— Увы, я никогда не предполагал, что мне так внезапно придется переменить специальность и на старости лет превратиться в ветеринара! Иметь своим пациентом аллигатора я не пожелал бы не только злейшему врагу, но даже вам, дорогой мой профессор. Да-да! Даже вам, своему мучителю! Ну как может правительство ожидать, чтобы я вас вылечил, если вы, как самый настоящий аллигатор, отказываетесь ознакомить меня с историей болезни?
— М-да!.. Право... Осмелюсь заметить, что мне трудно установить связь между историей моей болезни и вашей... несколько странной просьбой.
Доктор и Кленов разговаривали в рабочем кабинете профессора в Научно-исследовательском институте.
Профессор повернулся в вертящемся кресле и посмотрел поверх очков на доктора, разгуливающего по комнате.
— Удивляюсь! Что здесь странного? Самая обыкновенная просьба. Я желаю знать причину вашей болезни, я просто обязан знать, почему ваше самочувствие резко ухудшается! В конце концов, кто — я или вы — отвечает за состояние вашего здоровья? И потом, вы, может быть, думаете, что я лично не питаю к вам никаких чувств? — Доктор остановился и поймал пенсне. — Вот почему вы должны сказать мне, что хранится в вашем секретном сейфе под картиной Левитана и с какими обстоятельствами из вашей прошлой жизни это связано.
Профессор печально посмотрел на маленького доктора и сказал:
— Эх, Исаак Моисеевич, не прошлое меня гнетет! Напрасно вы думаете про какие-то тайные шкафы. Нет у меня никаких тайных ходов или подземелий. М-да!.. Нет. В канун того грозного дня, когда грянет страшная, истребляющая население земного шара война, дело истинного человека, долг подлинного ученого — заботиться и думать о том, чтобы война была возможно гуманнее, чтобы в руки воюющих не попало страшных уничтожающих средств! Вот, осмелюсь заметить, дорогой мой доктор, какие мысли грызут вашего пациента. М-да!..
Профессор замолчал. Доктор повернулся к нему, по-ви- димому желая разразиться потоком слов, но вымолвить ничего не успел, так как вынужден был поймать несносное пенсне. Едва водрузил он его на нос, как оно слетело вновь, и лишь обладая докторской сноровкой, удалось его поймать.
— Вы, может быть, думаете, что доктор Шварцман... — начал было он, но опять махнул рукой, словно ловил моль.
Однако, увы, на этот раз пенсне он не поймал! Докторское пенсне натянуло шнурок, оборвало его и со всего размаху ударилось в стену.
— Ай! — закричал ошеломленный доктор.
Профессор вздрогнул. Но он даже не заметил несчастья доктора. Его внимание было привлечено письменным столом, на котором творились чудеса. Ручки с перьями ожили и покатились по столу. Пресс-папье нетерпеливо притопывало на месте. Чугунная лошадь вздрогнула всем телом...
Профессор вскочил. И, словно по команде, сорвались с места все железные предметы. Перочинный ножик впился в стену. Чернильный прибор грохнулся на пол, лошадь тихо двинулась по столу...
Доктор отскочил от профессора, испуганный не столько всем происходящим, сколько видом своего пациента.
Широко открыв свои стеклянные глаза, прямой, несги- бающийся, шел профессор Кленов к двери. Толкнув плечом книжный шкаф, он глухим голосом извинился и выбежал в коридор. Доктор слышал его неровные удаляющиеся шаги.
Словно притягиваемый магнитным ураганом, влетел профессор Кленов в лабораторию Марины Садовской. Борода его развевалась, волосы торчали дыбом.
Удивленная Марина обернулась.
— Я позволю себе... я осмелюсь, — кричал профессор, — потребовать объяснений! Как могли вы решиться на проведение этого опыта, не имея моего разрешения? Как удалось вам достигнуть такой величины магнитного поля?
Марина смотрела на профессора, слегка нагнув голову. Ее худощавая фигура стала угловатой, поза настороженной. Голос прозвучал жестко:
— Я покрыла сверхпроводник, Иван Алексеевич, защитным слоем, предохраняющим его от действия магнитного поля.
— Какой такой защитный слой! — затопал ногами Кленов. — Да как вы смели нарушить мои предписания? Разве этим путем я предлагал вам идти, осмелюсь вас спросить?
Марина на секунду остановила на профессоре удивленный взгляд, потом ее зеленоватые глаза сделались почти злыми.
Профессор попытался взять себя в руки.
— Я вынужден со всей прямотой и решительностью поставить перед вами вопрос: отказываетесь ли вы выполнять требования вашего руководителя, существует ли для вас его научный авторитет?
— О да, профессор! Я признаю ваш авторитет, но на этот раз я избираю свой собственный путь.
— Великолепно! М-да!.. Великолепно! Какая самостоятельность научного мышления! Какое удивительное ученое провидение!.. Да знаете ли вы, моя дорогая барышня, что ваши опыты — игра ребенка с порохом, путь лунатика по карнизу, возмутительнейшее торжество легкомыслия! — Профессор быстро зажевал челюстями. — Знайте, что избранный вами без моего согласия путь неверен. Если уж вы намерены искать истину, так извольте искать ее в указанном мной направлении!
— Это ложное направление! Это тормозящий путь! Это вредный увод в сторону!
— Как-с? Позвольте... Недослышал или не понял? — Кленов приложил ладонь к уху и склонил набок голову.
Марина повторила, отчеканивая слова:
— Я уважаю ваш научный авторитет, Иван Алексеевич, но то, что вы предлагаете, неправильно, вредно и бессмысленно.
— Ах так? М-да!.. М-да!.. Ах так? — закричал профессор. — Тогда — совет! Я требую немедленного созыва чрезвычайного заседания Научного совета...
Профессор трясся от негодования. Угловато размахивая правой рукой, он направился к выходу.
В дверях к замку прилипли его карманные часы, да так и остались висеть.
По настоянию Кленова Научный совет был немедленно созван в кабинете директора института.
Кленов сидел в глубоком кожаном кресле, откуда торчали только его длинные ноги с острыми коленями.
Марина не садилась и нервно прохаживалась по комнате.
— Научный совет собрался по вашей просьбе, Иван Алексеевич. Мы открываем заседание, — сказал молодой академик.
— Премного обязан вам, Николай Лаврентьевич!
— Тогда мы попросим вас, Иван Алексеевич, высказаться.
— Что же, извольте. Сочту за честь.
Профессор хотел подняться, но академик жестом удержал его. Тогда Кленов совсем скрылся за высокими кожаными стенками. Оттуда стал гулко доноситься его спокойный и жестковатый голос.
— Да позволено мне будет остановить внимание совета на следующем обстоятельстве. До сих пор я имел, по-видимому, неверное представление о том, что вправе рассчитывать на безусловное выполнение научными сотрудниками, работами коих мне поручено руководить, моих указаний, касающихся не мелочей, конечно, а основных линий, предопределяющих пути и перспективы их работ. М-да!.. Преисполненный сожаления, я вынужден сегодня констатировать полное пренебрежение со стороны многоуважаемой Марины Сергеевны не только к моим советам, но и прямым и безоговорочным предписаниям.
Профессор замолчал, словно собираясь с мыслями.
— Не может ли профессор указать на конкретное нарушение его указаний? — спросил один из членов совета.
— Я могу! — неожиданно заявила Марина.
Почувствовалось некоторое замешательство.
Председатель вышел из положения, предоставив слово Марине.
Кленов обиделся, что ему как бы не дали договорить, и всей своей фигурой демонстрировал возмущение.
— Я должна признаться перед дирекцией института, что нашла нужным уклониться от выполнения распоряжений профессора Кленова...
Почему-то головы членов Научного совета одна за другой склонились над записями.
— Я искала защитный слой, могущий предохранить проводник от действия на его структуру магнитного поля, чтобы избежать мгновенного исчезновения свойства сверхпроводимости при больших магнитных полях. Профессор же хотел заставить меня искать сплав, обладающий такой фантастической структурой, которая не изменяется при больших магнитных полях. Это противоречит точке зрения, высказанной в моей диссертации, поэтому я считаю путь этот неправильным! — Марина тряхнула головой.
Профессор величественно поднялся с кресла. Казалось, что он разразится сейчас невиданным громовым ударом, но он сказал совсем тихо и очень спокойным голосом:
— Я позволю себе высказать мысль, что даже в поисках невозможного надо искать только реальных путей. При всем своем желании я не могу согласиться, что путь, избранный Мариной Сергеевной Садовской, отвечает этому условию. В своих поисках радиоактивных компонентов она неизменно должна будет остановиться и на тех, каковые отсутствуют в нашей стране.
— Извините, профессор, если я путаю факты, — сказал все тот же член совета, — но ведь именно для вас наше правительство пыталось получить у одной заграничной фирмы редчайший радиоактивный элемент?
Профессор Кленов вздрогнул и выпрямился, так что сутулость его мгновенно исчезла.
Потемневшими глазами обвел он присутствующих и сказал:
— М-да!.. — и замолчал.
Потом продолжал тем же ровным голосом, как ни в чем не бывало:
— Да, вы совершенно правильно изволили это заметить. Правительство по моей просьбе обратилось к концерну Вельта с предложением уступить запасы радия-дельта... и получило отказ.
Марина вскочила.
Все обернулись к ней.
— Позвольте, как же так? Но ведь именно радий-дельта я хотела испробовать для защитного слоя! На это меня натолкнули старые отчеты американского исследователя Холм- стеда.
Она казалась очень взволнованной. Рукой она смяла запись ближайшего члена совета, который, откинувшись на кресло, сердито смотрел на нее поверх очков.
Кленов опустил голову и сказал тихо:
— Все запасы радия-дельта находятся в руках злейшего врага человечества, главы мирового военного концерна Фредерика Вельта.
Слова профессора Кленова едва ли расслышал кто-нибудь из присутствующих. Он произнес их как будто только для себя.
Несколько минут члены совета совещались.
— Итак, Иван Алексеевич, — сказал наконец молодой академик, — нам не вполне понятны причины порочности пути, избранного Мариной Сергеевной Садовской.
— Непонятны? Но ведь я уже имел честь докладывать вам. Помимо всего того, о чем говорилось, я осмелюсь обратить ваше внимание на сомнительность возможности существования слоя, способного защитить от больших магнитных полей. Ведь, как известно еще из работ прошлых деятелей, при больших магнитных полях даже ферромагнитные тела практически теряют свои привычные преимущества в отношении проникновения в них силовых магнитных линий. Магнитное поле такой значительной величины проникает во все части пространства с одинаковой интенсивностью. И естественно, что попытки защититься от магнитного поля бессмысленны. Быть может, и похвально искать свои собственные пути, как это делает Марина Сергеевна, но я осмелюсь все же привести здесь одну английскую поговорку: «Олмауст нэвер килд...» Да-да... «Никогда не вредно сказать «почти...» Я позволю себе надеяться, что внес некоторую ясность в дебатируемый вопрос.
Профессор Кленов сел. Пружины в кресле желчно зазвенели.
После него выступила Марина.
Затем оба вышли в коридор, желая дать совету возможность обсудить вопрос.
— М-да!.. Ну вот и поспорили... — примиряюще сказал профессор, собирая у глаз сотни маленьких морщинок. — Я полагаю, что научный спор, даже с некоторыми присущими ему резкостями, способствует интенсивной работе мозга.
— Это верно, Иван Алексеевич, но я как-то не могу привыкнуть к форме некоторых научных дискуссий.
Профессор добродушно рассмеялся.
— Ну это ничего, Марина Сергеевна! По крайней мере, я теперь смею надеяться, что мои вам советы, подкрепленные решением столь авторитетной коллегии, приобретут для вас несколько больший вес.
— Да, но... решение Научного совета еще ведь не вынесено.
Кленов посмотрел на Марину голубыми прозрачными глазами, как смотрят только старики на маленьких детей: с сожалением и в то же время с ободрением.
— Ах, юность, юность! — вздохнул он.
— Я не так юна, — обиделась Марина.
— Чудесная вы девушка, Марина Сергеевна! Право, чудесная. Не хочется мне с вами ссориться, но как не будешь ссориться с маленькими детишками, когда они тебя не слушаются?
Некоторое время они ходили по коридору молча.
— Ну вот, теперь я смею предположить, что мы дали совету достаточно времени для занесения в протокол столь необходимого для вас решения, — сказал Кленов.
Марина стала заметно волноваться. Она заложила руку за спину. Шагать стала шире и быстрее.
Профессор демонстративно открыл дверь, утрированно согнулся и протянул руку, всей фигурой своей приглашая Марину войти.
— Куда же вы удалились? — встретил их молодой академик. — Мы предполагали решить вопрос при вас, тем более что он для всех членов совета кажется совершенно ясным.
Кленов выразительно взглянул на Марину и погладил бороду, как бы говоря: «Ну вот видите!»
Марина остановилась у двери и, чуть нагнув голову, оглядела присутствующих.
— Научный совет вынес следующее решение, — стал читать директор протокол: — «В связи с несомненным интересом обоих предполагаемых направлений в обсуждаемых исследованиях выделить профессору Ивану Алексеевичу Кленову специальную лабораторию, обеспеченную штатом научных сотрудников, в которой и просить профессора провести работы по его плану. Кандидату физических наук Садовской предоставить возможность дальнейшего проведения ее работ по уже намеченному ею пути».
Директор кончил читать и добавил от себя:
— Мы думаем, что такое решение вопроса с разделением работ на две ветви лишь увеличит нам шансы на скорейшее достижение успешных результатов.
— Как-с? Позвольте... М-да!.. Простите... Не расслышал или не понял?
Профессор Кленов изменился в лице и стал судорожно теребить свою бороду.
Директор удивленно взглянул на него.
— Мы рассчитывали, Иван Алексеевич...
— М-да!.. На что вы рассчитывали, осмелюсь вас спросить? На что? Перед вами не юноша. Я в состоянии рассматривать этот акт только как выражение недоверия себе. М-да!.. Именно недоверия.
— Позвольте, профессор, мы не хотим пренебрегать ни одним шансом к победе!
— Имею честь довести до вашего сведения, что это не касается меня ни в коей степени! М-да!.. Кроме того, имею честь довести также до вашего достопочтенного сведения, что я не предполагаю проводить какие бы то ни было самостоятельные работы, не соответствующие тематике моих личных исследований. М-да!.. В заключение я должен признаться вам, что поражен, удивлен, нахожусь в замешательстве и не в состоянии подобрать объяснения вашему... м-да!.. вашему решению. Засим имею честь принести вам свои уверения в величайшем к вам уважении. В связи с обострением болезни и запрещением врача я принимать участие в работах института в ближайшие месяцы не смогу!
Кленов круто повернулся и, вздернув одно плечо выше другого, направился к выходу.
Марина, провожая его испуганным взглядом, посторонилась. Члены Научного совета и директор молчали.
Кленов зигзагами прошел коридор, забыв взять у швейцара пальто, и вышел на улицу. Ветер раздувал его растрепанные волосы.
Когда вместо переходного мостика Кленов оказался на мостовой, движение остановилось. На углу его догнал швейцар, передал ему пальто и шляпу. Кленов поблагодарил и набросил на себя пальто так, что одна пола его тащилась по земле. Медленно поплелся он вдоль улицы.
Кленов думал о страшной угрозе человечеству, предотвратить которую он, казалось, уже был не в состоянии.
Только когда профессор скрылся в своем подъезде, следовавшая за ним Марина повернула обратно и в глубоком раздумье пошла по галерейному тротуару.
Внизу по асфальту мчались бесшумные машины. Свистящий, вмиг нарастающий и спадающий шорох мягких шин сливался в тихий шум отдаленного водопада