После молодого человека, закончившего свое выступление, на эстраду поднялся пожилой инженер, высокий, худой, с провалившимися щеками, с холодным взглядом серых глаз и удивительно противным, как показалось Алексею, скрипучим голосом.
Он подошел ближе к микрофону, чтобы его особенно хорошо было слышно, и сказал, подчеркнуто четко выговаривая каждое слово:
— Мне тоже хотелось бы, чтобы такое сооружение можно было построить. Но мне представляется это немыслимым, ибо я не вижу способа, как проморозить стометровый слой воды между трубчатыми стенами, когда даже под полюсом льды не промерзают больше чем на десять метров. Как известно, лед неплохой теплоизолятор и, начав образовываться, прекрасно защитит воду от замораживания.
И инженер, сощурясь, вопросительно посмотрел на Алексея.
Алексей встал:
— Да, вы попали в самое уязвимое место проекта, — сказал он.
— Мне кажется, что я попал не только в самое уязвимое, но и в совершенно необоснованное место замысла, ставящее под сомнение его осуществление.
Зал заволновался. Видимо, с невозможностью осуществления замысла никто в душе не хотел соглашаться.
Алексей был спокоен. Очевидно, он имел весомое возражение.
В действительности так оно и было. Алексей ждал каверзного вопроса и кое-что приберег для ответа.
— Все было бы так, если бы не имелось способа надежно заморозить всю воду между образовавшимися около труб ледяными стенами, — сказал Алексей.
Зал затих.
— Прошу прощения, что это за способ? — допрашивал Василий Васильевич Ходов, таково было имя главного инженера одного из ближайших арктических строительств, приехавшего по просьбе парторга, дяди Саши, на встречу Алексея с полярниками.
Алексей оживился:
— Простите и меня за технические тонкости, но я вынужден рассказать о несколько своеобразном способе замораживания, который я хотел бы здесь применить.
Алексей выжидательно замолчал. В зале было тихо. Из бухты донесся приглушенный гудок парохода. Алексей улыбнулся и, смотря куда-то в потолок, где он словно видел картину, которую хотел нарисовать, стал говорить:
— В нашей стране экономично разрешена проблема сжижения воздуха. Жидкий воздух обладает температурой примерно минус сто восемьдесят градусов. Для охлаждения оставшейся между замерзшими ледяными стенками воды можно было бы применить жидкий воздух.
По залу пронесся вздох облегчения.
— Как же это сделать? — не унимался Ходов.
— Представьте себе, что на дно мы уложим трубы с отверстиями. Сверху мы подадим в эти трубы жидкий воздух. Он будет струйками выходить из отверстий, смешиваться с водой, испаряться, отнимая у нее тепло, превращая ее в лед. И пузырьки воздуха, замораживая воду, постепенно будут подниматься к поверхности. Вы только представьте себе поверхность моря в такой момент! Пожалуй, мы увидим сказочное зрелище. Пузырьки заставят море кипеть до тех пор, пока на месте кипящей воды не появится... лед!
Зал не выдержал. Слишком эффектна была эта картина, слишком волновал тон Алексея, его горящие глаза, наивная, но подкрепленная выдумкой вера в свою правоту. Зал снова аплодировал.
Ходов невозмутимо ждал, пока публика утихнет.
Дядя Саша не скрывал довольной улыбки.
— Ладно! Все ясно! Нечего придираться, — кричали в публике не уходившему с эстрады Ходову.
Возбужденная Галя оборачивалась, ища глазами кричавших.
— Не лишено внешнего эффекта, — пыхтя, говорил Гале Виктор Омулев. — Я всегда считал его фантазером. У него успех, которому позавидовал бы модный тенор!..
Дяде Саше пришлось подняться с места и призвать к тишине.
Наконец снова прозвучал размеренный, скрипучий голос Ходова:
— Допустим, что это так, допустим, что описанным способом удастся заморозить ледяной мол. Я, еще сидя в зале, подсчитал, что замораживать придется ледяной монолит шириной метров в сто, чтобы его не сдвинуло дрейфующим льдом, высотой метров в сорок и длиной, как тут нам изволили сообщить, четыре тысячи километров. Если подсчитать, то получится, что льда потребуется четырнадцать миллиардов тонн.
— А что вам перевозить его, что ли, надо? — послышался бойкий, уже знакомый собранию голос из задних рядов.
Зал оживился, но Ходов отнюдь не был смущен услышанным возгласом.
— Да, перевозить не надо, — отчеканил он. — Но потребуется заморозить, искусственно заморозить, что, пожалуй, еще труднее, чем перевозить. Я подсчитал, сколько энергии, электрической энергии понадобится затратить, чтобы заморозить это «чудовищное» сооружение. Я подсчитал и получил, что затратить для этого понадобится шестьсот миллиардов киловатт-часов энергии.
По залу пронесся ропот. Ходов продолжал, словно вбивая в зал каждое слово:
— Чтобы присутствующим стало понятно: это количество энергии, я напомню, что, отдавай Куйбышевская, величайшая в мире гидростанция, которую строила вся наша страна, всю свою энергию без остатка на замораживание ледяного мола, ей пришлось бы трудиться ни много ни мало «только шестьдесят лет»!..
И снова неудержимый смех прокатился по залу. Алексей почувствовал, что пот выступил у него на лбу. Возмущению его не было границ. С трудом сдерживая себя, он сказал:
— Совершенно неуместно вспоминать здесь Куйбышевскую гидростанцию. Никто не собирается пользоваться ее энергией для замораживания ледяного мола.
Алексей волновался, ему хотелось сказать многое, все то, что было передумано им во время проектирования, подсчитано, обосновано, но от волнения голос его перехватывало, и он с трудом отрывисто выговорил:
— Конечно, потребуется энергобаза. Бесплатно, без затраты энергии мол не заморозить. Но мы не станем пользоваться энергией белого угля, энергией вод. Целесообразно использовать всегда дующий в Арктике ветер. Вот так... Ветер... Мы построим такие ветряки, которые будут приводить в действие холодильные машины... холодильные машины... и с помощью энергии ветра заморозим мол. Вот так и заморозим!..
Ходов слушал Алексея, чуть приподняв левую бровь и, как показалось Алексею, насмешливо щуря другой глаз.
— А на какую мощность вы проектируете свои ветряки? — спросил Ходов.
Вопрос был очень прост, но он почему-то снова вызвал веселую реакцию в зале.
Алексей в первую минуту смешался, потом ответил:
— Ну... в двести... я думаю... двести киловатт.
— Вы не поняли меня. Вы говорите об одном ветряке, а меня интересуют все ветряки. Не откажите в любезности напомнить залу мощность Куйбышевской станции, о которой мы говорили.
Алексей пожал плечами.
— Что ж тут напоминать. Всем известно. Два миллиона киловатт.
— А ваша «временная энергобаза» на какую мощность должна быть рассчитана?
При таком сопоставлении Алексею чрезвычайно трудно было выговорить хорошо знакомую ему цифру:
— Двадцать миллионов киловатт...
— Двадцать миллионов! — с убийственной язвительностью подхватил Ходов. — В десять раз мощнее Куйбышевской гидростанции! Значит, если каждый ваш ветряк будет по двести киловатт, их понадобится сто тысяч!
— Ну и что ж, что сто тысяч! — теряя самообладание, воскликнул Алексей. — Почему нас должна пугать эта цифра? — и он быстро заговорил: — Ведь когда во время Великой Отечественной войны понадобилось создать танки и самолеты, каждый из которых был мощнее нашей ветросиловой холодильной установки, и создать их в большем количестве, чем понадобится для мола ветряков, справилась же с этим страна...
— Да, справилась, — с прежней безапелляционностью подтвердил Ходов. — Но во имя какой цели и какой ценой? Я отвечу вам на этот вопрос. Ценой напряжения всех сил народа. Во имя спасения Родины. А вы здесь собираетесь решить частную задачу арктического транспорта и воображаете, что весь советский народ бросит все свои дела и будет вам строить и строить ветряки, ветряки и ветряки...
Алексей не мог простить Ходову, что тот намеренно выставлял его в смешном виде, в то время как замысел мола был достаточно обоснован. Ведь если подсчитать общую мощность тракторов или автомобилей, то получится совершенно астрономическая цифра. Все это хотел сказать Алексей, но почувствовал, что ему теперь уже не убедить слушателей. Убеждать требовалось не горячностью слов, а сухими цифрами, которые можно было бы противопоставить цифрам Ходова, — сухими цифрами, доказывающими возможность изготовления нужного количества ветряков, создания временной ветросиловой энергетической базы.
Председатель собрания нашел нужным закончить дискуссию:
— Я думаю, что инженер Карцев от всей души поблагодарит собрание, которое поставило перед ним уйму вопросов, требующих убедительного решения. Эти вопросы поставлены потому, что собрание хочет, чтобы мечта Карцева на деле превратилась бы в первый этап проектирования. А это возможно лишь в том случае, когда мечта животворяща, когда она не оторвана от действительности. Еще Владимир Ильич Ленин указывал на такие слова Писарева. Ждем от инженера Карцева доказательств, что его мечта не оторвана от действительности. Проектировать — это все учитывать, все предвидеть. Думаю, что сегодня все мы приняли участие в проектировании.
Алексею жали руки, хлопали его по плечу, обещали писать, просили сообщить о ходе проектирования, но Алексей в глубине души чувствовал, что он потерпел поражение, хотя не мог, пожалуй, еще объяснить, в чем именно. Ведь он пока что ни в чем не был опровергнут, ему лишь доказывали трудности выполнения замысла.
Галя не могла протискаться сквозь толпу к Алексею.
— Вот видишь! Они все хотят помочь ему, как и Ходов, — говорила Галя Виктору.
— Ничего себе дружеская помощь, — усмехнулся тот. — Кувалдой по голове. Гранд мерси.
Галя смолчала.
Ей удалось найти Алексея за кулисами. Он мрачно смотрел в темное окно, ничего за ним не видя, почти с неприязнью взглянул на подошедшую Галю и заговорил, словно продолжая мысленный разговор с противниками.
— Цифры? Нужны цифры? Так почему же никто не вспомнит о том, сколько стоит один километр обыкновенного шоссе или железнодорожного пути! Миллион рублей! Или около того! Если собрать всю землю, вынутую при строительстве дорог, можно засыпать, пожалуй, какое-нибудь море! Почему этого никто не вспомнил? Тоже показалось бы смешно!..
— Алеша, ты молодецки держался. Многие сочувствуют тебе, — глубоким, низким голосом сказала Галя, рассматривая корни бутафорского дерева. Ее верхняя губа с чуть заметными усиками вздрагивала.
— Сочувствуют!.. — повторил Алексей и усмехнулся. — Не нуждаюсь! Двадцать миллионов киловатт! Требуется доказать, что для нашей страны это уж не столь недостижимо. В этом доказательстве теперь все дело.
Галя посмотрела на Алексея и поняла его состояние: и ход его мыслей, и досаду на себя, и ожесточение автора замысла, отстаивающего свою мечту.
Галя сказала:
— Когда папа учил плавать, он затаскивал меня в самое глубокое место и отплывал... Вот тогда приходилось напрягать все силы. А ведь он вовсе не хотел меня утопить.
Алексей резко обернулся к Гале.
— Не беспокойтесь! Не утону! Силы найдутся! — и, вдруг смягчившись, пожал Гале руку и тихо сказал: — Спасибо!
Подоспел запыхавшийся Виктор.
— Прогноз провидца! — бодрым тенорком воскликнул он. — Ты правильно поступил, не поставив заявочного столба. Лучше, что твоего имени нет под таким прожектом...
Алексея словно ударили хлыстом. Ничего не сказав, он круто повернулся и выбежал на улицу.
На миг ему показалось, что он снова на корабле. В лицо снежной крупой ударил ветер.
Алексей остановился, не зная, куда идти. Где же огни порта, бухты? Он был окружен плотной, летящей массой, стремящейся сбить его с ног, повалить наземь.
Едва рассмотрел он расплывающиеся пятна света. К ним, к этим еле видимым огням и побрел против ветра Алексей, сгибаясь, чтобы устоять на ногах. С огромным трудом преодолевал он чудовищную силу, которую только что предлагал использовать в таких «астрономических» размерах.
Ветер рвал полы его пальто, выбивал слезы из глаз.
Раздраженным движением Алексей вытирал эти слезы.