В мире много сил великих,
но сильнее человека
нет в природе никого.
Софокл
Арсений Ратов, задумчиво свесив голову, грузно шагал в тени столетних лип звездного городка и вдыхал их медвяный запах. Он был озабочен предстоящим разговором с отцом.
Как все изменилось! Маленькие саженцы около спортивных площадок и тренажных павильонов, где он тренировался, как космонавт, стали гигантами. Новые здания, странно круглые, сужающиеся кверху, охваченные спиральной дорожкой, по которой можно дойти до самых верхних этажей, выделялись среди старинных домиков – современников первых шагов в космос.
Под руководством отца, вместе с Иваном Семеновичем Виевым и Петром Ивановичем Тучей, Арсений работал над воплощением замысла, превосходящего все, что он мог вообразить себе и до полета к мудрым эмам, да и теперь, – над проектом Великого звездного рейса на Гею.
Он знал, что отец, руководитель Великого звездного рейса, гордится сыном, ценит все, что тот внес в разрабатываемый проект.
Проект этот помимо технической имел еще и другие стороны: социальную, краеведческую, демографическую.
Наступило ответственное время испытания аппаратов и машин, изготовленных во многих странах Объединенного мира, близилось время, когда Высший ученый совет мира примет окончательное решение о пути, по которому пойдет человечество.
Песок поскрипывал под нарочито замедленными шагами Арсения.
Он вошел в кабинет к отцу спокойный, но напряженный, собранный.
Роман Васильевич радостно поднялся из-за заваленного чертежами стола:
– Привет, сынок! Как Вилена? Как малыши?
– Ан и Ана здоровы. Девочка порой капризничает. Требует маму. Ан смотрит на нее неодобрительно.
– Серьезный карапуз. И когда только девчушка успела привязаться к матери? Посещения такие редкие и короткие. Или кровь сказывается?
– Вилена жалуется: вцепится ручонками в мать и – в слезы. Трагедия.
Старший Ратов вздохнул:
– Что поделать.
– Есть что. Потому и зашел. Дело в том, отец, что не смогу больше заниматься я нашими делами.
– То есть как это не смогу? Вот как? – Роман Васильевич пристально посмотрел на сына. Рука его скомкала ближнюю бумажку. – Объясни.
– Твоим помощником сможет стать каждый, кто знает звездоплавание. А среди эмов никто, кроме меня, не жил.
– Так. Верно. И что же?
– Перейду в Институт жизни. К Анатолию Кузнецову. В лабораторию живой ткани.
– Ты же не биолог! – возмутился Роман Васильевич. – Там от тебя толку будет, как от буйвола в птичнике.
– Долг.
– Разве твой долг не в том, чтобы завершить вместе с отцом и товарищами то, что имеет решающее значение для всего человечества?
– Не сердись, отец. Ты прав, и ты неправ. Там – тоже для человечества.
– Прав и неправ? Завидная логика.
– Прав, потому что без привычного помощника труднее. Неправ, потому что...
– Нужно спасти человеческую жизнь, вернуть человека? – догадался Роман Васильевич.
– Ответил за меня сам.
– Знаю, ты немногословен. Выговорился, пожалуй, за неделю вперед, а ведь Толе Кузнецову тебе рассказать много придется.
– Расскажу. Пока пойду передам дела Туче. Хорошо?
– Да человек ты в самом деле или, как это там у вас, эм, что ли? – взорвался Роман Васильевич. – Чувствуешь ты что-нибудь или забубнил свое: пойду, пойду... и только?
Арсений улыбнулся:
– Что сказать? Научи.
– Вижу, ты меня учить хочешь. Человеческим чувствам, эм ты эдакий! – Роман Васильевич вышел из-за стола, подошел к сыну и обнял его за плечи: – Коли сможешь спасти, спаси. Замечательная она женщина. Жаль ее очень. Только сможешь ли?
– Не знаю.
Для Толи Кузнецова появление Арсения в лаборатории живой ткани Института жизни было полнейшей неожиданностью. Он сначала обрадовался, потом насторожился:
– Ты что, радиоастроном? В порядке недоверия биологам явился?
– Не прикидывайся. Ты лучше, чем хочешь показаться.
Толя Кузнецов густо покраснел.
– Давай считать, что оба вместе на Реле, – предложил Ратов.
Так начали свою совместную работу биолог и радиоастроном над проблемой выращивания живой ткани. На далекой и чужой планете "бионической цивилизации" это умели делать совсем не похожие на людей существа.
Входя в суть дела, Арсений скоро понял, что успехи лаборатории ничтожны. У Толи Кузнецова и его помощников почти ничего не получалось. Методы эмов оставались загадкой.
– Как тут какой-нибудь орган вырастить? – горевал Толя Кузнецов. – В "машинах пищи" куда проще! Вроде бы мяса кусок – и все!
– Там имитация строения ткани из питательных белков, – соглашался Арсений. – Икринки получают, как дробь, а волокна – на ткацком станке.
– Ума не приложу, что делать! Слушай, а как эти чертовы твои эмы делали? Не воспроизводили ли они кодовые цепочки нуклеиновых кислот для первичных клеточек? – И вдруг спрашивал: – А скажи, Арсений, что больше всего запомнилось тебе у эмов, когда они занимались выращиванием живой ткани? Как они придавали ей любую заданную форму? Ведь ты не раз это видел?
– Видел не раз. Ничего особенного не заметил. Всегда – внимание.
– Это я и сам помню. Эм нам показывал. Около каждого ростка толпа любопытных. Мы еще удивлялись.
– Толпы вокруг ростков... всегда. Соберутся и наблюдают.
– Вот именно, – совсем рассердился Толя Кузнецов. – Они там глазели, а мы тут...
– Подожди. Как сказал? Глазели?
– Ну да, глазели!
– Толя, дружище! Так ведь они не просто глазели. Помнишь, как они впервые нас рассматривали? Они своими щелевидными глазами не только принимали радиоизлучение...
– Верно! Они еще и излучали. Тебя еще тогда осенило! Потом Каспарян стал расшифровывать их радиоразговор.
– А сеанс космической связи? Помнишь?
И оба друга представили себе морское побережье, занятое, сколько хватал глаз, плотно стоящими один к одному эмами в белых одеждах. Они были все охвачены или психозом, или неистовым танцем, раскачивались, дрожали, подчиняясь неслышному ритму.
В этот миг миллиарды особей Релы единовременно излучали в космос радиопослание, подобное принятому на Земле глобальной радиоантенной.
И точно так же, как когда-то на Реле, Арсения сейчас озарило. Там он догадался, что эмы разговаривают глазами, а здесь – что эмы не просто наблюдали за ростом живой ткани, а формировали ее с помощью направленного радиоизлучения.
Теперь Арсений почувствовал себя в своей сфере. Требовалось лишь создать радиоустановки, которые действовали бы на ткань подобно глазам эмов.
Ведь давно известно, что различные излучения и даже биотоки мозга способны влиять на рост клеток. Достаточно вспомнить опыт древних йогов, умевших на глазах зрителей молниеносно выращивать растения.
И сразу же в Институте жизни появился еще один радиоастроном – Костя Званцев. Но теперь он пришел сюда не для того, чтобы налаживать в палате "эффект присутствия" на театральной сцене. Задача перед ним стояла уже куда более трудная.
Костя и Арсений понимали друг друга, как эмы, с одного взгляда. Вместе строившие глобальную радиоантенну, они и здесь привычно и слаженно начали экспериментировать. В их распоряжение передали одну из мощных радиолабораторий.
Первые же опыты оказались обнадеживающими.
Под влиянием направленного радиоизлучения живая ткань развивалась быстрее, не хуже, чем в древнеиндийских фокусах.
Но этого было мало. Требовалась не просто живая ткань, – требовалась ткань, состоящая из белков нужной формы, способная к определенным функциям.
Друзьям ничего не удалось бы сделать, если бы одновременно в сотнях научно-исследовательских институтов Объединенного мира открытым ими методом не стали пытаться воспроизвести живую ткань по заданному образцу. И то, на что ушли бы в Институте жизни годы, всем институтам удалось получить за несколько месяцев.
Лаборатория живой ткани располагалась в перестроенном Институте жизни. Академик Руденко обещал Толе Кузнецову свою помощь.
Поэтому не было ничего удивительного в том, что старый академик оказался в лаборатории Кузнецова, когда там должен был произойти "суммирующий" опыт.
"Суммирующим" его назвали, поскольку он подводил итог стараниям ученых всего Объединенного мира.
В биолабораторию были подведены кабели изо всех кибернетических центров столицы и даже от Центрального планирующего электронного мозга страны. Все эти мыслящие машины, на какое-то время отключившись от обычных дел, должны были принять участие в эксперименте: "считать программу с образца", установить взаимное расположение молекул, вычислить цепочку "наследственных" генов в нуклеиновых кислотах. Эта цепочка в свое время направляла рост органа. Предстояло передать выработанную программу радиоизлучателям Арсения Ратова и Кости Званцева.
Академик Руденко бодро подошел к радиоастрономам. Казалось, что за последнее время он помолодел, совсем не горбился, двигался порывисто:
– Ко всему был готов в нашем Институте жизни, но к тому, чтобы процессами развития жизни управляли радиоастрономы... извините, не был к тому подготовлен. Эдакое агрессивное вторжение "иноразумян".
– Владимир Лаврентьевич, если бы вы побывали на Реле, то увидели бы нечто подобное собственными глазами! – сказал Кузнецов.
– Так меня ведь на корабль не взяли, – пошутил старик.
– Вы сумели обойтись и без корабля, – возразил Костя Званцев, – обошли нас на повороте...
– Впрочем, не во мне дело. Скажите, чем порадуете сегодня?
– Считывание части живого организма и его воспроизведение, – отрапортовал Анатолий Кузнецов.
– Это-то я знаю. А на чем остановились, что для воспроизведения выбрали?
Кузнецов замялся. Академик перевел взгляд с него на Арсения Ратова. Тот был сосредоточен и молчал. Тогда он взглянул на Костю, у которого по-озорному блестели глаза.
– Да вот, Званцев настоял, – словно оправдываясь, сказал Анатолий Кузнецов.
– На чем он настоял? – нахмурился академик.
– Ничего особенного, – вступил Костя. – Мне снова лететь к звездам, а Землю я уж очень крепко люблю.
– И что же? Отказаться решили?
– Ну что вы, Владимир Лаврентьевич? Просто хочу и там и тут быть.
– За двумя зайцами, – вставил Арсений Ратов.
– За двумя гнаться хочет? А сколько поймает?
– Да уж не меньше трех, – улыбнулся Костя.
– Дело в том, – решил внести ясность Толя Кузнецов, – что Званцев наш мечтает вырастить из живой ткани своего двойника. И оставить его жить на Земле вместо себя.
– Я ухаживать буду, а он женится! – вставил Костя.
Академик расхохотался:
– Так вот какие три зайца! Ну и молодцы же вы! Чувства юмора не теряете. Поди, подсчитали уже и объем "машинного мозга", который в состоянии записать все особенности столь ценного организма нашего Званцева.
– Подсчитали, – заверил Ратов.
– Каков же этот объем? Выкладывайте.
– Пустяковый. Немного больше земного шара. Думал, что Солнечную систему полупроводниками забить понадобится.
– Вывод хорош. Но не мрачен ли он для наших целей?
– Нисколько. Одно дело воссоздать человека во всей его сложности, другое – лишь один из его органов, – заверил Кузнецов. – Для воспроизведения выбранного органа Кости Званцева достаточно всех подключенных сейчас в Институте жизни "мыслящих машин", о которых вы сами же договаривались, Владимир Лаврентьевич.
– Ну да, конечно, конечно. Всю столицу без электронных мозгов оставляем. И ради чего?
– По кирпичикам меня будут воспроизводить на первых порах, – смешливо блестя глазами, сказал Костя.
Академику показали маленький кусочек кожи с характерными завитками.
– Так, – заявил академик, внимательно рассмотрев "образец" и пряча очки в карман. – Отпечаток пальца?
– Моего, – не без гордости заявил Костя. – Теперь воспроизведем и сам палец. Жаль, отдельно от руки.
– Палец?
– Да. Указательный.
– Почему указательный?
– А он у меня со старым шрамом. Мальчишкой еще перочинным ножом часть ногтя с мясом отхватил. Вот если он будет точно скопирован, то быть на Земле моему двойнику.
– Ну что ж, но невесту ему подыскивать не советую, пока земной шар полупроводниками не заполним. А вот лучше скажите, сколько машин надобно подключить для запоминания и управления радиоглазами в основном опыте?
– Подсчитано, Владимир Лаврентьевич. Хватит, – сказал Арсений.
– Чего хватит?
– Объединенного мира.
Академик покачал головой.
Вокруг постамента с питательной средой, где должна была вырасти живая ткань, словно толпой сгрудились радиоизлучатели. Их продолговатые окна чем-то напоминали щелевидные глаза эмов.