Когда катер перевозил Александра Григорьевича и его молодых друзей через бухту, в порту зажглись огни. Отраженные в воде, они как бы удваивали, расширяли порт, он казался еще больше, еще шумнее, — таким, каким он станет, когда осуществятся смелые замыслы преображения Арктики.
Федор не смог поехать в клуб. Дела отозвали его на корабль.
Галя и Виктор пошли вперед. Дядя Саша и Алексей немного отстали. Они говорили о моле, об Арктике, о новом городе, выросшем близ порта бухты.
Они шли по широкому асфальтовому тротуару мимо многоэтажных домов, мимо скверов со скамейками и клумбами цветов. Да, да! Цветов! Не видели они только деревьев, которые не росли на этой широте.
Алеша горячо говорил о том, что глубоко волновало его.
— Разве я не могу прийти в партию с подарком, который оценили бы и партия и страна? — Он продолжал начатый с дядей Сашей разговор. — Я хочу добиться успеха и...
— Добиться успеха вне партии? — перебил дядя Саша, по привычке запуская в густую бороду пальцы.
Алексей смешался.
— Ну, не вне партии... я ведь комсомолец... вместе с ней...
Мягкий обычно голос дяди Саши стал строгим:
— Ты хочешь прийти в партию не рядовым ее членом? Вот какой я! Смотрите на меня! Тебе нужно было бы знать, Алеша, что величайший в жизни человека шаг, вступление в партию, делается с чистым сердцем, твердой волей не только тогда, когда ты заслужил всенародное спасибо, а когда ты сознаешь, что согласен с партией, и всего себя, все свои силы, жизнь готов отдать за ее дело! В партию вступают не для подведения своих жизненных итогов, а для того, чтобы она направила твои усилия, сделала их более действенными, эффективными, слила бы их с усилиями миллионов других. В партию вступают для того, чтобы подчинить себя ее железной дисциплине.
— Но ведь для вступления в партию нужны рекомендации! Разве я не могу, кроме обычных, создать себе еще одну, собственную рекомендацию? — упрямился Алексей, вспомнив слова Гали.
Александр Григорьевич мягко сказал:
— Не подумай, что я тороплю тебя со вступлением в партию. Я очень хорошо вижу, дорогой мой мальчик, что ты еще не созрел для вступления в партию. Тебе еще нужно о многом подумать. В решающие дни, Алеша, люди становились коммунистами чаще перед боем, а не после боев. Быть может, мы с тобой поговорим об этом еще когда-нибудь...
И дядя Саша перевел разговор на чудесную архитектуру здания клуба, где в монументальном фасаде выражены были и суровые черты окружающей природы, и новое жизненное начало, которое несли в этот край люди.
— Ты только посмотри, Алеша, сколько огней отражается в воде, — сказал дядя Саша, останавливаясь и обводя взглядом словно опрокинутое вниз звездное небо.
Порт, бухта с кораблями, радиоцентр на другой ее стороне — все это сверкало тысячами электрических огней.
— Когда-то мореплаватель Фритьоф Нансен писал, что «Северный морской путь — иллюзия, напрасно чаровавшая мореплавателей в течение столетий». Коммунисты доказали, что даже такую мечту, как плавание во льдах, можно превратить в действительность. И я верю, Алеша, что если и не так, как ты мечтаешь, то как-нибудь по-другому, но этот Северный морской путь непременно превратят в круглогодично действующую судоходную магистраль!
— Ну, нет! — сказал Алексей. — Он будет превращен в круглогодичную действующую магистраль именно тем путем, о каком сегодня я буду докладывать в этом красивом полярном клубе!
Дядя Саша улыбнулся и покачал головой. Он ценил творческий задор юности, но он и предвидел... многое предвидел!..
В вестибюле Алексея и дядю Сашу встретили устроители сегодняшнего вечера, комсомольцы порта, радиоцентра и ближайшего арктического строительства.
Алексея попросили пройти на сцену, а дядю Сашу — провести собрание.
— Волнуешься? — шепнул дядя Саша, когда они с Алексеем проходили за кулисами мимо свернутых декораций, позолоченных бутафорских кресел и огромного концертного рояля.
— Нет, дядя Саша. Нисколько! Я чувствую в себе прилив сил, энергии... Мне кажется, что я так много мог бы сделать!
Верно, в прошлый раз мне помешала качка.
Дядя Саша молча похлопал Алексея по плечу.
Свет прожекторов на мгновение ослепил Алексея.
Застенчивый в присутствии одной-двух женщин, здесь он не чувствовал никакого смущения.
Через короткий миг он освоился и увидел в освещенном зале, в партере, в ложах, в амфитеатре, бельэтаже и на балконе сотни лиц: молодых и старых, мужчин и женщин, даже ребят. Все эти люди любили свою суровую страну особой любовью. Они пришли послушать, как можно сделать ее еще лучше, красивее, доступнее. Алексею было весело сознавать это.
В первом ряду он заметил старого полярного капитана, нанесшего ему первый удар. Он улыбнулся старику, который вежливо кивнул ему и принялся теребить ус.
Алексей начал говорить. Он рассказывал о фантастической преграде, которую вдруг окажется возможным возвести в ста километрах от сибирских берегов. Постепенно он подвел слушателей к тому, что эту преграду можно сделать из дешевого, «подручного», как говорят саперы, материала. Он даже заставил слушателей самих подсказать ему, что материал этот — морская вода, которую надо искусственно заморозить. Алексей предлагал сидящим в зале вообразить себя на дне Карского моря, и по залу проносился ропот удивления и одобрения. Алексей говорил, что по обеим стенам зрительного зала с потолка, который вовсе не потолок, а поверхность моря, спущены частоколы труб с циркулирующим по ним охлажденным соляным раствором. Наконец, он образно представил, как весь зрительный зал превращается в ледяной монолит. И слушатели действительно готовы были поверить, что они сейчас вмерзнут в гигантскую ледяную глыбу. В словах Алексея была гипнотическая сила, страстная уверенность, твердость.
Не только Галя Волкова, но и многие в зале радостно улыбались.
— Ему надо читать лекции, он не своим делом занимается, — шепнул Гале Виктор.
Потом Алексей, смеясь над самим собой, рассказал, как пытался он прочесть доклад морякам ледокольного корабля, как страдал от качки и как не хотел в этом сознаться. Зал смеялся...
Наконец, Алексей поведал о сокрушительном ударе, который претерпела его идея во время этого злополучного доклада. Он умолчал об имени капитана порта, он лишь рассказал суть возражения, свои поиски конструкции ворот и опровержение, неожиданно пришедшее от профессора Дунаева, маститого океановеда, отбросившее все сомнения, а вместе с ними и хитроумные конструкции ледяных ворот.
Зал аплодировал. Все пережили вместе с молодым инженером и его трагедию, и возрождение идеи, все торжествовали вместе с ним.
Аплодировал и старый полярный капитан, кивая из первого ряда Алексею.
Алексей кончил.
Ему устроили овацию.
Тщетно старался Александр Григорьевич успокоить зал.
Он понимал, что люди приветствуют не столько молодого инженера и его идею, сколько Великий Сталинский план преобразования природы, захватывающий теперь и Далекий Север.
Наконец председателю удалось справиться со слушателями, и он предложил задавать вопросы.
Записки посыпались на пол эстрады.
Молодой полярник в роговых очках, — Алексей узнал его, — забрался на эстраду и поднимал записки, передавая их председателю.
Алексей отвечал на десятки вопросов. Перед некоторыми из них он становился в тупик, в чем и сознавался.
«Как скажется мол на рыбах Карского моря?»
«Повлияла ли Ваша фамилия, товарищ Карцев, на желание преобразить Карское море?» Алексей смеялся.
Вместе с тем спрашивали:
«Как будут работать на дне — в кессонах или водолазных костюмах?»
«Как быть с глубокими местами? Они могут встретиться».
«Сколько будет стоить ледяное сооружение?»
«Сколько лет ладо будет его строить?»
«Когда может начаться ледяное строительство?»
И не успел Алексей ответить на последний вопрос, как из задних рядов поднялся невысокий паренек с лохматой головой и возбужденно крикнул:
— А нельзя ли записаться в число первых строителей?
Зал радостно засмеялся.
Алексей тоже улыбался. Он был взволнован и счастлив. Он отвечал на все вопросы и обещал ответить письменно на те из них, которые требовали обдумывания, изучения.
Удовлетворенный ходом собрания, дядя Саша предложил желающим взять слово и выступить.
— Товарищ Карцев не просто рассказывал нам о своих идеях, — сказал он. — Товарищ Карцев советуется с нами. Проекта ледяного мола еще нет, но хочется верить, что скоро идея Карцева получит общественное признание. Вот почему ему надо послушать и нас.
Алексей сел к столу. Легкая довольная улыбка не сходила с его губ.
На сцену поднялся молодой человек. Невысокий, веснушчатый, он, видно, стеснялся устремленных на него взглядов, смущенно вертел в руках счетную линейку и мял блокнот с какими-то записями.
Алексей был почти уверен, что это один из его будущих соратников — ему сказали, что молодой человек — один из инженеров порта. Кому же поддержать всякий дерзкий замысел, как не молодежи!
— Мне... я... — срывающимся голосом начал молодой инженер. Потом замолчал, беспомощно оглядываясь вокруг. Наконец, пересилив себя, выговорил: — Мне очень хочется, чтобы такое сооружение можно было построить.
— Громче! — послышался возглас из зала.
— Мне очень хочется построить ледяной мол, — повторил чуть громче молодой инженер и снова смешался. — Мне хочется... и я, пока товарищ Карцев отвечал на вопросы... я подсчитал, сколько понадобится для такого строительства труб.
Зал весело реагировал на заботу молодого инженера.
— Я подсчитал, сколько понадобится труб, — продолжал он, — и получил, что если трубы будут диаметром дюйма в три... высотой метров в тридцать... будем мы их ставить сантиметров на десять-пятнадцать, — он уже воодушевился и говорил громче и, как многие подумали, увлекаясь, — и трубчатый забор будет — два раза по четыре тысячи километров — восемь тысяч километров длиной... и вот... — Инженер снова замолчал, стараясь побороть смущение, потом поспешно выговорил: — И вот труб для этого понадобится столько, что их хватило бы, чтобы проложить водопровод...
с Земли на Луну, — неожиданно выпалил инженер.
Зал ахнул.
— ...и обратно, — продолжал инженер.
Зал уже хохотал.
— Десять раз, — добавил молодой инженер.
Теперь уже смеялись все, сидевшие в зале.
Алексей вскочил. Лицо его залилось румянцем. Не то чтобы он не знал цифры — три миллиона километров труб, требующихся для мола. Он прекрасно знал это, но само по себе хлесткое сравнение, вызвавшее такую веселую реакцию, ошеломило его.
Отлично понимая, что нападение — лучшая защита, он перешел в атаку.
— Позвольте! — воскликнул он. — Мы собираемся преобразовать чуть ли не целый континент, создать морскую магистраль в четыре тысячи километров длиной, а вы о трубах! Конечно, трубы понадобятся. Но ведь я не подсчитываю, сколько раз можно опутать, скажем, рельсами Землю и Луну. А ведь когда понадобилось строить железные дороги, рельсы даже не умели изготовлять. Однако изобрели и рельсопрокатные станы, и построили нужное количество рельсоделательных заводов, и обеспечили железнодорожников рельсами. Так же и нас обеспечат, вы уж не беспокойтесь... и не сомневайтесь! — уже с улыбкой обратился Алексей к молодому инженеру.
— Я не сомневаюсь. Вы не думайте, что мне не хочется построить такое сооружение. Я вот даже подсчитал, какое количество заводов понадобится, чтобы поставить нужное нам количество труб. Вот подсчитал и получил... — инженер опять смутился. — Заводов понадобится в несколько раз больше, чем существует не только в нашей стране, но и во всем мире.
Снова бурно реагировал зал на эти слова. Стараясь овладеть залом, Алексей с наружным спокойствием произнес:
— Это лишь убеждает нас в том, что в нашей стране труб будет производиться больше, чем во всем мире.
Алексею ответили аплодисментами, но сам он понял, что его слова, пожалуй, подействовали больше на чувства слушателей, чем на их стремление сделать логический вывод из спора.
Алексей понял, что ему предстоит сегодня серьезная борьба. Трудно защищать проект, который еще не сделан.