Глава десятая
НА ЗАВОДЕ

Директор сказал, что приедут гости из страны народной демократии.

Двор перед цехами необычайно преобразился. За ночь на каменных плитах двора «выросла» хлопковая аллея. Рабочие останавливались около «кустов хлопчатника», внимательно рас­сматривали макеты раскрывшихся и еще не раскрывшихся коробочек.

— Да в них вата! — радостно воскликнул ученик ремеслен­ного училища, решивший проверить «хлопок» на ощупь.

— Машина тоже на ощупь берет, — смеялись рабочие.

Аллея хлопчатника опустела. На ней остались только инже­неры из конструкторского бюро, в последний 'раз обходившие «хлопковое поле». Они заботливо осматривали коробочки, по­хожие на бутоны огромных цветов. В «бутонах» действительно была заключена обыкновенная вата.

Со стороны проходной показалась группа людей в широких светлых пальто и мягких шляпах.

Гостей сопровождал директор завода. Он говорил, обра­щаясь к главе делегации:

— Вот условное хлопковое поле, товарищ министр. Здесь и покажем работу машины.

Немного отстав от группы гостей, шли два очень непохо­жих друг на друга человека. На одном из них, сутулом и длин­ном, пальто сидело горбом. Его свисающие вниз огромные, натруженные работой руки и загорелое, обветренное лицо с морщинами, похожими на крупные складки, выдавали кре­стьянина, привыкшего к труду и нелегкой жизни.

Второй, тяжеловатый, но с лицом, сохранившим прежнюю худобу, пожалуй, напоминал заводского человека, мастера или

квалифицированного рабочего. В глаза бросался пустой рукав, • засунутый в его правый карман.

Первый действительно был крестьянином, а вернее сказать, батраком, который никогда в жизни не имел своего хозяйства. Тридцать пять лет он ездил на чужих лошадях, пахал чужим плугом чужую землю, снимал и обмолачивал чужой хлеб, спал в чужом доме, своими руками по-хозяйски убирал чужой двор.

Собственная земля, лошадь, плуг, дом — все это было пред­метами его зависти и мечты. Со временем мечта стала казаться неосуществимой.

И вот свершилась великая перемена. Его страна была осво­бождена победоносной Советской Армией, рвущейся к грани­цам гитлеровской Германии. Изумленно и недоверчиво смотрел батрак на советские танки, на могучие орудия, на грузовики с металлическими дорожками для разбега реактивных «ка­тюш». Он смотрел на усталых, но веселых людей в пилотках, и когда они дружелюбно кричали ему, он ловил себя на том, что улыбается в ответ. Он редко улыбался...

А потом новое, народное правительство разделило между крестьянами помещичью землю. Получил свой надел и бывший батрак.

Он стал хозяином. Самостоятельным хозяином!

Любовно создавал бывший батрак свое хозяйство. Народ­ное правительство помогало ему в этом. Оно дало ему лошадь. Бывший батрак становился на ноги, приобретал примитивные, но все же свои собственные орудия. Он продавал на сахарный завод свеклу. Доставалась она ему тяжело. Чем в более позд­нее время выкопать ее, тем больше будет в ней сахара, тем больше заплатят за нее на заводе. Выкапывать свеклу надо было перед самыми заморозками, но так, чтобы мороз не при­хватил ее, не погубил урожая. И он не жалел своего труда, тщетно стараясь убрать свеклу так же быстро, как на соседнем поле сельскохозяйственного кооператива, где командовал одно­рукий председатель.

Этот председатель сельскохозяйственного кооператива шел сейчас рядом с бывшим батраком. Он хоть и был из той же са­мой деревни, но работал в городе на заводе, понимал толк в машинах и до войны был искусным механиком. При фашист­ской оккупации он попал в тюрьму, потом в концлагерь, бежал оттуда, ушел в горы и вступил в партизанский отряд, помогав­ший Советской Армии. Там и потерял правую руку. После вой­ны на заводе он работать уже не мог. Вернулся в свою родную деревню, где в ту пору организовался сельскохозяйственный кооператив. Его выбрали председателем.

Попав с делегацией в СССР, односельчане держались вме­сте. Председатель у себя дома не уговаривал соседа вступить в кооператив, понимая, как нелегко тому расставаться с толь­ко что созданным своим собственным хозяйством. Но здесь, в Советском Союзе, он умело обращал внимание своего спут­ника на неисчислимые преимущества колхозного хозяйства, предоставляя ему самому сделать выводы.

...Из-за угла выехал трехколесный трактор на резиновых шинах. На нем была навешена сверху скрытая щитами маши­на. Ярко выкрашенные щиты делали машину нарядной.

Не сбавляя скорости, трактор покатил по искусственной аллее хлопчатника, между двумя рядами словно осыпанных снегом макетов кустов. Они на мгновение скрывались за щи­тами брони и появлялись позади машины уже без белых ком­ков ваты — голые палки с одинокими «нераскрывшимися» ко­робочками.

Чуть согнувшись, бывший механик старался разглядеть устройство диковинного механизма.

Когда у остановившейся машины сняли щиты, она стала , походить на ежа. В обе стороны по ее бокам торчали иголками зазубренные пальцы. Все вместе они напоминали жесткую щет­ку, похожую на ребром поставленную бесконечную ленту; при движении этой «бесконечной щетки» каждый ее палец вращал­ся вокруг своей оси.

Щит, захватывая куст хлопчатника, прижимал его к щетке. Какой-нибудь из вращающихся пальцев непременно задевал за коробочку. Если она была закрыта, вращающийся палец как бы ощупывал ее, отодвигал в сторону и приближался к другой, уже раскрытой коробочке; вата ее зацеплялась за зазубрины и наматывалась на палец. Если теперь палец проходил еще раз мимо раскрывшейся коробочки, то оставлял ее в покое, так как его зазубрины были скрыты намотавшейся ватой. Палец от­талкивал в сторону коробочку, уступая ее идущему следом за ним другому — свободному. Пальцы с «добычей», двигаясь, как на бесконечной ленте, попадали вглубь машины, где уже пе­реставали вращаться. Там, проходя мимо гребенок, они остав­ляли на них вату-хлопок. Воздушный поток пневматического транспортера захватывал вату и относил ее по трубе в бункер. Совершая бесконечное движение в машине, пальцы щетки сно­ва выносились на ее рабочую сторону, начиная вращаться, готовые захватить содержимое новых раскрывшихся коробо­чек, которые встретятся им на пути.

Все это, конечно, удалось рассмотреть только на остановив­шейся машине. Во время ее работы гости видели лишь чудес­ное исчезновение «хлопка».

К механическому сборщику подъехала тележка, и в нее из бункера вывалилась кипа собранной ваты.

Гости окружили директора завода.

— Сколько работников заме­няет такая машина? — интересо­вался председатель кооператива.

— До шестидесяти человек.

Председатель кооператива за­писывал цифры в большой блок­нот. Бывший батрак смотрел на него с недоумением: «Зачем пишет? Разве у нас хлопок ра­стет?»

И ему на миг представилось соседское свекловичное поле, покрытое спинами работающих женщин. «Шестьдесят человек заменяет одна этакая машина!» Он облизнул пересохшие губы и спросил хрипловатым басом:

— В Америке есть такой механизм?

— Такой машины нет, — ответил ему министр. — Там девяносто восемь лет бились над хлопкоуборочной машиной, выда­ли тысячу патентов, но... — он посмотрел выжидающе на ди­ректора.

Тот продолжал:

— Наша машина рассчитана на большие урожаи, чем бы­вают в США. Американская машина не допускает высадки рядов хлопчатника ближе чем на метр. Советская, по требова­нию селекционеров, рассчитана на междурядье в семьдесят пять сантиметров. Создавали мы ее семнадцать лет вместе с селекционерами.

— Как вместе с селекционерами? — спросил седой профес­сор в синем берете.

— Совместная работа инженеров с селекционерами, пожа­луй, наиболее характерный принцип создания новых машин для советских полей, — говорил директор. — Получив заказ на машину от селекционеров, мы, в свою очередь, потребовали от них выведения таких сортов хлопка, которые удобно было бы собирать машинами.

— Какой же сорт вам понадобился? — интересовался про­фессор.

— Не столько сорт хлопка, сколько «сорт кустарника». Нам требовалось, чтобы кусты росли собранно, поджато, чтобы их удобно было захватывать щитами на определенной высоте. Нам вывели такой сорт хлопчатника. К этому времени и мы скон­струировали первую машину для сбора хлопка. Их уже много работает сейчас в Средней Азии. Новые машины будут еще производительнее: они будут убирать своими вращающимися пальцами хлопок еще чище. Ведь уже в 1955 году нам пред­стоит, выполняя решения XIX съезда партии, снимать маши­нами до семидесяти процентов хлопка-сырца. Помнится, как мешали нам первое время листья хлопчатника. Се­лекционеры опять пришли на помощь: придумали опрыскивать химикатами поле за неделю до уборки. Листья отваливались, а коробочки поспевали скорее и равномернее. Это навело се­лекционеров на новую мысль: вывести такой сорт хлопчатни­ка, у которого листья сами бы отваливались, едва коробочки начнут поспевать.

— Неужели можно вывести такой сорт? — изумился про­фессор.

— Уже вывели. Теперь снова очередь за нами, механизато­рами. В неполивных районах растет очень низкий хлопок. Для него нужна специальная уборочная машина. Мы пробуем сде­лать ее на пневматическом принципе. Хлопок из раскрытых коробочек будет засасываться могучими вентиляторами.

— Это уже не просто дружба между конструкторами и се­лекционерами, — сказал министр. — Это уже творческое сорев­нование.

 

* * *

 

Гости шли по двору завода к экспериментальному цеху.

Десятки лет они прожили в стране, смотревшей на Запад. Десятки лет они привыкали думать, что цивилизация с ее дости­жениями «несравненной» техники идет с Запада. Почему же здесь, в стране, которую не так давно еще считали отсталой, создаются чудо-машины, каких и в помине не было на Западе? Почему талантливые западные инженеры и умелые рабочие на западных заводах не могут построить подобных машин? Разве они не могли бы этого сделать?

Применение машин в капиталистическом обществе ограни­чено корыстью. Выгода — вот основная движущая сила капи­тализма. А если выгоднее губить «чернокожих рабов» на хлоп­ковых плантациях, зачем покупать машины? А если выгодно грошами оплачивать почти даровой женский труд «белых ра­бынь» на плантациях свеклы, зачем заказывать машины?

Сталин учил, что «Капитализм стоит за новую технику, когда она сулит ему наибольшие прибыли. Капитализм стоит против новой техники и за переход на ручной труд, когда но­вая техника не сулит больше наибольших прибылей».

Капиталисты, когда это им выгодно, стремятся, конечно, ме­ханизировать и автоматизировать свое заводское производство. Они совершенствуют машины. Они даже мечтают о машинах- роботах, но о тех, которые не избавляли бы человека от тяжело­го труда, а заменяли бы человека вообще, заменяли бы рабоче­го, который «осмеливается мыслить», способен бастовать, гро­зить революцией. Угодливые буржуазные ученые выдумали даже псевдонауку «кибернетику». Они хотят с помощью электронных ламп и реле заставить машину не только быть исполнительной, но и думать, однако думать в строго задан­ных пределах, без «опасных» мыслей. Они ссылаются на счет­ные машины, решающие сложные уравнения, и воображают, что если можно сделать счетную машину, то можно создать и машину, играющую в шахматы, — эдакого «электронно-ре­лейного чемпиона мира», будто можно сконструировать универ­сальный робот, способный заменить рабочего. Страх перед про­летариатом заставляет капиталистов ме­ханизировать свое индустриальное про­изводство, сводить роль рабочего к роли бездумного рычага машины, наконец освобождаться от «мыслящего рабочего» вообще.

Несколько лет назад я имел возмож­ность видеть американского робота, кото­рого безудержно рекламировали, как технику будущего. Он демонстрировался сотням тысяч посетите­лей Нью-Йоркской международной выставки. Ее лозунгом было: «Мир завтра».

В павильоне, на специальной эстраде стояло чудовище с четырьмя конечностями и круглой страшной головой. Это был гибрид водолаза, средневекового рыцаря и цистерны. Грудь была пуста и имела окошечко. За стеклом — лампочка, зажигавшаяся каждый раз, как только робот получал прика­зание по телефону. Показывающий это чудище американец предложил своему питомцу рассказать о себе. Питомец, со­всем невпопад открывая рот, принялся рассказывать, что он, мотоэлектрический человек, умеет ходить, поднимать руки, сгибать пальцы, разговаривать, различать цвета и, главное, курить!

Затем способности робота были продемонстрированы. В животе загоралась лампочка, после чего он довольно неохот­но начинал повиноваться. Поднимал руки, сгибал пальцы с легким пощелкиванием. Потом к его «глазам» подносили раз­ноцветные фонарики. Робот громкоговорительным голосом называл их цвета. При этом на красном цвете он заупрямился: так и не сказал ни слова, как ни уговаривал его в телефонную трубку проворный американец. В рот роботу сунули сигарету, и через определенные промежутки времени он стал выпускать дым через дырки в носу и во рту. Зрители умилились. Сигарет­ку вынули, но здесь произошел опять казус. Несмотря на от­сутствие папиросы, робот продолжал выпускать неизвестно от­куда бравшийся дым. Это привело присутствующих в еще боль­ший восторг.

Представление было закончено. Робота повернули, как па­ровоз на поворотном круге, и он двинулся, перекатывая на ко­лесиках свои тяжелые ноги.

Теперь я заметил, что эстрада представляла собой замаски­рованное помещение. Там была сосредоточена исключительной сложности автоматика, где все последние достижения телеме­ханики были поставлены на службу грубому оживлению гро­моздкого подобия человека, призванного переносить американ­цев в желанное завтра из столь беспросветного сегодня.

И на эти-то сооружения из металла, стекла и проводов хотели бы всерьез делать ставку жрецы религии капита­лизма!

Но на пути их — непреодолимые препятствия. Можно сде­лать повинующуюся куклу, можно сделать вычислительную машину, но нельзя создать даже подобна творчески мыслящего мозга человека, каким бы количеством электронных ламп ни пользоваться.

Рассуждения о замене человека роботом нелепы еще и по-

тому, что вся сущность капитализма состоит в эксплуатации человека. И никогда капитализм не откажется от этой эксплуа­тации, не подрубит сук, на котором сидит. Вся практика существования капитализма показала, что капиталистическая система не способна бороться с кризисами в промышленности, преодолевать отставание сельского хозяйства, и не помогут здесь бредни об электронном мозге.

В нашей стране иностранные гости видят не роботов, а машины, которые делают человека в десятки раз более сильным, ловким, выносливым, напрягающим не свои мускулы, а повелевающим стальными мышцами послушных механизмов. «...Механизация процессов труда, — как говорил в 1931 году товарищ Сталин, — является той новой для нас и решаю­щей силой, без которой невозможно выдержать ни наших тем­пов, ни новых масштабов производства».

Процессы труда у нас механизируются для того, чтобы об­легчить труд человека, сделать этот труд более произво­дительным, стереть существенную разницу между трудом физическим и умственным. И мы механизируем, в частности, б сельском хозяйстве такие процессы труда, над которыми и не задумываются на Западе.

Не удивительно ли, что разведение сахарной свеклы, в не­малой доле обеспечивающей сахаром население земного шара, не механизировано нигде в мире!

Нам ясно теперь, что это прежде всего было невыгодно ка­питалистам. Но и технически осуществить такую задачу было бы крайне трудно. Извлечь с каждого гектара до 100 тысяч растений вместе с корнеплодами! А каждое растение имеет свою собственную корневую систему, свою величину, степень развития, ботву. Кроме того, надо отрезать ботву, рассортиро­вать корнеплоды.

Вот почему так поражены были гости-свекловоды, когда директор завода подвел их к странной машине с тремя зубча­тыми хребтами, объявив, что перед ними свеклоуборочный комбайн.

Да, в Советской стране, единственной в мире, была рожде­на машина для механизации необычайно трудоемкого процес­са— уборки сахарной свеклы.

И создавалась она упорным трудом.

Как помочь свекловодам? Может быть, подкопать клубни плугом, чтобы собрать с земли? Нет, это было бы только пол- Дела.

Зерновой комбайн не только жнет, но и молотит, очищает зерно. Свеклокомбайн должен не только извлечь корнеплоды, но и осторожно отрезать от них в самом выгодном месте ботву, наконец отдельно выгрузить ботву и корнеплоды.

Такая машина была задумана еще до войны В. Д. Павло­вым, С. А. Герасимовым и академиком М. С. Сиваченко.

Нелегко создать вседелающую машину. Было решено кон­струировать и проверять последовательно отдельные части бу­дущей машины. Сначала извлекать свеклу из земли, склады­вать корнеплоды вместе с ботвой в копны. Это самое трудное.

Единственная машина, вытаскивающая растения из зем­ли, — льнотеребилка. В ее создании принимали участие тепе­решние конструкторы свеклокомбайна. Они решили применить для свеклы тот же принцип. Идущий впереди лемех подкопает свеклу. Ботва ее попадет между двумя движущимися наклон­ными лентами. Они потянут ее вверх, и корнеплод выдернется из земли.

Так появился первый в мире свеклокопнитель. Но для кон­структоров это был лишь первый «рабочий орган» будущей машины. И она появилась, эта универсальная машина, в 1940 году. Конструкторы мечтали улучшить ее, но война ото­рвала их от созидательной работы. Один из них ушел в армию, другой — на завод. Умер их руководитель, академик Сива­ченко.

Лишь после войны вернулись Павлов и Герасимов к люби­мому своему детищу. Они посмотрели на него уже «чужими» глазами, многое решили переделать. Работали Павлов и Гера­симов на заводе, директор которого принимал теперь гостей из дружественной нам страны.

В 1947 году первый в мире свеклокомбайн прошел испыта­ния и получил хорошую оценку.

Ни в одном виде техники практика не вносит таких попра­вок в конструкцию, как в сельскохозяйственном машинострое­нии. Ведь машина должна работать в самых тяжелых условиях — в пыли, в грязи, на рытвинах и ухабах, — на разных почвах — и рыхлых и вязких, — в сушь, после дождя, иметь дело с растениями, порой резко отличными друг от друга.

...Снова в комбайне обнаружены недостатки. Опять сутка­ми не выходили из цехов конструкторы. Не раз вспоминались им советы покойного руководителя.

И, наконец, появился свеклокомбайн «СПГ-1» — машина Сиваченко, Павлова, Герасимова. Обслуживаемый одним чело­веком, комбайн шел по ряду свеклы, подкапывая ее, извлекал корнеплоды из земли, аккуратно отрезал ботву, складывал кор­неплоды и ботву в раздельные валики.

Новая машина значительно ускоряла уборку, экономила 18—20 человеко-дней на каждом гектаре по сравнению с плугом, который только выкапывал свеклу. В 2—2,5 раза повы­силась производительность труда человека.

Машина получила высшую оценку — создатели ее были на­граждены Сталинской премией.

И тем не менее не комбайн «СПГ-1» стоял перед гостями. Не на один ряд свеклы, а на три был рассчитан новый комбайн.

Его зубчатые хребты были тремя «бесконечными» цепями, состоящими из отдельных захватывающих лап. Когда трактор тянет свеклокомбайн, цепи бегут над землей в сторону, обратную движению комбайна, и как раз с той же скоростью. Пружинные лапы, касаясь специальных планок, по­ставленных в определенных местах, в нужный момент раскры­ваются и захватывают ботву, как птицы клювом или как хозяйка зажимает белье пружинными защипками. Захватившие ботву лапы находятся на наклонной «бесконечной» цепи. По мере ее движения они поднимаются над землей, хотя и не пе­ремещаются вдоль нее. Получается, что лапа, ухватив ботву, начинает строго вертикально подниматься и вытаскивать под­копанный лемехом корнеплод. Бесконечная цепь несет внут­ри комбайна зажатую в лапах «добычу». По пути дисковый нож аккуратно отрежет от ботвы корнеплод. Он упадет на один транспортер, а ботва, мгновение спустя, на другой. Транспор­теры вынесут корнеплоды и ботву в разные бункеры, оттуда они время от времени будут вываливаться копнами на землю. Автомашины потом подберут эти копны с поля.

— Вот это машина! — раздался восхищенный возглас быв­шего батрака-свекловода. — Вот это механизм!

Он сбросил пальто, встал на колени и рассматривал захва­тывающие лапы, когда они чуть только приоткрываются, когда раскрыты, когда, наконец, захлопываются, чтобы захватить ботву. Он пробовал большим пальцем правой руки острие дис­кового ножа.

Министр знал об «СПГ-1». Его поразила быстрая замена недавно принятой и, казалось бы, безупречной машины. Да, такая быстрая замена конструкций, такая бурная творческая инициатива невозможна была бы в капиталистическом обще­стве. В буржуазном обществе техника стареет, но там, где с ее помощью можно извлекать прибыль, дряхлая, она продолжает жить. В Нью-Йорке по Гудзону ходят допотопные паромы с гребным колесом за кормой, которые перевозили еще Авраама Линкольна. Они плывут рядом с современным глиссером. Вла­дельцы паромов, умножая прибыль, не хотят их менять. Зачем? Ведь они обладают монополией перевоза!

Советские люди, вчера выпустив на поля однорядные свек­локомбайны, сегодня заменяют их трехрядными.

Колхозники, с радостью приняв новую машину, однако пер­вые поставили вопрос о еще более производительном свекло­комбайне. Не один ряд, а три!

Новый коллектив конструкторов начал с того, на чем кон­чил прежний. Кореньков, Еремеев и Мельников использовали весь опыт создания первого свеклокомбайна, но не стали слепо копировать, «утраивать» его рабочие органы.

При современном уровне техники изобретения не рождают­ся внезапно, «на голом месте». В прошлом веке, когда появля­лись новые области техники, связанные с паром, электриче­ством, новая конструкция часто не походила ни на что, прежде существовавшее, строилась на совершенно новых принципах. При современном развитии всех отраслей техники новая кон­струкция, как правило, вырастает уже из прежних, работавших, опробованных. Новое в технике подобно кирпичу в каменной стене, который кладется на уже уложенные, тем самым под­нимая стену еще выше. Да и этот «кирпич» почти никогда не кладется одним человеком. Это оказывается под силу лишь творческому коллективу.

Так и в случае с свеклокомбайном. Новый коллектив заме­нил теребильные ленты цепями из захватывающих лап, приме­нил раздельные, периодически опоражнивающиеся бункеры. И снова создатели свеклокомбайна были удостоены Сталин­ской премии.

Звеньевая колхоза имени Димитрова Гребенковского райо­на Киевской области Елена Шадура рассказывает, что в преж­ние годы часть урожая оставалась на поле, погибала от замо­розков. Десяти колхозницам с утра до ночи приходилось копать свеклу лопатами, чтобы убрать за день неполный гектар. Сей­час свекловичный комбайн убирает за смену от трех до четы­рех гектаров, причем еще и очищает свеклу. Таким образом, три человека, обслуживающие трактор и комбайн, заменяют 60 колхозниц.

Обо всем этом говорит гостям директор.

Бывший батрак в задумчивости стоял около полюбившейся ему машины. Может быть, он не понял всего, о чем говорил директор, но то, что машина хороша, что свеклу она может убрать быстро, это он понял отлично. Так же хорошо осознавал он, что эту машину ему не купить, пока он держится за свое хозяйство. Он посмотрел на председателя сельскохозяйственно­го кооператива. Тот уже приценился к свеклокомбайну, отме­тил все, что надо, и прятал сейчас блокнот в карман. Через всю страницу он написал: «95 процентов!»

Директивы XIX съезда партии предусматривают, что к кон­цу пятилетки до 95 процентов всего урожая свеклы в Совет­ском Союзе будет убираться машинами. Можно понять, какой

скачок сделает механизация этой области сельского хозяйства, если вспомнить, что в первый год пятилетки была выпущена лишь первая партия трехрядных свеклокомбайнов.

...Гости покидали завод. Все, что они видели, заставило их о многом подумать. Советские машины не призваны заменять человека, как об этом мечтают капиталисты, заказывающие ин­женерам «роботов с электронным мозгом». Машины коммуниз­ма в десятки, сотни раз умножают силу человека, который поднимается от исполнителя приемов физического труда до командира машин, во много раз быстрее выполняющих этот труд.

Труд же командиров машин, готовящих их к работе, орга­низующих технологический процесс, становится творческим трудом людей культурных, владеющих техникой, трудом, который лишь несущественно будет отличаться от умствен­ного.

 

пред.              след.