Следом за штормом наступила тишина...
Недалеко от берега в отхлынувшей воде показался, а в набежавшей волне исчез какой-то предмет. Но когда вода сбежала, он обнажился...
Это был шлем с остроконечным шишаком антенны. Как в славной сказке, выходили из смирившейся воды один за другим три богатыря, оставляя следы на влажном песке.
Следом за ними, как верный конь, выплыл из волны вездеход.
Илья Юрьевич снял шлем с колпаком и всей грудью вдохнул морской воздух. Алеша Петрович тоже снял шлем, счастливо озираясь. Добров возился с вездеходом.
— Благодать-то какая! — сказал Богатырев.
Вместо заросших папоротником болот противоположного берега здесь от желтой каемки песка начинался ковер алых цветов. Алеша Петрович подбежал и, встав перед ними на колени, стал собирать букет.
— На Землю бы такое привезти! — воскликнул Алеша. Он вынул было из мешка взятый им со дна камень, чтобы освободить для букета место, но почему-то снова положил его обратно.
Прямо с берега поднималась коническая гора вулкана. Вершина ее казалась окутанной тучами. Это дымился кратер... От него струями спускались каменистые гряды — потоки застывшей лавы. Лес рос лишь у подножия, все тот же лес папоротников и хвощей.
— К сожалению, сразу не двинемся, — сказал Илья Юрьевич.
— Здесь так красиво! — отозвался Алеша Петрович.
— Нужно узнать, в какой стороне американцы. Как ты, Роман, не слышишь их?
— Может быть, нашему радисту удастся установить связь, вместо того чтобы собирать цветы для местных дам, — едко заметил Добров. — Радиоволны не проходят. Магнитная буря продолжается. Чувствуется, что Венера ближе к Солнцу...
— Планета бурь... В воздухе, в море, в эфире, — сказал, не обижаясь Алеша Петрович.
— Что ж, нужен отдых, — решил Богатырев.
— Можно развести костер, — предложил Алеша Петрович. — Мы сварим осетра.
— Можно, — согласился Илья Юрьевич. — На Венере еще никто не разводил костров. Будем первыми.
Алеша вернулся с охапкой сухих корней, отломившихся от венерианских «перекати-поле».
— Вы думаете, Илья Юрьевич, что это первый костер на планете? — многозначительно спросил он, разжигая диковинный хворост.
— А ты сомневаешься? — пытливо посмотрел Богатырев.
— Сомневаюсь, — чистосердечно признался Алеша Петрович.
Добров поморщился, как от зубной боли.
Алеша встал на колени, вороша горячие сучья длинным корнем.
— А подводная улица? — спросил он, не оглядываясь.
— Какая улица? — возмутился Добров.
— Разве два ряда похожих на скалы руин не напоминали улицу затопленного города?
Богатырев улыбался.
Добров позеленел:
— Ну, знаете ли! — пожал он плечами. — Ему мало заработать кандидатскую степень на вздорных да к тому же и чужих гипотезах о существовании разумной жизни на других мирах, так и теперь она мерещится ему повсюду. В таких случаях лечиться надо. Понимать, что Космос противопоказан...
Алеша смертельно обиделся. Он с укором посмотрел на Доброва, деловито занявшегося ухой из венерианского осетра, застрявшего в кузове вездехода, потом на Богатырева, который задумчиво теребил бороду, и, круто повернувшись, отошел в сторону, к самым волнам.
Усевшись на песке и вынув нож, он достал из мешка поднятый на дне камень и принялся счищать с него ил.
Слой ила, да и самый камень были мягкими, как мыло. От малейшего прикосновения ножа кусочки легко отлетали.
Алеша Петрович еще в детстве любил природу, звезды. На школьные каникулы они с матерью уезжали в Рязанскую область, к бабушке и дедушке в колхоз. Отец работал токарем на одном из московских заводов и всегда отсылал их к родне. А летом Алеша носился с босоногими мальчишками по лугам, собирал в лесу гербарий, пас коров и коз и вдохновенно рыбачил по ночам... А зимой ходил на занятия астрономического кружка в Московском планетарии... Он никак не мог решить, кем он станет: агрономом, биологом или астрономом. Все решило учение замечательного советского астронома Гавриила Адриановича Тихова о растительности на других мирах.
Изучая отражательную способность темных пятен на Марсе, которые меняли свою окраску по временам года — от зеленой весной до красновато-коричневой, под цвет марсианских песков, зимой, — он убедился, что пятна эти не что иное, как сплошные массивы вечно зеленой растительности типа наших елей или лиственниц. Впоследствии он изучил и вновь появившиеся на планете пятна, прежде неизвестные. Он шутливо назвал их «марсианской целиной». К тому же и знаменитые марсианские «каналы», открытые в прошлом веке итальянцем Скиапарелли, эти удивительные, геометрически правильные образования, сетью покрывающие планету Марс, оказались, по Тихову, также полосами растительности, распускающейся от полярных шапок Марса к экватору по мере таяния полярных льдов.
Все это заставило юношу беззаветно уверовать в существование разумных марсиан.
Уже окончив Московский университет, где до него учился и Илья Юрьевич, Попов снова вернулся к любимым гипотезам, прибавив к ним размышления о происхождении «сооружений титанов» — странных «капризов» природы, геометрических фигур, сложенных из гигантских плит, обнаруженных в недоступных горных местностях, в совершенно различных районах Земли. Он готов был утверждать, что эти «сооружения», которые, конечно, не под силу были людям древности, оставлены, как знаки, неведомыми гостями из Космоса, когда-то посетившими Землю...
Сенсационная гипотеза советского астронома Шкловского, математически доказавшего, что спутники Марса имеют искусственное происхождение и сооружены когда-то марсианами, окрылила Алешу Петровича, окончательно определила его жизненный путь. Установить связь с разумной жизнью на других мирах — вот цель, которую он поставил и к которой постоянно стремился.
Но решающих доказательств существования разумных существ где-либо в Солнечной системе, кроме Земли, у него до сих пор не было, и он так рассчитывал на Венеру!.. А теперь еще Добров с теорией вероятности и пессимистическим утверждением невозможности совпадения во времени различных цивилизаций в Космосе...
Алеша Петрович так был занят своими мыслями, что не заметил изменений в камне, который очищал. Когда он взглянул на него, то даже отпрянул, едва не выронив из рук...
Он держал не камень, а удивительное изваяние, чудесную головку странно прелестной неземной девушки с вытянутой ниткой бровей, удлиненными, почти до висков, миндалевидными глазами, тонким, благородным носом и нежными полураскрытыми губами...
Алеша Петрович не верил себе и вдруг закричал так, что оба его товарища вскочили и подбежали к нему.
— Смотрите! Смотрите! — протягивал им Алеша Петрович каменную головку. — Можно ли теперь отрицать? Вы сами видели, откуда я «это» взял.
Добров схватил скульптуру и стал рассматривать ее поверхность со следами ножа Алеши Петровича.
Алеша с больно бьющимся сердцем победно смотрел на него.
Добров вернул камень с кривой гримасой:
— Как вам не стыдно, товарищ Попов? И вы после этого будете называть себя ученым?
— О чем вы говорите?
— Я говорю, что вы только что ножом вырезали из этого мягкого камня грубую, примитивную скульптуру и хотите, чтобы мы засвидетельствовали, будто вы ее нашли.
Алеша Петрович уронил скульптуру на песок.
Богатырев нагнулся и поднял ее. Он задумчиво смотрел на странное лицо девушки, потом покосился на Алешу Петровича.
Тот отступил, краснея:
— Как вы можете так говорить! Ведь я же не скульптор!
— Видишь ли, Алеша, — мягко сказал Илья Юрьевич.— Со мной тоже однажды произошел невероятный случай. Я лежал вот на таком же мелком песке на Рижском взморье и непроизвольно копал его рукой. И. представь, под рукой у меня вдруг стало появляться человеческое тело. Казалось, я только счищал лишнее... Народ сбежался смотреть. А я и сам обалдел... Никогда не был скульптором! Кто-то сказал мне тогда, что в каждом человеке спит скульптор. Чувство формы заложено у человека в кончиках пальцев. Он может ваять, закрыв глаза.
— Это невероятно! — вспыхнул Алеша Петрович. —Даже вы... даже вы, Илья Юрьевич.,.
Он почти вырвал каменную головку из рук Богатырева и побежал с нею к зарослям.
— Не отходи далеко! — крикнул Илья Юрьевич.
Алеша опустился на алый ковер цветов, спиной к товарищам, и сквозь влажную пелену на глазах стал рассматривать лицо странного существа, которое или жило здесь, или было рождено его фантазией...