Глава двадцать вторая
МЕЧТА ИНЖЕНЕРА

Инженер должен мечтать о будущем. Ему трудно творить, не представляя себе техники завтрашнего дня.

Но можно ли мысленно увидеть действительный пейзаж будущего, необычайные машины, людей, повелевающих ими? Не обречен ли полет такой фантазии. Уместна ли здесь вы­думка?

А если ничего не выдумывать?

Если вспомнить, что наш народ идет к грядущему не всле­пую, а устремив ясный взгляд вперед, если вспомнить, что мы сами проектируем будущее, по своему замыслу строим его. Планировать — это видеть то, чего еще нет, но что будет соз­дано.

«Реальность нашей программы, — говорил Иосиф Виссарионович Сталин, — это живые люди, это мы с вами, наша воля к труду, наша готовность работать по-новому, наша решимость выполнить план».

Так возьмем же проекты нашего времени, осуществляемые нами на гигантских стройках механизмами неслыханной мо­щи, заглянем в грандиозные планы, меняющие самый облик земли и природы, вспомним дерзкие идеи, которые занимают сейчас ученых и инженеров, вооружающих тружеников полей будущей техникой коммунизма.

Не будем ничего выдумывать.

Вот пустыня, через которую недавно пролег новый Кара-Кумский канал, пустыня, которой коснулась уже преобразующая рука советского человека, о чем мечтал когда-то Чернышевский.

Песчаные барханы, словно дымящиеся на гребне. В зной­ном небе — беспощадное солнце...

Еще вчера случайный путник с запекшимися губами, про­клиная раскаленный песок, видел в нем мертвую, рассыпав­шуюся землю, которую на погибель всему живому гонит ветер на тысячи и тысячи километров.

Иссушенный жарой и ветром, ученый, вынув из рюкзака пробирку с песком, видел в нем в прошлом ил, перенесенный сюда из тучных долин Памира капризной блуждающей рекой, в будущем — плодороднейшую почву, которой нужно лишь обрести структуру да напиться досыта.

И вот...

Прошли по барханам на стальных лапах великаны-экска­ваторы, разгребли песок железными горстями, приплыли по первой воде каналов глотающие песок корабли-землесосы с длинными хвостами, через которые выбрасывают они песок на будущие берега.

Пролетели вдоль канала самолеты, засыпая склоны барха­нов семенами саксаула.

И поднялись на барханах кусты, которые скроют верблюда. Остановили они движение песков. Перестал песок быть песком. Выросли на нем травы, пронизали его своими корнями, собра­ли в комки, спаяли перегноем. И стал песок еще более плодо­родной почвой, чем был он в Памирской долине, откуда при­несли его мутные воды древней реки.

...Снова мы в тон же пустыне. Лишь на старых картах не стерто это название. Все так же неумолимо, как и в те вре­мена, жжет солнце пустынь.

Но не испепеляет оно, как прежде, все живое. Сколько ви­дит глаз, распростерлись перед нами спеющие нивы. И легкой рябьо на пологих скатах холмов проходит ветер по золотому морю.

Рядом с теплолюбивым хлопком растет здесь пшеница, один ветвистый колос которой перетягивает на весах десяток преж­них колосков.

Как же целое море ветвистой пшеницы, которая в наше время лелеялась на опытных полях, выросло здесь, в пустыне, если вот уже четыре месяца не было в этих местах ни одного дождя?

Почему нет каналов и борозд, из которых животворя­щим потоком готова хлынуть вода? Почему не видим мы дождевальных установок, рассыпающих над полем радуж­ные брызги?

Мы наклонились к пшенице и узнали в ней старую зна­комую, росшую на опытной базе в Горках Ленинских близ Москвы.

Но наклонимся ниже, к самой земле, и мы увидим еще одного знакомца, который мог встретиться нам в каком-нибудь

научно-исследовательском институте. Над поверхностью земли виден лишь ушедший в землю грибок.

Это прибор для определения влажности почвы. Почему же оставлен он здесь, в поле? Куда тянутся от него провода? Они приведут нас к цилиндрическому белому зданию с легкими колоннами и плоской крышей.

В центре круглого зала подковообразный пульт с рычаж­ками и кнопками. С вертящегося кресла можно окинуть взгля­дом все несчетные приборы и сигнальные лампочки, размещен­ные на щите вдоль цилиндрических стен.

Сюда, к сердцу всего хозяйства, тянутся провода с полей, где растут хлопок и рис, кунжут и пшеница, клевер и арахис, сахарная свекла и несравненные арбузы и дыни.

Сидящий на вертящемся кресле агроном, диспетчер полей, видит, какова влажность почвы в любом месте. Но ему не нужно посылать поливальщиков или дождевальные установки на участки, где растения, как сообщили приборы, «захотели пить».

Отклоняется стрелка, показывающая высыхание земли, и тотчас щелкают за щитком контакторы, зажигается голубая лампочка, сигнализируя, что по подземным артериям к угро­жаемому месту идет вода.

Да, вода приходит к растениям не в виде искусственного дождя, она не разливается по поверхности из поливных бо­розд. Едва почувствуют растения жажду, их насытит «под­земный дождь».

Еще весной во всех направлениях прошли по полям сталь­ные кроты, вырыли под землей норы-трубы. По этим трубам хлынет теперь вода, впитываясь через стенки в почву, при­ходя прямо к жаждущим корням, не испаряясь с поверхности, не размывая верхний слой земли.

Увеличилась влажность почвы до нормы — и защелкали снова контакторы за щитом, выключилась подземная водная магистраль. Насосы гонят воду уже на другие участки, чтобы и там насытить почву невидимым «подземным дождем».

Не подумайте, что аппаратура эта пришла к нам из сказ­ки. Она уж не столь сказочна. Если не ее, то подобную ей можно встретить на многих наших электростанциях, упра­вляемых на расстоянии или действующих совсем автомати­чески, подчиняясь приказаниям многочисленных приборов.

Встает с кресла агроном — командир полей. Он идет вдоль щита, окидывая взглядом циферблаты, и будто шагает он по всем подведомственным ему полям, до которых не­сколько часов езды. Смотрит он на стрелки, а видит «на три аршина в землю», знает, какова влажность в глубине, нет ли засолонения, знает даже меняющийся химический со-

став почв: сколько в них питательных веществ, не время ли подкормить растения.

Вернувшись к креслу, он нажимает кнопку микрофона и, не повышая голоса, приказывает звену вертолетов вылететь на участок 73, квадрат 9.

Вертикально в воздух поднимаются вертолеты и летят к указанному квадрату, чтобы рассеять над ним удобрения.

А диспетчер уже занят другим. Его внимание привлечено теперь показанием прибора, регистрирующего рост сорных трав. Если бы это было на пшеничном поле, он послал бы туда самолеты, чтобы они окропили поле «живой росой», побуждающей рост злаков и гибельной для сорняков. Но сигнал пришел с поля, где растет сахарная свекла. Тут не поможет «живая роса».

Снова звучит спокойный голос командира.

На свекловичное поле выезжает самоходный автоматиче­ский культиватор, чтобы прополоть сорняки и между рядами и в рядах между ботвой. Его «умные», «чувствующие» лапы не повредят ни ботвы, ни протянутых между ботвой прово­лок, которых коснулись поднявшиеся сорняки, дав этим сиг­нал на центральный пункт. Лапы срежут сорняки под ко­рень. Повинуясь чуткому электрическому щупу, лапы заботливо обойдут кустики культуры.

Нетороплив, спокоен диспетчер, но у него горячая пора: ведь на некоторых участках началась страда, машины убирают урожай.

На центральном месте щита, рядом с часами, мы видим график уборочных работ. Течет время, и переползает по гра­фику световой зайчик. А рядом зажигаются цифры и надпи­си, «докладывающие» о выполнении графика. Один только взгляд диспетчера убеждает его в том, что все благополучно: график выполняется с точностью до минут, как при движении железнодорожных поездов.

Но вернемся на пшеничное поле. Рассматривая светя­щийся график, мы могли убедиться, что именно до этого поля дойдет сейчас очередь в плане работ.

 

* * *

 

Вот они, хлеба будущего! О них мечтал когда-то академик В. Р. Вильямс, говоря: «Земля будет работать на социализм. Невиданные урожаи в мире способна собирать страна Сове­тов, и я верю, что недалек тот час, когда 100 центнеров с гектара будет средним урожаем моей родины».

Сбудутся, сбываются мечты Вильямса. Снимут с полей коммунизма и 1 500 — 2 ООО центнеров свеклы с гектара, как

он предсказывал, и льноволокна 12 — 15 центнеров, и 150 — 200 центнеров хлопка. Лучшие достижения наших передовиков станут средними для полей будущего. Глядя вперед, Вильямс говорил, что эти поля «...будут свидетель­ствовать о высоком уровне культурного плодородия советской земли. Лес и травы, частично уничтоженные и вытесненные с огромных территорий, снова займут положенное им место. Широкие поля будут окаймлены лесными полосами и плодо­выми посадками. Только в легендах останутся понятия о за­сухах, выгорании, выпревании, вымокании посевов, о неуро­жаях и бескормице, об эрозии и пыльных бурях, об оврагах и смывах и о других стихийных бедствиях.

Природа будет раскрываться щедрее, полнее, потому что нынешний крестьянин сумеет раскрыть все ее богатства, су­меет безгранично воспользоваться ее же законами, как друг, а не как враг ее».

И вот перед нами эта раскрывшаяся, преображенная при­рода вчера еще мертвой пустыни.

От полоски леса на горизонте по золотому пшеничному морю словно плывет маленький катерок. Он то поднимается на гребень волны, то исчезает, чтобы появиться снова.

Он приближается с необычайной быстротой.

Но это вовсе не катерок!

Диспетчер, глядя на светящийся график, мог бы сказать сейчас, что как раз время подойти к нам уборочной машине.

Почему же не узнали мы ее? Почему не увидели знако­мых очертаний комбайна? Почему не оставляет она за собой выстриженной полосы жнивья?

Высоко поднята изогнутая решетчатая конструкция непонятного назначения. Позади нее — катящийся на соб­ственных колесах прицепной бункер, откуда зерно на ходу в одно мгновение пересыпается в кузов поравнявшегося с уборочной машиной грузовика.

За сферическим стеклом кабины мы видим девушку в бе­лом фланелевом костюме. Она управляет машиной, подми­нающей под себя колосья, которые снова поднимутся позади машины, но уже без зерна.

Это обмолот на корню, обмолот без срезания соломы. Он позволяет проводить уборку с огромной скоростью, сводя на нет потери. Ведь быстро убрать урожай — избежать потерь. Транспорт не перевозит сейчас солому, он только доставляет очищенное в уборочной машине зерно прямо на эле­ватор.

А как же солома?

Она не забыта в графике у диспетчера, где расписана ра­бота машин по часам и минутам.

Перебросят автомашины послед­нее обмолоченное зерно на элеватор, и выйдут на поля самоходные косил­ки, расправив свои острые 10-метро­вые крылья. Ляжет на землю скошенная солома, а идущий следом пресс-подборщик тут же спрессует ее в желтые тюки. Их доставят к соломорезкам, к кормозаготовительным или строительным машинам.

А сейчас... С легким стрекотом проносится мимо нас убо­рочная машина будущего, приземистая, обтекаемая, как сигара.

Издали виднеется лишь поднятая над бункером параболи­ческая рещетка.

Что это?

Антенна.

Зачем? Для передачи сигналов без проводов?

Нет. Для передачи энергии без проводов.

Давнишняя мечта инженеров. Неужели она осуще­ствима?

Когда-то радиолюбители, жившие вблизи радиостанций, мечтали подключить к антенне... электрическую плитку. Ведь появляется же на клеммах антенны искра. Так почему же не «запрячь» как следует эту переданную без проводов энергию!

Проблеме передачи энергии без проводов посвятил свою жизнь профессор Скутаревский.

Скутаревский? Это же герой одноименного романа Леони­да Леонова.

Ну да! Мечта писателя воплотилась в образе ученого, стремившегося передать энергию без проводов на другой берег реки.

Но это же было только в романе, а мы хотели говорить о реальном...

Ну конечно о реальном. Писатель Леонов услышал од­нажды совершенно реальный телефонный звонок. Незнако­мый человек сообщил ему, что он осуществил идею профес­сора Скутаревского. И это вовсе не было мистификацией. Лауреат Сталинской премии доктор технических наук Г. И. Бабат пригласил писателя ознакомиться со своим изо­бретением.

На Московском заводе имени Орджоникидзе по асфальто­вым дорожкам катились груженные кладью электрические тележки, не имевшие никаких аккумуляторов. Энергия пере­давалась им без проводов от высокочастотного кабеля, ко­торый служил передающей антенной. Тележки не отъезжали далеко от кабеля, но все же они не касались его.

Бабат мечтал о шоссе будущего, под которым будет про­ложен кабель, питающий энергией все виды «высокочастот­ного» транспорта.

В Киеве по бульвару имени Шевченко на расстоянии 300 метров испытывался первый в мире пассажирский «вече- бус» — троллейбус без проводов.

Но совсем по-другому встал вопрос о передаче энергии без проводов в связи с электрификацией сельских полей. Ка­бель, к которому всегда привязан электротрактор, неудобен: он стесняет его маневренность, дорог и быстро изнашивается. Нужно передавать энергию трактору без кабеля, по крайней мере, в пределах сельскохозяйственного поля.

Возможно ли это при современном уровне техники?

Ответ можно найти в статье члена-корреспондента Акаде­мии наук Украинской ССР Тетельбаума, опубликованной в журнале «Электричество».

Параболическая антенна дает не рассеянный, а направ­ленный поток энергии, подобный лучу прожектора. Если принять этот поток такой же антенной, можно использовать до 90 процентов энергии.

Девяносто процентов! Это уже решение вопроса. Перед нами сразу вырисовываются контуры будущего...

Так вот какое решетчатое вогнутое сооружение видели мы над бункером!

Это же приемная антенна, ловящая невидимый, направ­ленный к ней луч энергии!

Маленький катерок с решетчатой башенкой уже скрылся из виду. Приборы, конечно, уже доложили об этом диспет­черу.

 

* * *

 

Кроме часового и минутного графика работ сегодняшнего дня, агроном-командир может показать нам общий производ­ственный план всего хозяйства. Скоро начнется уборка хлопка. Его соберут здесь в одном только районе нашей стра­ны, пожалуй, не намного меньше, чем выращивают во всем Египте! Кончится уборка пшеницы, надо готовить поле для следующей культуры. С этих же полей в этом же году будет снято еще два урожая, и каждый из них будет так же обилен, как и предполагал это академик Вильямс.

На полях коммунизма в орошаемых районах самым обыч­ным делом будут два-три урожая в год. Ведь здесь так рано приходит весна, так поздно наступает осень. И здесь так быстро справляются машины со своим делом.

Едва снят урожай — начинается пахота. Она проводится теперь не каждый год. Последний раз здесь пахали несколько лет назад.

Мы снова в поле. Одна половина его уже распахана. Мо­гучий многокорпусный плуг прошел здесь. Как аккуратно проложена борозда! Верно, опытный тракторист вел электри­ческий трактор, шум которого уже слышим мы. Трактор при­ближается к нам, вползает на холм, из-за которого под­нялась его решетчатая башенка. Мы знаем ее назначение. Трактор получает энергию без проводов. Теперь видна уже и кабина, в стекле которой отражается солнце. Трактор не идет, он почти мчится, грохочут его гусеницы. Неужели можно пахать с такой скоростью? Не вхолостую ли он идет, оставив плуг? Нет, плуг идет следом, и земля «вскипает» под ним.

Почти поравнялась с нами огромная машина на гусени­цах. Но все еще не разглядишь за стеклом кабины лица тракториста.

Трактор с шумом проезжает мимо. Кабина пуста.

Конечно, пуста. Зачем сидеть там человеку, если перед трактором установлен «фотоглаз», направленный на борозду. Отклонись трактор хоть чуточку в сторону, фотоэлемент уже не увидит черной земли, в цепи его появится электрический ток, который послужит сигналом для включения моторчиков. И они выправят ход трактора, не давая сбиваться с пути, заставляя его точно идти вдоль борозды. В конце поля эти же моторчики заставят трактор сделать полный разворот и снова выехать на борозду.

И трактор сам, без участия людей, пашет поле, двигаясь по нему, как автоматический челнок. За его работой следит сельский инженер на передающей энергию подстанции.

Кто этот сельский инженер?

Пахарь. Правда, у него «соха сама по полю ходит», но если разобраться, то она ходит вовсе не сама, а выполняя его волю.

Конечно, у «крестьянина» высшее техническое образо­вание, он превосходно знает и токи высокой частоты, и авто­матику, и телемеханику, и все же, как хотите, это пахарь! Но пахарь, вооруженный техникой коммунизма. Производи­тельность его труда в тысячи и тысячи раз выше, чем у его деда, шедшего, сгорбив спину, за сохой. Точно так же и у девушки, сидящей в искусственно охлажденной застеклен­ной кабине нового комбайна, производительность труда неизмеримо выше, чем у ее бабки, работавшей с серпом или цепом в руках. А ведь производительность труда, как учил Владимир Ильич Ленин, — это, в последнем счете, самое важное, самое главное для победы нового общественного строя. И неудивительно, что этот строй позволил пахарю стать инженером, а крестьянке, управляющей комбайном, получить агротехническое образование.

Крестьяне нового склада работают на самых разных уча­стках сельского хозяйства, имеют дело со множеством машин, заменивших человека всюду, где прежде требовался тяже­лый физический труд: и в поле, и на ферме, и на дойке, и на погрузке.

Машин этих, если начать перечислять, наверное, будет более тысячи и самых разных конструкций! Ведь не осталось в сельском хозяйстве почти ни одной операции, кото­рую не делала бы машина. Забот с ними крестьянину не­мало: надо их отрегулировать, заставить работать наиболее производительно, понадобится — так и отремонтировать. Пожалуй, если взять по всей нашей стране, так механиков и электриков на селе будет не меньше, чем в городе на всех заводах.

Думая обо всем этом, мы смотрим вслед удаляющейся решетчатой башенке. Скрывается в полупрозрачной дымке трактор, повинующийся воле невидимого командира. Еще мгновение, и исчезла вызванная нашим воображением кар­тина.

Но разве что-нибудь придумано в ней?

Мы видели удивительные машины и замечательные при­боры. Но мы отправили их в будущее из сегодняшнего дня. Мы видели на полях людей новых специальностей и нового кругозора, но мы и сегодня можем познакомиться с ними. Это они управляют 10 миллионами сельскохозяйственных машин и орудий, это они работают на колхозных электро­станциях, мощность которых больше намеченной когда-то для всех энергоцентралей, в которые не поверил Уэллс, это о н и, научные сотрудники «Академии сельских новаторов», выращивают в поле невиданные урожаи.

Мы начинаем говорить о завтра, и видим это завтра в нашем сегодня. Лучшие творения инженерной мысли становятся техникой коммунизма, передовые люди наших дней несут в себе черты будущего.

 

пред.              след.