойти на риск сооружения Малого Грота. Какое ценное предупреждение! В реальном проекте, не во сне, все это придется учесть. О чем говорит милая Аэлита с японцем? Почему они перешли на русский язык? Разве доктор знает его? Впрочем, все это не имеет значения, важно, что она рядом! Как мило было с ее стороны прилететь сюда, в Западную Германию, оставить ребенка, мужа... Нет! Мужа она оставила раньше, до "пира знатоков". Он еще написал президенту гнусное письмо! И все это было, конечно, до поездки на симпозиум к берегам Рейна. А ведь хотел взять ее с собой, оформил на нее все документы. Возражение секретаря парткома... А она – здесь! Хорошо, что Мишель жив. Но почему не слышно его голоса? Шульц всегда переговаривался с ним, и это вселяло бодрость, Мишель излучал ее... Аэлита ухаживает и за Мишелем, к нему никто не приехал из Парижа. Замечательная женщина. Раньше говорили, что с такой можно пойти в разведку. Только ли в разведку, если быть откровенным с самим собой? Анисимов заворочался на койке, хотел вытянуться. Что это? С чего это так болит все тело, словно его били цепами и не оставили живого места. Цепами молотили пшеницу в родной деревне, если пшеница уродилась, а не щетиной поросла бороздка. Какое же это странное последствие отравления! Надо поговорить с доктором Танагой и профессором Шварценбергом. – Почтенный академик! Извините. Как вы поживаете, каково самочувствие? Это по-английски спрашивает доктор Танага. Почему по-английски? Или он забыл, что Анисимов понял бы и по-японски? – Аэлита, – прошептал Анисимов. – Вы здесь? Он хотел, но не мог открыть глаза. – Я здесь, Николай Алексеевич. Я ждала этого мгновения, я не знаю, сколько времени ждала! Честнее слово! Ах, как я счастлива! – Мишель? Как Мишель? – Николай Алексеевич, родной... да что вы! – А Шульц? – Вальтер здесь. Он вышел. – Разве он уже ходит? Аэлита с ужасом посмотрела на Танагу, она даже по-японски не решалась сказать, что Николай Алексеевич не видит! И у него амнезия! Полная потеря памяти, вычеркнувшая все события последних лет. Жестокие последствия травмы, повреждение черепа... Анисимов открыл глаза. Нет! Он видел... Он лежал в знакомой больничной палате, ее называют в госпитале особой. Около него Аэлита... его Аэлита. И это главное! Все остальное второстепенно! К ней склонился Танага, он его узнает! Все привычно. Сейчас войдет со своей почтительной свитой профессор Шварценберг, важный и надутый как индюк. Так прозвал его неистощимый Мишель. Но как он будет смеяться, если ему рассказать о его мнимой смерти в чужом сне! – Николай Алексеевич, родной, закройте глаза. Вам еще рано. Постарайтесь уснуть. – Уснуть? И снова видеть продолжение фантастического сна? Нет! Я должен и вам, и Мишелю, и Шульцу – всем рассказать, что увидел... Это весьма поучительно. Представьте себе (как вы любите говорить) оживший проект! Мне приснилось, что я вместе с энтузиастами осуществляю наш замысел. Честное слово! – И он рассмеялся. У Аэлиты полились слезы из глаз. Видеть перед собой бессилие титана, каким ей представлялся всегда Анисимов. Это было выше ее сил. – Вы прилетели? – спросил Анисимов, отыскивая руку Аэлиты. – Да. Прилетела, – пролепетала Аэлита, вспоминая космос. – Как хорошо. Теперь мы не расстанемся. – Никогда, Николай Алексеевич! Теперь – никогда! – Ну вот. А я во сне видел невесть что. Будто вы и впрямь марсианка и отец у вас гуманоид. И будто мы расстались навсегда. – Это было бы ужасно, Николай Алексеевич. Я не смогла бы! Честное слово! – Узнаю вас, узнаю, родная. Как хорошо, что вы здесь. Но почему Мишель так храпит? Раньше этого с ним не бывало. – Это... это... – Аэлита не смогла выговорить, что рядом с Анисимовым в богатырском сне спит Спартак, подледный Антей, как назвала его Тамара. Его поместили сюда, к командору, потому что судовой лазарет был переполнен пострадавшими при обвале. – Я вас должна обрадовать, Николай Алексеевич, ведь никто не погиб. Так счастливо все обернулось, – нашлась Аэлита. – Никто? И даже бразильский профессор? Значит, все это обычные больничные слухи. Вы обрадовали меня, девочка. Когда я поднимусь, то непременно расцелую вас. – А я-то как вас расцелую, когда вы встанете, Николай Алексеевич. – Ну, если все так радостно, моя девочка, то хочу взять с вас слово. – Какое слово, Николай Алексеевич? – Вы не боитесь моей дряхлости? – Да что вы, смеетесь? Вы полны сил и надежд! – Да, да, надежд! И мы хотели назвать наш подледный город Городом Надежды. Но у меня есть еще одна надежда. – Николай Алексеевич, знайте, я на все, на все согласна, но сейчас вы должны уснуть. – Не раньше, чем вы скажете, на что вы согласны. Аэлита наклонилась к самому уху Анисимова и прошептала так, что только он один мог слышать: – Стать вашей женой. – Спасибо, родная. Вот теперь я спокойно усну, несмотря на храп Мишеля. И Анисимов снова забылся. Заглянул выходивший доктор Танага: – О чем он говорил, Аэри-тян? – О-о! О счастье, милый доктор, – улыбнулась ему в ответ Аэлита. – О счастье? – озабоченно нахмурился врач. – Это хорошо. И они замолчали. Оба знали, что еще ничего не известно: вернутся ли к академику память, здоровье и его способности? Но Аэлита твердо решила, что, как бы ни повернулось дело, она останется с Николаем Алексеевичем навсегда. Ведь "Любить – значит жить жизнью того, кого любишь"! Она шепнула эти слова засыпающему Анисимову. Он ответил слабой улыбкой и ровно задышал. И своим выздоровлением он докажет всему миру правоту доктора Танаги, решившего, что он достиг всего лишь среднего возраста мужчины. Да! Мужчины!.. И Аэлита покраснела... хотя никто не мог услышать этих ее мыслей.
|