Встреча Алексея с полярными моряками была для него, пожалуй, первым в жизни серьезным потрясением.
До сих пор у Алексея Карцева все складывалось на редкость удачно. В школе он был первым учеником, признанным вожаком во многих школьных затеях, победителем в математической олимпиаде, в состязании моделистов, в конкурсах клуба юных техников. Его полудетские мечты-проекты, вроде прорытия морского метрополитена между Черным и Каспийским морями или передачи сигналов на Марс с помощью радиолокационных установок, вызывали если не признание, то во всяком случае интерес.
В институте профессора предлагали Алексею остаться после окончания при кафедре. Но стремления Алексея были иными. Все свои каникулы он проводил на новых гигантских стройках, работая простым рабочим, потом машинистом экскаватора, растаскивал землю будущих каналов «исполинскими стальными муравьями» — скреперами, обрушивал в воду грунт берегов, чтобы засосать его в трубы землесоса, ведущего за собой канал. Алексей считал, что должен изучить все тонкости машин и профессий, которыми будет руководить как инженер.
Способного практиканта звали вернуться на строительство. Но молодой инженер Карцев выбрал своей специальностью искусственное замораживание грунта. Он работал на строительстве метро, быть может, так и не расставшись с детской мечтой прорыть тоннель под Кавказским хребтом.
Отец Алеши, Сергей Леонидович Карцев, виделся с сыном мало. Он работал в далеких пустынях над поворотом сибирских рек в Каспийское море. Самостоятельность и способности сына, с которым он встречался через большие промежутки времени, поражали и даже беспокоили его. Все свое влияние Сергей Леонидович употреблял на то, чтобы привить сыну трезвость мысли и критическое отношение к себе.
Мать Алеши, Серафима Ивановна, женщина деятельная и властная, всегда занятая, — она была директором одного из московских вузов, — также не могла уделить воспитанию сына много времени. Он воспитывался школой, Домом пионеров, пионерскими лагерями, позже студенческой средой, комсомолом, наконец, атмосферой великих строек и партией.
Мать гордилась им как способным мальчиком, обладавшим, правда, отчаянным упрямством, которое она стремилась превратить в упорство.
Мальчик нежно любил мать и, кстати, очень хотел на нее походить. Это желание еще больше развивало в Алеше упорство, каким его мать обладала в огромной мере.
Это упорство и проявилось сейчас в Алексее после разгрома, который устроил ему старый моряк.
В ответ на внутренний голос, твердивший Алексею, что его идея ледяного мола не выдержала первого испытания, он упрямо конструировал гигантские ворота, раскрывающиеся для того, чтобы пропустить оторванные от берегов ледяные поля. Голос нашептывал, что затея с воротами — техническая утопия. Алексей злился и ожесточенно рвал и снова рисовал эскизы ворот.
Нельзя сказать, чтобы это занятие вытеснило у Алексея все другие мысли и воспоминания. Напротив, он, нуждавшийся сейчас в дружеской поддержке, часто вспоминал о московских друзьях: о Денисе, о Викторе, даже об академике Омулеве, с которым можно было всегда посоветоваться. С Федором советоваться Алексей не решался, думая, что Федя теперь окончательно махнул рукой на его проект. Особенно горькими были воспоминания о Жене. Стоило в сознании Алексея возникнуть образу девушки с высоко поднятой головой, как ему казалось, что она смотрит на него сверху вниз чуть прищуренными холодными глазами...
Все дни, пока корабль шел к острову Дикому, Алексей был мрачен, выходил из каюты редко, старался ни с кем не встречаться. Он не хотел говорить о ледяном моле, пока не добьется успеха.
Все в том же состоянии — с тысячью вариантов выхода из положения, но без окончательного решения, углубленный в себя, Алексей сошел на берег.
Отойдя от двухэтажных домов Радиоцентра, он направился в глубь острова.
Пейзаж казался ему угрюмым: суровые базальтовые сколы, едва поднимающиеся над травянистым покровом, почва, засасывающая ноги. Нигде ни деревца, ни кустика. Ничто здесь, на краю света, не растет выше травы! Под ногами — ровные, поразительно прямые тропки, соединяющие собой норки. По ним проносились пестренькие зверьки, похожие на крыс, — лемминги.
Идти Алексею было тяжело, ноги с хлюпаньем увязали в почве, но он упрямо брел вперед. «Добраться до противоположного берега во что бы то ни стало!» Он шел с таким упорством, словно на базальтовых скалах берега его непременно осенит блестящее конструктивное решение.
Наконец, перед ним снова открылось свинцовое море.
Угрюмо стоял Алексей на голой серо-голубой скале.
У ног его с грохотом разбивались волны.
От острова к горизонту в мыслях Алексея тянулась ровная, сверкающая в лучах низкого солнца ледяная полоса «Северного мола». О его резко очерченный край могли бы вот так же разбиваться морские волны.
Не безуспешно ли пытался он победить эту суровую природу, обуздать стихию Ледовитого океана?.. Арктика будет побеждена! Будет! Но тем ли путем, который он предложил?
...Пока Алексей разгуливал по острову, Федор встречал на корабле гостя.
Гость этот был невысок и коренаст, как и сам Федор, носил густую, вьющуюся бороду с волнистыми серебряными прядями и зачесанные назад седеющие волосы. Сидя в капитанской каюте, он любовно глядел на капитана ясными голубыми глазами и с интересом слушал о ледяном моле.
— Народу, Федя, обычно нравится та идея, которая выражает его чаяния, — сказал он задумчиво. — Быть может, и этот проект выражает чаяния народа. Уверен, что многие моряки и полярники над этим задумывались. Я вспоминаю, как мы плыли с тобой через пролив в резиновой лодочке. Я тоже тогда задумывался — как бы построить в море такую стену, чтобы отгородиться от льдов? Но вот что ее из морской воды можно сделать, — не догадался!..
Дядя Саша, Александр Григорьевич Петров, парторг одного из арктических строительств, вызванный Федором радиограммой по случаю приезда Алексея, встал и прошелся по каюте, заложив по своей привычке левую руку за спину, а правой накручивая на палец прядь волос из бороды.
— Думаю, что Алексей поднимает великое дело. Как бы действительно не пришлось ему докладывать свою идею в Кремле. Пойду разыщу нашего мечтателя, — решил он.
Федор велел катеру доставить Александра Григорьевича на остров.
Полярники указали дяде Саше, в каком направлении пошел московский инженер.
Александр Григорьевич еще издали увидел одинокую фигуру на скале.
— Здравствуй, Алеша, — сказал он просто, словно только вчера расстался с вожаком гайдаровцев.
Алексей вздрогнул, обернулся и удивленно посмотрел на незнакомого коренастого бородатого человека с ясными голубыми глазами. И вдруг он вспомнил этот взгляд, давние беседы на крутом волжском берегу, мечты о морском метрополитене, который оказался таким же ненужным, как и... ледяной мол.
Дядя Саша сильной рукой прижал к себе Алексея, а тот припал к его плечу.
Конечно, дядя Саша уже все знает!..
Когда-то Алексей писал ему, рассказывал о своей жизни, успехах. Но о ледяном моле ничего не написал. Хотел предстать перед дядей Сашей признанным победителем, а предстал...
Они сели на скалу, ветер нес снежную крупу, волны с ревом разбивались внизу, вздымая пенное облако.
— Смотри, — указал дядя Саша. — В брызгах играет радуга.
И в самом деле, низкое, не закрытое тучами солнце зажигало своими лучами в тумане брызг многоцветную дугу.
Глядя на это светящееся радугой облако, Алексей на миг забыл вдруг свои невзгоды. Его неожиданно захватила красота природы. До того он рассматривал природу лишь как объект, который надо покорить. Радуга то исчезала, то появлялась, облако брызг то вздымалось легкими клубами над скалой, то рассеивалось. Алексей украдкой вытер угол глаза.
Дядя Саша улыбнулся:
— Как-то ты писал мне, что никак не можешь победить свою «ужасную слабость». Книга, спектакль... комок в горле... сердито смахнешь муху с глаза... А по-моему, это — замечательное свойство. Хорошо пронести его до старости. Внутренняя чистота и непосредственность восприятия!.. Лев Толстой, великий знаток человеческой души, не стеснялся слез, вызванных музыкой. А мы иной раз хотим покрыться коркой...
Алексей смущенно улыбался. Он все еще делал вид, что снежная крупа бьет ему в глаза.
Говорили о многом: о Жене, о Денисе, о Майке... О Гале и Викторе дядя Саша рассказывал сам. Он встречался с ними здесь, в Арктике, и даже предупредил их о приезде Алексея.
Когда Алексей заговорил о ледяном моле и воротах для пропускания ледяных полей, дядя Саша, казалось бы совсем не по существу, заметил, что в бухте острова на рейде стоит гидрографический бот «Северный ветер» и на борту его находится крупнейший советский океановед профессор Дунаев, знаток арктических льдов. Алексей насторожился.
Дядя Саша улыбнулся.
— Я знал, что тебе захочется поговорить с профессором. Федор прислал за тобой катер, чтобы он доставил тебя на «Северный ветер».
«Федор? Разве он еще интересуется судьбой ледяного мола?..»
Дядя Саша остался на острове. Он проводил взглядом небольшой катерок, задорно вскакивавший на гребни волн.
На носу суденышка стоял Алексей.
Профессор Дунаев был предупрежден о его приезде.
— Ждал вас, ждал, Алексей Сергеевич, — сказал старик, когда Алексей появился в его каюте.
Каюта казалась тесной для старика, хотя профессор был маленького роста и худощав. Все время, пока Алексей рассказывал, он бегал из угла в угол, задевая гостя за колени, которые тот тщетно старался подобрать. У профессора была седая, стриженная бобриком голова, желтовато-седые прокуренные усы и живые, как у дяди Саши, голубые глаза.
— Так, так, — говорил он. — Все понятно, мой друг. Все понятно!.. Я, конечно, не инженер, спорить с вами о вашем сооружении не стану. Стройте, если беретесь строить, но уж ежели вы его построите, то тут позвольте мне сказать, что произойдет! — Он остановился перед молодым инженером, заложив руки в карманы. — Знаете ли вы, мой друг, как тают льды в Арктике?
Второй раз задавали Алексею вопрос, на который он не мог ответить. Профессор, и не дожидаясь ответа, заговорил сам:
— Льды начинают таять там, где вода теплее! А теплее вода прежде всего в устьях рек. Там и появляются первые полыньи. Более темные, чем окружающие их снега и льды, они интенсивнее поглощают тепло солнечных лучей и этим теплом растапливают прилегающие к ним льдины. Полыньи ширятся и дают возможность ветру отламывать от берегов ледяные поля, которыми вас запугали, молодой человек. И вот в этом простом механизме таяния и кроется разгадка поставленной вами задачи. Что произойдет, ежели появится ледяной мол, севернее которого вода будет холоднее, а южнее — теплее? Да все будет очень просто! Раз вода в отгороженной части будет такой же теплой, как, скажем, в Баренцевом море, то и льды, ежели они за зиму появятся, растают в ней раньше, чем начнут таять в северной части моря. Ветрам с материка попросту нечего будет отламывать от берега. Льдов не будет. Они растают. А быть может, и не появятся. Ваш свирепый полярный консультант, разгромив вас, не учел новой обстановки, которая будет создана ледяным сооружением. Вот и все! Дерзайте, дорогой мой друг! Это, конечно, не гостеприимно, но спешите на свой катер. Наш «Северный ветер» снимается с якоря; ведь по милости вашего друга, капитана Терехова, мы задержались больше чем на сутки. Ждали вас!..
— Ждали меня? По просьбе Терехова? — машинально переспросил Алексей, мысли которого были далеки от Федора.
— Он связался со мной по радио и просил о консультации для вас.
«Федя, Федя! Так вот ты какой!» — подумал Алексей и с трудом сделал глотательное движение.
Профессор провожал гостя.
— Защищайте свою идею, мой друг! Растите ее. Рад был помочь, — говорил старик, крепко пожимая руку Алексею.
Сказать, что Алексей уплывал с «Северного ветра» на катере, было бы неверно. Он улетал на внезапно выросших у него крыльях!
Все теперь казалось ему иным...
Оранжевая заря на горизонте была поразительно красивой. Только в Арктике держится она так долго, следуя за невидимым, движущимся вдоль горизонта солнцем. Вода в бухте тоже казалась оранжевой. И как чудесно задумана бухта! Как искусно осуществлена она природой! Остров скалистым молом отделил ее от моря. Она зажата между ним и материком, на котором видны решетчатые башни портовых кранов, амфитеатров двухэтажных домов, какое-то красивое здание, венчающее город... Выход из бухты заботливо прикрыт еще одним островком, вставшим, как ледорез. А ближе к середине бухты — маленький конусообразный островок. На нем высятся решетчатые сооружения эстакад, выступающих в море. Корабль, подойдя к ним, в небывало короткий срок загрузится углем арктических копей...
Все это казалось Алексею удивительно красивым, милым, даже давно знакомым и родным. И он удивлялся, как не заметил этого раньше.
Катерок мчал Алексея между бортами кораблей, теснившихся один к одному. Целый лес мачт, целая батарея труб! Десятки кораблей на рейде!
«Подождите! То ли еще будет!.. Тесна окажется даже эта чудесная бухта! Придется сделать множество искусственных бухт, отгороженных ледяными молами. Тысячи кораблей будут плавать по свободному от льда пространству ледовитых морей!..»
Катер подходил к берегу. Алексей видел линию прибоя, пена которого сливалась с прошлогодним, сохранившимся в расщелинах снегом.
Вспоминалась радуга в пенных брызгах, на которую показал дядя Саша.
На скалах стояло несколько человек. Алексей вглядывался в лица. Вдруг он радостно замахал рукой.
Это же гайдаровцы: Федор, Галя, Виктор! Они ждут возвращения Алеши. И сердце его почему-то тревожно забилось.
Катер ткнулся носом в скалу. Алексей перепрыгнул на камень и, стремясь скрыть охватившее его сладкое смущение, сжал в объятиях Галю, тонкую, стройную, черноглазую, с почти сросшимися на переносице бровями. Она смеялась, пытаясь высвободиться.
Виктор, рыхловатый и тучный, шутливо оттаскивал Алешу:
— Без анестезии и разрешения начальника геолого-разведывательной партии, то есть без моего личного разрешения, душить геологов не разрешается.
— Победа, ребята! Победа! — только и мог сказать Алексей.
Сейчас для него ничего не существовало, кроме возродившейся идеи. Ему казалось естественным, что мысли всех окружающих должны быть заняты тем же, что и у него, — ледяным молом.
Галя оттолкнула Алексея и, улыбаясь, разглядывала его возбужденное лицо.
— Все такой же шалый, — сказала она низким грудным голосом и засмеялась, потом добавила: — Одержимый!
Верхняя губа ее с чуть обозначившимися в уголках губ усиками приподнялась, обнажив ровные белые зубы.
Алексей подошел к Федору и пожал ему руку:
— Тебе, Федя, спасибо!
— За что? — Федор вынул изо рта трубку.
— Сам знаешь!..
Федор пожал плечами, словно не он дал радиограмму на «Северный ветер», словно не он еще раньше Алексея говорил о проблеме таяния льдов с профессором.
Галя, видимо, сразу поняла, на что намекал Алексей, и сказала:
— Федя объяснил, почему ты вернешься таким удальцом.
Виктор взял Алексея за плечи, отвел в сторону и заговорил высоким голосом:
— Алеша, по поводу твоего «плано грандиозо». До своего отлета из Москвы я так и не выбрал времени поговорить с тобой. А в практических делах ты профан.
— Я и прохожу здесь практику, — перебил Алексей, поглядывая на Федора.
— Нет, нет, — настаивал Виктор. — Речь не о том, леди и джентльмены. Я хотел бы, поскольку речь о твоей идее начинает идти уже всерьез, посоветовать тебе поставить, как говорят, «заявочный столбус вульгарис».
— Виктор Омулев всегда ищет, где глубже! — саркастически заметила Галя.
— О чем ты говоришь? — спросил Алексей.
Виктор рассмеялся:
— Интересно для медицины! Сохранившееся детство!
— Детство так детство, — глубоким контральто воскликнула Галя. — Разжечь бы на берегу кострище и завалиться вокруг него, будто мы на волжском берегу... И говорить о замечательных идеях или путешествиях!
— Внимание! — перебил Виктор. — Алексею нужно, пока его проект не стал государственным мероприятием, закрепить за ним свое имя. Существует же план использования северных чернорудных месторождений, план Виктора Омулева...
Галя многозначительно переглянулась с Федором.
Алексей поморщился.
— Слушай, Витяка... Я вам открою сейчас свое сокровенное... Я хочу этот проект... как бы это вам сказать?.. — хочу принести с собой в партию. Мне не хочется прийти с пустыми руками.
Виктор свистнул:
— Уставом коммунистической партии это не предусмотрено.
— Виктор, перестань, — строго сказал Федор.
— Ребята, сядем вокруг Алеши. Он у нас горит вроде костра, — предложила Галя. — Алеша, ты это славно задумал, — прийти в партию не с пустыми руками! Не дошла бы умом. А коли мне нечего принести, меня не примут?
— Мне представляется, ребята, — сказал Алексей, — что я прохожу сейчас свой предкандидатский стаж... и он только начинается...
— Значит, ты потому и медлил?.. Сам себе готовил рекомендацию? — прищурясь, спросила Галя, и в низком ее голосе прозвучало раздумье.
Алексей кивнул.
— А по-моему, это просто гордость цезаря, — усмехнулся Виктор.
— Во всяком случае, Алеша, — сказала Галя, — вот тебе моя рука. Начнутся работы на строительстве твоего мола, буду там первым комсомольцем-геологом.
— Зачем ему геологи! — махнул рукой Виктор.
— Как зачем? — запротестовала Галя. — Нужно знать грунт, на который встанет плотина. Помните великие стройки, волжские плотины?
— Последняя парижская мода — водолазный костюм с кружевным воротничком! К лицу брюнеткам, — фыркнул Виктор.
— Кто будет работать на дне, а кто паясничать, — отпарировала Галя.
— Ты сказал, — обратился к Алексею Федор, — что твой стаж лишь начинается. Советую поговорить с дядей Сашей...
— Кто здесь вспомнил обо мне? — послышался сверху голос.
Все оглянулись и увидели на скале бородатого полярника.
— Дядя Саша! Дядя Саша! — вскочили Галя и Виктор.
— Ворота не нужны! — радостно крикнул Алексей.
Федор молча поднялся.
Дядя Саша, легко прыгая с камня на камень, спустился к ребятам. Он все еще считал их ребятами!
Горячо пожимая им руки, он говорил:
— Ну вот, и снова я вижу чуть ли не весь отряд в сборе... Слышал, слышал о вас, ребятки. Все знаю. Ненцы мне про девушку в штанах рассказывали, что по тундре пешком ходит, оленями хорошо править умеет, — про девушку, которую мужчины слушают. И про план чернорудных месторождений Виктора Омулева слышал. Поздравляю вас, поздравляю, товарищи геологи. И вот, наконец, и главного нашего мечтателя увидел. Всходят посевы первых великих замыслов, что научили рядовых людей мыслить дерзко и смотреть далеко вперед. Так вот что, Алеша... — дядя Саша пристально посмотрел на Алексея. — Испытания твои только начинаются.
— Начинается его предкандидатский стаж... — вставила Галя.
Дядя Саша поднял густые брови.
— Я потом объясню, — перебил Алексей.
— Хорошо, — согласился дядя Саша. — Я сказал «начинаются», потому что... Готовься, друг Алеша, к новым спорам, к новым битвам, возражениям и сомнениям. Будут тебя проверять на твердость.
— Я этого хочу! — запальчиво сказал Алексей.
Дядя Саша запустил пальцы в бороду и лукаво посмотрел на Алексея.
— Жалеть тебя не станем. И ждать не будем. Сегодня начнем. Я уже, прошу прощения, договорился с местными руководителями. Полярники да моряки, живущие в арктической столице, хотят тебя послушать в своем клубе. Видишь, стоит дворец на горе, что за бухтой?
Алексей вскочил, вглядываясь вдаль. Он показался Гале и выше ростом, и шире в плечах. В его ярких глазах горел вызов.
«Он готов к испытаниям, к борьбе! Какой он замечательный, этот Алеша!» — подумала Галя и опустила глаза...