ПАРОВОЗЫ

Когда мы с мистером Бронксом в третий раз ехали на выставку, я спросил его, женат ли он. Мой вопрос Бронкса совсем не обрадовал.

— Вы видите меня способным улыбаться, Алек, только потому, что я не женат.

— Разве семейная жизнь навсегда лишает счастливого супруга способности улыбаться?

— Не шутите, Алек... Вы не знаете Америки. Вот уже несколько лет я люблю одну очень хорошую девушку... Мы не можем пожениться, пока я не получу более или менее постоянного места.

— Кто же она, Джим?

— Очень одаренная девушка, музыкантша... Пишет неплохие фортепьянные вещи и могла бы давать концерты.

— Могла бы? Так почему же она их не дает?

Бронкс горько усмехнулся.

—Моя невеста была в Советском павильоне восемнадцать раз.

Я весь превратился в сдержанное удивление.

—Она приходит туда, садится и смотрит, смотрит... Она видит себя в той стране, где бы она могла давать концерты и сочинять музыку...

— А здесь?

— А здесь ей наконец удалось устроиться продавщицей сувениров на Нью-Йоркской выставке.

Дальше мы шли молча. Бронкс пришел в свое обычное состояние и хлопнул меня по затылку, чем искренно меня обрадовал. Я успел полюбить этого непосредственного и жизнерадостного американца.

—Сегодня мы посвящаем себя железной дороге. Вы увидите, как технический гений превращал страну лихих ковбоев и переселенцев в страну автомобиля.

Напротив железнодорожного павильона стояла формалистическая, но чрезвычайно динамичная скульптура. «Бык, похищающий Европу». Вероятно, это олицетворяло собой один из видов первобытного транспорта, давшего начало современной железной дороге. Спрашивать об этом Бронкса я не стал. Мы вошли в павильон.

— Конечно, вы, Алек, не имеете ни малейшего представления о том, кто изобрел паровоз?

Я промычал что-то насчет Стефенсона. Мистер Бронкс иронически захохотал, схватил меня за рукав и повлек за собой. Мы перенеслись с ним на 260 лет назад — в год 1680-й.

Перед нами стояла реактивная паровая телега, сделанная по идее Ньютона. С чувством почтительности, смешанной с суеверным страхом, прикоснулся я к древнейшей прабабушке всех современных «пацификов», «плимутов» и «фордов»... Это был подлинный первобытный самодвижущийся экипаж.

— Где только они его достали? — прошептал я восхищенно.

Мистер Бронкс выглядел победителем.

Еще один скачок во времени — и мы оказались в году 1769-м.

— Первая паровая телега «Кюньо»,— провозгласил Бронкс.

С неменьшей почтительностью я осмотрел этот первый, еще безрельсовый паровоз.

Затем мистер Бронкс продемонстрировал мне подлинный шагающий паровоз 1813 года.

На это чудовище, имевшее две специальные наги со ступнями, которыми оно отталкивалось от земли, передвигая тем всю телегу, я смотрел со скрытым чувством страха — так оно было ужасно.

— Это брентоновская паровая лошадь, — сказал Бронкс.

Еще один год вперед, и я увидел паровоз с уаттовской паровой машиной и шестеренной передачей на ведущую ось.

— Блюхер! 1814-й год! А вот первый паровоз на рельсах! Джонсон — 1831-й год! Хотя, — тут же поправился мистер Бронкс, — паровозы на рельсах ходили уже и в 1829 году. Это Том Тумб, Рокет, Стурбридж! Чувствуете, сколько? А вот и знаменитый «Джон Буль» — патент Стефенсона! Просуществовал, все время находясь в эксплуатации, с 1831-го по 1865-й год! Вот почему считают изобретателем паровоза Стефенсона. Он дал практически пригодную модель. Но вот смотрите, тут же рядом модели, относящиеся к тому же времени. «Меркурий» — 1830-й год! Напоминает Стефенсона? Вот вам «Темис» с вертикальным коническим, котлом и наклонной двухцилиндровой паровой машиной. Построен в 1831-м году. На паровозе «Балтимор сен», тоже с вертикальным котлом, ездили уже в 1830-м году.

Я молча ходил за мистером Бронксом и глядел на многочисленных музейных предков современного паровоза.

— Ни одно изобретение не делается одним человеком, — назидательно говорил Бронкс. — Идея паровоза в тридцатых годах прошлого столетия была подобна инфекции. Она заразила много конструкторов. Конкуренция же между ними создала локомотив. О! Конкуренция — это наш бог прогресса! «Дженерал Моторс» заставляет конкурировать между собой даже дочерние фирмы. Бюик и Шевроле засекречивают друг от друга производство. Их инженеры под видом простых рабочих проникают друг к другу на заводы, изучая технологический процесс. Объединение следит только за тем, чтобы они не перегрызли друг другу горло. Так и живем мы в капиталистическом лесу, где инженер инженеру волк! Но у нас и автомобиль паровозу — волк. Конкуренция, создавшая локомотив, хочет теперь погубить его. По нашим бетонным путям несутся ураганные пассажирские «басы» и гороподобные грузовики. Они отнимают у железных дорог пассажиров и грузы. Их перевозки дешевле. Они стараются обогнать паровозы, столкнуть их с рельсов.

Разговаривая, мы перешли в другой зал. Мы обошли по специальной дорожке огромную искусственную горку, увидев весь процесс изготовления паровозов и вагонов, начиная от добывания руды и кончая формированием составов.

На выставке не рассказывают, что ждет завтра зажатого в тиски экономической непроглядности американца, но с охотой развлекают демонстрацией производства отдельных машин.

— Недаром Америку считают страной техники. Америка достигла такого успеха именно потому, что технику знает и любит каждый американец. Ваша страна, Алек, становится технической. Ваши дети станут техниками, не выходя из детского возраста, если уже не стали ими.

— Вы угадали, Джим, правда, они интересуются и многим другим! — воскликнул я и в американской манере хлопнул Бронкса по затылку.

Мистер Бронкс поперхнулся, изумленно посмотрел на меня, расхохотался и заявил:

— Я же говорил, что американцы и русские — это одинаковые люди!

— Только в разных условиях, — тихо добавил я.

Между тем мы подробно рассматривали модели цехов паровозо- и вагоностроительных заводов. Доменная печь, мартеновская... Металл поступает в нагревательные колодцы. Затем его раскатывают на огромных автоматических листопрокатных станах. Вот оно, котельное железо (вернее, великолепная сталь)! Это оно дает возможность создавать современные паровозы на десятки атмосфер давления. Вот прессовые цеха. Здесь листы и стальные профили принимают нужные формы и для котлов, и для рам. Американцы везде предпочитают пресс. Они даже заклепки на рамах в автомобилях предпочитают расклепывать специальными гидравлическими (масляными) прессиками на 300 атмосфер давления.

— Мы обладаем замечательной техникой, — сказал Бронкс, — но наша техника специфична. Этого многие не понимают. Я слышал русскую поговорку о том, что русский подковал блоку. Вот подковать блоху американец никак не сможет. В Америке такое необычное задание, несомненно, осилили бы, если бы появился массовый спрос на сотни миллионов кованых блох! Тогда американские инженеры разработали бы замечательные приспособления, сконструировали бы блохоподковные машины, запроектировали бы безукоризненный технологический процесс, обязательно поставили бы блох на конвейер и разбили бы всю операцию ковки на элементарные движения. И только эти элементарные движения поручили бы американским рабочим.

Американские рабочие часто разочаровывают иностранцев на так называемой свободной работе, не упрощенной, где нужна инициатива. Здесь американец, годами приспособленный к простейшей, другими продуманной операции или вовсе отвыкший что-либо делать за годы безработицы, — бессилен... Он будет очень долго думать и сделает недостаточно хорошо. Это не стандарт. Америка — страна стандарта. Вот почему американец, в отличие от русского, не умеет подковывать блох.

Я привык верить в американскую технику и в американцев, поэтому слова Бронкса были для меня совершенно неожиданны.

— Теперь, Алек, мы осмотрим с вами модель американской железнодорожной станции.

С интересом наблюдал я за движениями маленьких электрифицированных поездов, которые проделывали сложные маневры: прицепляли и отцепляли вагоны, становились под погрузку и разгрузку, проходили по стрелкам, подъезжали к перронам и отправлялись на следующую станцию.

— Смотрите, всеми этими сложными движениями поездов управляет вот тот джентльмен. — Мистер Бронкс показал мне на диспетчера этой маленькой станции, нажимающего какие-то кнопки. — Не правда ли, замечательно? — опросил Бронкс. — Ведь у вас в России нет таких прекрасных моделей?

— Таких нет. Но я знаю аналогичную модель, где поезда проделывают все те же операции, что и здесь, но без участия человека.

— Как так? — воскликнул Бронкс. — Все полностью автоматизировано, — спокойно ответил я. — Эта модель была сделана в Ленинграде. Сейчас она в Московском доме техники железнодорожника.

— Прекрасно! Я не ожидал, что автоматика у вас развита больше, чем показывается на выставке «Мир завтра».— Бронкс покачал головой, вздохнул и сказал: — А теперь я покажу вам американскую оперу. Вы удивлены? Вы привыкли думать, что американцы не имеют своего искусства и сдают в аренду свои театры для европейских гастролей? Гак позвольте вас переубедить. Мы покажем вам, мистер Кэзэнтсэв, оперу, которую создала страна техники для выставки техники будущего.

Представление называлось «Железнодорожный, парад».

Мы оказались на трибунах, напоминающих устройство стадиона, или, еще лучше, ипподрома. Внизу перед нами виднелась сцена. Собственно говоря, представляла она собой три огромнейшие сцены, расположенные на разных уровнях и соединенные между собой широкими ступенями.

Действие начиналось. На сцену вышли двое. Леди и джентльмен. Она — с длинным шлейфом, он — в причудливом цилиндре. Они заняли две трибунки по обе стороны первой сцены. Там они, используя прекрасную радиоаппаратуру, принялись по очереди читать стихи и петь арии, что в точности совпадало с транслируемой через репродукторы музыкой. Потом вдали показался корабль.

— 1825-й год. Нью-Йорк! — прошептал мистер Бронкс.

Перед кораблем появились моряки, которые распевали песни, исполняя замысловатые морские танцы. После того как эти американцы столетней давности пропели и отплясали все им положенное, сцена опустела, а через некоторое время на рельсовом пути переднего плана показалась... пара быков!

Быки везли... некое сооружение на четырех колесах — вертикальный котел, напоминающий станционный самовар. Кроме всего прочего, на этом допотопном паровозе была паровая машина и два спокойных американца, управлявших бычьей двигательной силой их паровоза.

— 1826-й год! — наклонился ко мне мистер Бронкс.

— Бедные быки! — прошептал я.

Быков отцепили, и актеры американской оперы лениво удалились под звуки боевой музыки.

Потом вокруг вытащенного быками «паровозозавра» происходили танцы. Затем паровозозавр запыхтел, медленно сдвинулся с места и... поехал, Этот подвиг всех умилил.

На этом закончился первый акт. Без перерыва начался второй.

Перед нами проходила история Америки, рассказанная паровозом. Иллюстрируемая массовым пением, танцем, колоритным костюмом тех времен, проходила она из года в год, и, как вехи исторического пути, на рельсах гигантских сцен показывались паровозы.

Смешно пыхтя, они вытаскивали за собой следом причудливые вагоны, похожие то на кареты, то на венецианские гондолы, то на колыбели. В них сидели дамы в кринолинах. А взапуски с этими поездами бегали мальчишки.

Медленно со скрипом проехали по сценам крытые фургоны времен колонизации. Пронеслись на диких конях родоначальники ковбойского племени.

Сцена опустела, и по ней в коляске проехал живой Авраам Линкольн. Патриотичные американцы встретили его аплодисментами. Мистеру Линкольну подали вагой, уже похожий на современный. Вагон этот был запряжен «Джон Булем», который и повлек его за собой во славу и президента, и Стефенсона. По рельсам шли благодарные негры и приветственно махали руками стоявшему на задней площадке президенту-освободителю.

Паровозы, вагоны, поезда сменяли друг друга под не смолкавшую оперную музыку с необыкновенной быстротой. Они были подлинными актерами этого представления, точно так же, как и индейцы на бешеных мустангах, проносившиеся по воображаемым прериям в предчувствии появления локомотива.

И еще одна дата.

С песней сближаются друг с другом две строительные партии. Справа — белые, слева — китайцы. Рабочие разных групп в соблюдение традиций ссорятся между собой. Но вот уложен последний рельс. Смыкаются два железнодорожных пути, идущих с двух беретов континента. Джентльмен в цилиндре в такт музыке забивает последний костыль, а с обеих сторон к нему подходят два паровоза — с востока и с запада! Америка празднует еще одну победу: закончена трансконтинентальная железная дорога.

Наступает финал. Завтрашний день.

Следом за отрядом фантастически одетых леди на средней сцене, друг другу навстречу, появляются два паровозных прародителя, а на передней сцене по могучему рельсовому пути медленно движутся закованные в обтекаемые кожуха гигантские паровозы завтрашнего дня.

Гремит музыка, вторит ей хор, и загудели паровозы, отделенные друг от друга целым веком развития техники. Люди повскакивали с мест.

Парад паровозов — парад всей американской истории в изложении Нью-Йоркской выставки — закончен.

пред.        след.