Университет. Лаборатория кафедры биологии университета. Белые стены с застекленными шкафами. Стол с горелками и реактивами. Микроскоп. Аналитические весы. Обитая свинцом дверь с эмблемой опасности и грозной надписью: «Не входить! Рентген!» На столах — сушильные печи, термостаты и длинные ряды пронумерованных мешочков. Грановский в халате сидит за микроскопом. В дверь просовывается голова Сурена.
Сурен. Разрешите?
Грановский. Входите, юноша.
Сурен входит.
Сурен. Вы меня извините, Георгий Львович... Я давно хотел с вами поговорить.
Грановский. Пожалуйста.
Сурен. Я уже на втором курсе. Я с ранней молодости предназначал себя для ученой деятельности...
Грановский. У нас в лаборатории нет штатной единицы, юноша.
Сурен. Мне ничего не надо. Очень прошу разрешить помогать вам. Мне непременно хочется заняться научной работой...
Грановский. Такая любовь к науке очень трогательна. А что вы можете делать?
Сурен. Все, что требуется. Все, что вы скажете.
Грановский. Труд ученого — тяжелый труд, юноша. Очень тяжелый... Вы знаете сущность нашей работы?
Сурен. Не очень хорошо.
Грановский. Это правительственное задание и вместе с тем — моя докторская диссертация. Сверхурожайная пшеница для Сибири.
Сурен. Понимаю.
Грановский (беря со стола мешочек). Вот в этом мешочке лежат зерна обыкновенной озимой пшеницы, произрастающей в черноземной полосе. За этой обитой свинцом дверью в различных режимах мы облучаем рентгеном тысячи таких мешочков. Этим вызываются чудесные превращения, новые комбинации наследственного вещества. Облученные зерна обретают новые, неожиданные свойства. Быть может, вот в этом мешочке (берет новый мешочек) содержится пшеница, которая будет расти на вечной мерзлоте, а быть может — в песках пустыни! А быть может — ветвистая, сверхурожайная!
Сурен. Та же самая?!
Грановский. В числе наших двух тысяч восьмисот образцов может оказаться и та и другая! И третья...
Сурен. Почему вы говорите «может»? Разве вы не уверены?
Грановский. Я уверен, юноша. Я только не могу сказать, в каком из этих мешочков находится искомое... Но теория вероятности — за нас! Мы засеем две тысячи восемьсот делянок образцами, обладающими различными, пока еще неведомыми свойствами. Семена взойдут — и наша задача найти среди них искомые. Слышали вы об этом?
Сурен. Слышал. Это очень интересно. Пожалуйста, располагайте мной.
Грановский. Хорошо. (Садится к столу, пишет.) Вот вам записка. Получите в подвале семена для завтрашнего облучения и принесите сюда.
Сурен. Бегом принесу.
Грановский. Бегом не обязательно.
Сурен убегает. Грановский возвращается к микроскопу.
Входит Наташа в дождевике.
Наташа. Георгий Львович, готовы две тысячи сто делянок, осталось семьсот. Задерживают геодезисты. Не хватает колышков с надписями. В остальном все хорошо.
Грановский. Благодарю вас, Наталья Сергеевна, я приму меры. Нам необходимо поторопиться. Предстоящий отъезд Андрея Романовича накладывает на меня обязательства ускорить темп работ. Я хочу защитить диссертацию в январе, при нем.
Наташа. Как? До весны? До всходов?
Грановский. Всходы не обязательны. Две тысячи восемьсот облучений, две тысячи восемьсот микроисследований — это более чем достаточно для докторской диссертации.
Наташа. Я, право, не знаю... Может быть, все-таки лучше дождаться результатов?
Грановский. А если будет неудача? Если теория вероятности окажется к нам неблагосклонной? Я же не буду откладывать защиту на годы, не правда ли?.. Наши опыты сами по себе.— огромный вклад в науку.
Наташа. Как же мы успеем оформить к январю все материалы?
Грановский. Нам с вами придется поднажать. Кроме того, я рассчитываю на помощь Алексея. Кстати, сегодня я завербовал одного добровольца. Знаете, Петросян со второго курса.
Наташа. Знаю. Способный мальчик.
Грановский. Юный энтузиаст. А когда придет Алексей? У меня есть для него срочное задание.
Наташа. Наверное, скоро. Поговорите с ним сами, Георгий Львович. Вот он идет.
Входит Алексей.
Грановский. Здравствуй, дорогой Алеша! Рад тебя видеть, старина! Приготовил для тебя сюрприз, подожди одну минуточку... (Уходит.)
Алексей. Ты что, ничего ему не сказала ?
Наташа. Я... не решилась, Алеша...
Алексей. Почему?
Наташа. Алеша, я еще хочу верить... я еще надеюсь... Ведь ты образумишься, Алеша?
Алексей. Ах, вот что!..
Наташа. Ты не понимаешь... ты даже не задумываешься... А я думаю и за тебя и за себя... Ведь тебя ждут... на тебя надеются!
Алексей. Знаю.
Наташа. Пойми! Пока еще не поздно. Сейчас все они — твои друзья. Не ломай этой дружбы...
Алексей. Дружба, Наташа, дело личное.
Наташа. Раньше... раньше я тебя понимала... (Пауза.) Алешка, милый, скажи мне, что ты хочешь делать?
Алексей. Ничего особенного. Буду вести себя очень тихо. Попрошу изменить мне тему диссертации.
Наташа. Изменить? Они не пойдут на это.
Алексей. Настаивать — мое право.
Наташа. Да, это твое право. Но пойми, что ты рискуешь не только своей ученой карьерой, но и нашим будущим... (Надевает тяжелый свинцовый фартук.)
Алексей. Почему?
Наташа. Когда-то я терзалась, что выбрать: музыку или биологию. Я выбрала биологию, Теперь ты заставляешь меня выбирать между тобой и биологией...
Алексей. Но ведь это разные вещи!
Наташа. В девятнадцатом веке это были разные вещи... Сейчас — нет...
Алексей. Подожди, Наташа...
Входит Грановский, Наташа исчезает за дверью с надписью: «Рентген».
Грановский (с журналом). Вот, Алеша, смотри... Седьмой номер нашего журнала. Он не вышел еще... сигнальный экземпляр... Удалось вставить в хронику. (Читает.) «Вернулся из армии и приступил к работе бывший аспирант кафедры биологии А. П. Новиков». Оперативно?
Алексей. Оперативно... (Листает журнал.) Знаешь, Егор, я в Вене почитывал иностранные биологические журнальчики...
Грановский (самодовольно). Что? У нас не хуже? Милый мой, наш сибирский журнал в курсе всех достижений мировой науки!
Алексей. Вижу, вижу! Сходство есть. О генах все пишете.
Грановский. А почему же нам не писать о наследственности? Ты не согласен?
Алексей. Я не согласен с тем, что наследственность нельзя изменить. Уверен, что можно Условиями жизни.
Грановский. Ты это серьезно?
Алексей. Вполне.
Грановский. Любопытно. И этот апломб! Позволю себе сказать — апломб невежды! Ты отстал от науки, Алексей Петрович.
Алексей. Не спорю.
Грановский. Ты отстал, а отсталых бьют!
Алексей. Знаю. Но, по-моему, то, как вы ищете новые формы, это... не совсем наука.
Грановский. Не наука? А что же это, по- твоему?
Алексей. Как тебе сказать... Кладоискательство, да еще с завязанными глазами. Лотерея!
Грановский. Лотерея? А лотерея может быть построена на чистой математике? «Всякая наука начинается только там, где начинается математика!» Ты знаешь, кто это сказал?
Алексей. Это сказал Кант.
Грановский. Разве? Неужели — Кант? Впрочем, это неважно. Важно то, что с твоими взглядами нельзя работать над диссертацией по генетике!
Алексей. А я и не собираюсь. Я пришел просить Андрея Романовича переменить мне тему.
Грановский. Иначе говоря — плевать тебе на наши заботы? Спасибо. А какую же тему ты предпочитаешь, если не секрет?
Алексей. Нет, не секрет. Ветвистую пшеницу для Сибири.
Грановский. Как? (Вскакивает.) Но урожайные пшеницы это же моя тема! Брать тему моей докторской для своей кандидатской — это... это просто нескромно! Это бестактно! Это, наконец, не по-товарищески! Это же моя тема, — моя!
Алексей. Успокойся. Я пойду по другому пути.
Грановский. Чем ты будешь обрабатывать зерна: ядами? Колхицином, формалином, ультразвуком?
Алексей. Ничем, Егор, не буду я их уродовать. У меня есть зерна ветвистых пшениц. Буду приучать их к сибирскому климату.
Грановский. Бред! Южные яровые культуры превратить в северные?.. Да еще ветвистые? Чепуха! Фантастика!
Алексей. Я буду создавать суровые условия. Пшеница постепенно привыкнет. Я буду скрещивать ее с местными сортами. За 10—15 поколений пшеница обретет новые свойства.
Грановский. Нелепо! Вдвойне нелепо! Во -первых, приобретенные свойства не передадутся по наследству, гены наследственности существуют независимо от тела. Если бы ты на войне потерял ногу, твои дети не родились бы одноногими...
Алексей. Я уже слышал о фокстерьерах. Отрезанные ноги и хвосты — это насилие над природой.
Грановский. А мы не против насилия. Мы сами стремимся к изменениям, к мутациям, но мы делаем это в точном соответствии с мировой наукой! Мы влияем на само вещество наследственности, а не на тело...
Алексей. Какое там вещество наследственности!
Грановский. На хромосомы!..
Алексей. Опять хромосомы... опять мухи?
Грановский. Да, мухи. А во-вторых, нельзя же кандидатскую диссертацию делать пятнадцать лет! Это смешно!
Алексей. Время, Егор, понятие растяжимое...
Грановский. И потом, все это давно известно! Этому сто сорок лет! Это вульгарная теория приспособляемости Ламарка, отвергнутая современной наукой! Ты — ламаркист! Ты ревизуешь дарвинизм! Ты сошел с ума!
Алексей. Дарвинова теория эволюции, Егор, сама подвержена эволюции.
Грановский. Это... это безобразие! Это— чорт знает что такое!
Входит Скрыпнев.
Скрыпнев. Что за странные вопли? Что с вами, Георгий Львович?
Грановский. Это невозможно! Это неслыханно!.. (Пауза.) Андрей Романович, я должен огорчить вас. Мы потеряли сотрудника, на которого рассчитывали... и приобрели противника. Алексей Петрович отвергает нашу тему диссертации, отвергает наши методы, отвергает нашу науку. Он хочет тренировать для Сибири кахетинскую ветвистую пшеницу... Тренировать!.. Верит в Ламарка! Он хочет практически опровергнуть дарвинизм!
Скрыпнев. Алексей, не дури. Это правда?
Алексей. Правда, Андрей Романович.
Скрыпнев. Ты в здравом уме и твердой памяти?
Алексей. Да.
Скрыпнев. А ты знаешь, что занял позицию моих заклятых врагов?
Алексей. Я не думал об этом.
Скрыпнев. Я потратил много лет, чтобы разбить их, но враждебный лагерь существует. Теперь ты переходишь в этот лагерь. Теперь ты становишься на моем пути?
Алексей. Я бы не хотел этого.
Скрыпнев. Но это так. Враг дарвинизма — мой личный враг. Может быть, тебе и материализм не нравится?
Грановский. Материализм зиждется на дарвинизме!
Алексей. Не подвешивайте мне ярлыков, Андрей Романович. Я хочу работать. Хочу создать сверхурожайную пшеницу. Дело в методе.
Скрыпнев. Хорошо. А если я, твой профессор, которому ты кое-чем обязан, скажу тебе: «Алексей, брось эту ерунду, займись делом»... ты все-таки будешь настаивать?
Пауза.
Алексей. Буду, Андрей Романович.
Скрыпнев. Хорошо. Отныне, товарищ Новиков, у нас с вами только официальные отношения...
Грановский. Андрей Романович, нам необходимо проверить режим облучения... Цикл кончается через две минуты... вот фартук... прошу вас...
Грановский и Скрыпнев уходят в рентгеновскую.
Входит Сурен с огромным мешком на плечах.
Сурен. Уфф!.. Тяжеловат труд ученого!.. (Сбрасывает мешок на пол.)
Из рентгеновской выходит Наташа, снимает фартук, секунду стоит в нерешительности, затем уходит.
Так это вы — против дарвинизма? Я в дверях стоял, зайти даже боялся... Очень интересно посмотреть живого антидарвиниста... (Пауза.) Простите... Я на втором курсе только... Дарвинизм, происхождение видов, эволюция от простейших к сложнейшим... выживание приспособленных... человек произошел от обезьяны... Это я все знаю... А вот «ламаркизм», это что такое?
Алексей. Есть у тебя, Сурен, знакомый жираф?
Сурен. Простите, я не расслышал...
Алексей. Знакомый жираф есть у тебя?
Сурен. Жираф? Не... нету... извините...
Алексей. А на картинке ты видел это симпатичное животное?
Сурен. На картинке видел. У Майн-Рида читал.
Алексей. Какой он из себя?
Сурен. Кто? Майн-Рид?
Алексей. Нет, жираф!
Сурен. Такой... Ноги передние длинные... Шея длинная. Все наверх... вроде колокольни...готическое животное.
Алексей. Так. А деревья в Африке высокие?
Сурен. Высокие.
Алексей. Теперь понимаешь, почему жираф весь кверху вытянулся? Ему иначе до листьев не достать. Либо вымирай, либо дотягивайся.
Сурен. Очень интересно.
Алексей. Крот слепой?
Сурен. Слепой.
Алексей. А на чорта ему глаза, если он под землей живет? Пока на земле жил — были у него глаза... И теперь глаза есть, а зрения нет... атрофировалось.
Сурен. Замечательно.
Алексей. Вот это и говорил Ламарк. Он был во многом прав. Организмы изменяются от условий жизни, и изменения эти передаются по наследству. Дарвин признавал это и называл Ламарка знаменитым ученым. Но главное Дарвин видел в отбор е... А эти «дарвинисты» за Дарвина договаривают! Чего он сам и не говорил! Что все дело только в отборе! Ламарка предали анафеме неизвестно почему... Ничего, кроме отбора! Родился-де случайно жираф с длинной шеей, дал потомство, а все жирафы с короткими шеями передохли... И все!.. Никакой приспосабливаемости... Случай в божество возводят... «материалисты»!..
Входит Алла Валерьяновна с кипой книг.
Сурен. Очень интересно. Вы разрешите, я к вам домой зайду... очень нужно поговорить.
Алексей. Заходи.
Сурен уходит.
Алла Валерьяновна. Здравствуйте, Алексей Петрович. Где Юрочка?
Алексей. Там.
Алла Валерьяновна (зовет). Юрочка! Юрочка!
Алексей. Да вы зайдите туда. Вот фартук свинцовый.
Алла Валерьяновна. Туда? Ни за что на свете! Я даже к двери боюсь подойти. Юрочка! Не слышит... Ну, как дела у вас, Алексей Петрович? Наверно, счастливы?
Алексей. Как вам сказать...
Алла Валерьяновна. Что-нибудь произошло между вами и Наташей? Я по лицу вижу, что так! Из-за чего же?
Алексей. Из-за наследственности.
Алла Валерьяновна. Ах, боже мой! Вы любите шутить.
Алексей. Без шуток. Я и с Егором поругался.
Алла Валерьяновна. Научный спор? Но это не должно отражаться на личных отношениях! Наука есть наука, а жизнь есть жизнь! Зачем же ссориться? Нет, я должна в это вмешаться... (Идет к двери рентгеновской.)
Навстречу ей выходят Скрыпнев и Грановский, снимают фартуки.
Ах, профессор, вы здесь... Я выполняла ваш заказ... вот книги.
Скрыпнев, не отвечая, уходит.
Юрочка, не надо ссориться... Вы не должны обижать Алексея Петровича!
Грановский. Подожди, Аллочка... Так вот, Алексей Петрович, мне удалось несколько смягчить справедливый гнев Андрея Романовича.
Алла Валерьяновна. Юрочка, не говори таких страшных слов, не надо!
Грановский. Не мешай, Аллочка... Мы решили, Алексей Петрович, что в советском вузе каждый имеет право искать своих путей. Лучший способ убедить тебя в ошибке — дать тебе придти к неизбежному провалу... И кафедра готова предоставить тебе возможность осуществить твою... ветвистую фантазию. Мы утвердим тебе новую тему... всячески поможем...
Алексей. Вот это — деловой разговор. Мне больше ничего и не нужно.
Грановский. Тебе будет предоставлена возможность работать.
Алексей. Методика опытов у меня уже разработана. Ее можно было бы напечатать в журнале.
Грановский. Хорошо. Мы это рассмотрим.
Алла Валерьяновна. Вот видите, Алексей Петрович, все устраивается. Я так счастлива...
Алексей. Для работы мне понадобится оборудованная теплица.
Грановский. С этим обратись к ректору. Он должен тебе помочь.
Алексей. Спасибо. Статью о своей методике я подготовлю к печати. До свидания. (Уходит.)
Алла Валерьяновна. Что случилось, Юрочка?
Грановский. Наука беспощадна, Аллочка. Она, как Минотавр, требует жертв. Сегодня я потерял друга! Алексей оказался нашим идейным противником. С ним придется бороться.
Алла Валерьяновна. Это ужасно! Я совершенно не понимаю нелепой мужской манеры переносить служебные отношения на личные дела! Вы — фанатики!
Грановский. Нет, мы просто принципиальные ученые.
Алла Валерьяновна. Он может помешать тебе?
Грановский. Он взял мою тему для своей диссертации.
Алла Валерьяновна. Твою? Какая наглость! Какая самоуверенность! Это же просто подло! Он мне сразу не понравился, этот сухой и невоспитанный человек... Весь — в мать... Юрий, тут не должно быть никакой мягкости! Что вы решили?
Грановский. Сам по себе он не опасен. Аллочка, сюда идут. Оставь нас одних.
Алла Валерьяновна. А книги для профессора?
Грановский. Положи их на стол.
Алла Валерьяновна. О, нет! Я хочу передать их профессору лично!
Входят Наташа и Скрыпнев, Алла Валерьяновна уходит.
Скрыпнев (продолжая начатый разговор). Правде надо смотреть в глаза... даже горькой правде. Ты знаешь, вместе с его отцом мы воевали в гражданскую войну. Тогда мы защищали революцию. Теперь мы должны защищать науку. И ты — моя ученица, Наташа...
Наташа. Не поймите меня превратно, Андрей Романович. Я знаю, что он не прав. Я ему первая об этом сказала... Но мне трудно видеть в нем врага... мне хочется все как-то исправить... Я не знаю, как поступить.
Скрыпнев. Исправить тут уже ничего нельзя. Этот новоявленный ревизор от биологии проповедует ересь. Он поднимает руку на дело моей жизни. Его взгляды не научны, они порочны по существу. Здесь нет середины.
Наташа. Но как же мне быть?
Грановский. Извечный конфликт, Наталья Сергеевна. Классика. От римлян. Коллизия любви и долга. Бессмертная проблема.
Наташа. Нет, нет... я знаю, что для советского человека это не проблема. Я не колеблюсь, Андрей Романович... Я просто между двух огней... Но я с вами, с вами, Андрей Романович.
Скрыпнев. Не сомневался в этом, Наташа.
Грановский. Вместе с нами вы будете бороться за чистоту науки!
Наташа. Я сделаю... я постараюсь сделать все, что могу. (Быстро уходит.)
Пауза.
Скрыпнев. Будем думать, что с этой стороны все благополучно.
Грановский. Безусловно. Надо же знать Наталью Сергеевну. Не понимаю, Андрей Романович, почему вы придаете этому значение? Разве это первый случай? Вспомните селекционера Козловского, вспомните агронома Петрова, да и у Аскарова пропала охота заниматься антинаучными экспериментами... Теперь новый эпизод, рядовой случай... Южная ветвистая — в Сибири!
Скрыпнев. Судьба Алексея для меня не безразлична.
Грановский. Конечно! Для меня тоже!.. Я знаю его с детства... Но надо, чтобы принципиальный ученый победил в нас. (Пауза.) Андрей Романович! Уверяю вас... Он всегда был мягкий, добродушный, нерешительный парень... Он покричит, поволнуется, а потом — остынет и придет к нам с повинной...
Скрыпнев. Хорошо, если так... А если нет?
Грановский молча разводят руками.
ЗАНАВЕС