По коридору почти бежала Галя, на ходу стряхивая снег с меховой куртки. Постучала в каюту Алексея и порывисто распахнула дверь.
Алексей сидел, склонившись над столом, из динамика слышались шорохи и голоса. Галя застыла на пороге.
– Почему же трубы не выходят, если вы прогрели их током? – кричал Алексей. – Почему, говорю, не выходят? Нельзя послать к вам Денисюка. Не может он разорваться. У него тоже летающих кранов не хватает. Простите, тут у меня другой вызов. – Алексей переключил какие-то рычажки. – Что? Опять срыв? Глубина больше, чем предполагали?.. Нет, и не думайте лезть в воду, к водолазным работам возвращаться не будем. Собирайте трубы на льду, а не под водой! Спускайте готовым блоком...
Алексей выключил аппаратуру, оглянулся, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба. Под глазами у него были темные полукружья.
– Как хорошо, что ты приехала! Что-то срочное? Опять срыв? Отовсюду сообщают, что срыв.
– Почему ты думаешь, что произошло что-нибудь? – спросила Галя, протягивая руку. – Здравствуй, Алеша!
Зажужжал зуммер, Алексей придвинул микрофон правой рукой, левую протянул Гале.
– Колонну вездеходов я уже направил к вам. Вы задерживаете сводку о замораживании. С меня Ходов ее требует. Хорошо, я буду ждать. – Алексей повернулся к Гале. – Почему думаю? Ты зашла ко мне не как всегда... не переоделась. – И он улыбнулся.
Галя опустила голову.
– А я думала, что ты никогда не замечаешь. Алексей встал.
– Это верно. Я не замечал... – добавил он. Галя вспыхнула.
– Что, Алеша, трудно? – спросила она.
– Трудно, очень трудно... Садись, рассказывай, что там у вас случилось? Так плохо идет работа на опытном участке!.. Никак не ладится, расползается все... Василий Васильевич и тот нервничает, все напоминает, что никогда не верил в новый метод.
– У нас ничего не случилось, Алеша. Мы просто закончили разведку грунтов дна.
– Как закончили? – удивился Алексей.
– Спешили, работали без сна, чтобы перейти в твое распоряжение. Нас трое, вездеход... Мы сможем помочь в наиболее трудном месте на опытном участке.
– Спасибо. Сними куртку. Здесь тепло... А тебе в последний месяц и погреться было негде.
– Как у тебя хорошо! – Галя сняла шапку, черные волосы рассыпались, она откинула их со лба. – Знаешь, я часто представляла тебя в этой каюте. Вот и не
удержалась, – она виновато улыбнулась, – прибежала...
– Спасибо, Галя! И за разведку спасибо... и за то, что зашла ко мне. Понимаешь, у меня все время было ощущение, что мне кого-то не хватает.
– Кого-то? – спросила Галя.
– Знаешь... должно быть, мне тебя не хватало.
– Почему меня?
– Теперь как-то сразу хорошо стало, уверенно! Алексей усадил Галю перед собой на стул.
– Понимаешь, Галчонок, мы с тобой, наверное, настоящие друзья. Хорошо мне с тобой!.. Не могу только объяснить. Час назад дело так плохо шло, казалось, руки опускаются. А теперь словно после отдыха. Так много хочется сделать!
Алексей рассмеялся, порывисто взял Галю за худенькие плечи, притянул к себе, поцеловал в лоб и от избытка внезапно нахлынувшего веселья встряхнул ее.
Галя слабо сопротивлялась:
– Алешка! Ключицу сломаешь.
– Стальные прутья могу согнуть. Все преодолеем, Галчонок, все... Чем хуже – тем лучше! Большему научимся... – Он вскочил и, неожиданно задумавшись, остановился посредине каюты. – Разные с женщинами могут быть отношения. У нас с тобой вроде все ясно и спокойно, а вот с Женей...
Галя нахмурилась, но Алексей продолжал, глядя через иллюминатор в темноту полярной ночи:
– Может быть, так и должно быть. Любовь – я твердо в это верил, – она расслабляет. Любовь и творчество, по крайней мере техническое творчество, несовместимы! В самом деле, надо сказать любимой что-то сокровенное, выстраданное, высокое, а тут трубы на уме. Словом, проза. Любовь требует поэзии. Ты любишь поэзию?
Галя сидела с низко опущенной головой.
– Люблю, – тихо проговорила она.
– Женя любила Блока. Я специально учил для нее... Подожди... как это?..
Ты взглянула. Я встретил смущенно и дерзко
Взор надменный и отдал поклон.
Обратись к кавалеру, намеренно резко
Ты сказала: «И этот влюблен».
И сейчас же в ответ что-то грянули струны,
Исступленно запели смычки...
Но была ты со мной всем презрением юным...
Забыл дальше... – И Алеша развел руками.
– Любимые стихи не учат, – сказала Галя. – Захочешь – не забудешь.
– Пожалуй, – согласился Алеша. – А ты кого любишь?
Галя даже вздрогнула.
– Когда-нибудь прочту... любимое.
Резко зажужжал зуммер. Алеша помедлил, потом с досадой наклонился к микрофону. Выражение лица его сразу изменилось:
– Слушаю, Василий Васильевич. Я ждал вашего вызова. Сейчас приду.
Алексей встал и выразительно посмотрел на Галю.
– Откажешься от вытаскивания труб? – спросила она.
– Отказаться... от самородков? От твоих самородков? – Алексей заглянул Гале в глаза и взял ее руки в свои. – Никогда! – Он обнял ее и поцеловал.
Минуту они простояли молча, слушая дыхание друг друга. Потом Алексей повторил очень тихо, едва слышно:
– Никогда.
Стоя в дверях каюты, Галя, светло улыбаясь, взглядом провожала Алексея, быстро шагавшего по коридору. Удобный комбинезон подчеркивал его ладную фигуру.
...В салоне капитана собрались Ходов, Федор и дядя Саша. Парторг строительства смотрел в темный иллюминатор. Федор разглядывал на столе карту. Ходов, заложив руку за согнутую спину, расхаживал по салону.
– Пришли? – обернулся он к Алексею. – Прошу простить, если оторвал от дел. Но именно о делах хочу говорить. Я уже поставил в известность парторга ЦК партии товарища Петрова и капитана Терехова о том, что вызван в Москву для личного доклада Волкову. Надеюсь, вы понимаете, что я вынужден доложить об окончании опыта.
– Какой опыт вы считаете законченным? – нахмурился Алексей.
– Опыт затруднения строительства с помощью вытаскивания труб. Вот сводки. Полюбуйтесь. – Ходов потряс перед Алексеем бумагами.
– Я их знаю.
– А я их выучил наизусть. Позор! Ваш участок подводит все строительство. Неужели вам еще не ясно, что порочная идея перестроить метод строительства без коренного изменения механизации провалилась?
– Вы знаете, что нам все же удалось приспособить многие механизмы, мы изменили способ опускания труб, используем летающие краны, отказались от подводных работ.
– Прошу прощения, все же вы тратите на новый способ больше времени, чем на старый. Монтаж трубчатых блоков на льду затруднен, требует работы на морозе. Вы совершенно не справились с переправкой труб на передний край участка. Доставленные трубы, как я предсказывал, оказываются непригодными для новой глубины. Их приходится или обрезать, или надставлять. Появились новые операции! И это называется рационализация! Пока вы добились только вот чего. – Ходов опять потряс перед Алексеем злополучными сводками. – Когда же это вас чему-нибудь научит?
– Я учусь. Проект и метод его осуществления взаимосвязаны. Изменение в технологическом процессе влияет на конструкцию. Я все время учусь, Василий Васильевич, и в том числе у вас.
Дядя Саша отошел от иллюминатора, пряча в усах улыбку.
Ходов согнул узкую спину и, заложив за нее руки, спросил:
– Вы что же, все еще, простите, настаиваете на продолжении своего провалившегося опыта?
– Я настаиваю на завершении нашего опыта и на переходе всего строительства на новый метод, который мы разработаем.
– Это упрямство! – Ходов впился в Алексея холодным взглядом.
– Может быть, это упорство, Василий Васильевич? – вмешался дядя Саша. – И пожалуй, хорошее упорство. А?
Ходов закусил губу.
– В Москве я вынужден буду доложить, что строительство не может перейти на новый метод при существующей механизации. Заменять труд машин человеческими мускулами, возвращаться на десятилетия назад мы не будем. Работы на опытном участке смогут продолжаться, как я полагаю, лишь до моего возвращения из Москвы. На это время, поскольку инженер Карцев все еще будет занят только своим опытным участком, руководство строительством возлагаю на вас, товарищ Терехов. Тебя, товарищ Петров, как парторга ЦК, прошу помочь. Я постараюсь вернуться как можно скорее. Душа будет болеть за всех.
Говоря это, Ходов пожал всем руки. Сутулясь, он пошел к выходу. Было слышно, как он закашлялся на палубе.
Федор, Алексей и дядя Саша остались в салоне. Дядя Саша пристально смотрел на Алексея, боясь уловить в его взгляде растерянность. Но он заметил только решительность и упорство. Довольная улыбка снова пробежала по лицу дяди Саши.
– Нашему Василию Васильевичу, Алеша, нельзя отказать ни в резкости, ни в справедливости суждений. Дела на вашем опытном участке потому идут плохо, что вопрос вы решили только наполовину.
– Да, вы правы, дядя Саша, – задумчиво сказал Алексей. – Но было бы преждевременно прекратить опытные работы и поиски решения.
Дядя Саша сел к столу и, подперев подбородок руками, сказал:
– Боюсь, что за последнее время ты, Алеша, все свои силы отдавал не поискам новых решений, а текущим заботам: как бы не отстать еще больше на опытном участке.
– Да, это правда, – согласился Алексей.
– Самое трудное место – это переделка блоков. Что же ты думаешь об этом?
Алексей немного смутился.
– Я думал... думал о том, чтобы сделать передвижные мастерские в трюмах ледоколов. Там, в тепле, переделывать блоки будет легко.
– Не выйдет, – прервал до сих пор молчавший Федор. – Ледоколов не хватит. Прикидывал. Из портов не доставишь.
– Пожалуй, ошиблись мы, что поручили тебе руководить опытным участком, – продолжал дядя Саша.
Алексей вспыхнул.
– Надо было оставить тебе свободу мысли, чтобы не подгонял своих опытников, а смотрел бы на приемы
их работы со стороны, критиковал бы их, находил бы новые решения.
– Понимаю, дядя Саша, – сказал Алексей, опустив голову. – Конечно, самое трудное – критиковать себя.
– И отказываться от своего, – добавил дядя Саша.
– Алексей, мы советовались, – сказал Федор, выколачивая трубку. – Пока прав Ходов. Ты оказался в плену у своих первоначальных мыслей. Когда пробиваешься через тяжелые льды, никогда не идешь прямым путем. Все ищешь нового пути.
Дядя Саша и Федор не сказали Алексею ничего обидного, они не сказали ему, казалось бы, и ничего значительного, но они добились от него именно того, чего хотели. Алексей выскочил из салона капитана, как из бани. Вытирая потное красное лицо, он побежал к своей каюте.
«Ехать на участок, немедленно! На минуту представить себе, что ничего не знаешь, видишь все впервые! Критически осуждать и отвергать все, пусть даже предложенное самим. И того же потребовать от других. А то все свелось к слепому и усердному выполнению раз принятого».
Рывком открыв дверь в свою каюту, Алексей увидел там заснувшую Галю. Она сидела у стола, уронив на него голову с рассыпавшимися черными волосами.
В первое мгновение Алексей смутился. Он хотел разбудить спящую девушку и вдруг почувствовал желание поцеловать ее волосы, пока она спит. Но Галя проснулась и сразу же заметила в Алексее перемену. Его возбужденное лицо сияло внутренним светом.
Она спросила его взглядом.
– Хочешь поехать со мной на участок? – предложил он.
Гале смертельно хотелось спать, но она вскочила, счастливая, готовая ехать куда угодно.