Как дуэлянт - непобедим.
Как вольнодумец - нетерпим.
Три человека с извинениями пробирались между столиками, явно направляясь к нам.
Видимо, узнав издателя “Юманите” товарища Фажона и его Главного редактора товарища Анри Стиля с молодым человеком в очках с тонкими ободками, наш собеседник заторопился и вскочил с места:
– Честь имею! Надеюсь на содействие. Привет Белокаменной, – и четко повернувшись на каблуках, удалился, уводя своего курносого отпрыска, наверняка уверенный, что говорил с тем, с кем надо, раз тот общается с первыми коммунистами Франции.
Пришедшие поздоровались с нами и, взяв еще один стул от соседей, уселись за наш столик.
– Итак, дорогой автор “Иль де фе”, – объявил Фажон, достав из портфеля бутылку шампанского и мигнув официанту, - выпьем за ваш роман, публикуемый в нашей газете фельетонами, как привык так печататься сам Александр Дюма-отец!
Сразу два переводчика Виталий и молодой спутник руководителей “Юманите” перевели мне по-русски слова француза.
– Это вместо гонорара, – тихо добавил Виталий.
– Я горжусь этим! – воскликнул я, разумеется, ни на какой гонорар за свой “Пылающий остров” в “Юманите” не претендуя.
– Спасибо Мишелю, – сказал Анри Стил, наполняя появившиеся бокалы. – Это он раскопал и перевел ваш роман, а мы сочли его “политическим оружием”.
Никогда не пьющий, я не счел возможным отказаться, и даже сам предложил второй тост:
– За Париж!
– За социалистический Париж, – поправил Фажон.
– О, дорогой товарищ писатель, вы еще не знаете Париж, историю Франции, ее великих людей. Не полководцев, устилавших трупами Европу, а ее художников, поэтов, музыкантов, вольнодумцев и даже непревзойденных дуэлянтов. Великую теорему нашего гениального математика Пьера Ферма ученые всего мира не могут доказать столетиями, а государственные деятели не решаются принять его предложение заменить войны кровавые, войной математических умов.
– Или шахматных, – вставил я, и Виталий с видимым удовольствием перевел мои слова.
– Или шахматной дуэлью, – согласился французский писатель. – Уверен, что первый дуэлянт Парижа Сирано де Бержерак согласился бы с вами. Был он человеком непостижимой ловкости и отваги, и доказал это, сражаясь один против ста вооруженных противников. Он отказался от своей победоносной шпаги во имя идей Кампанеллы и своих саркастических трактатов, где высмеивал современность и удивительно точно предсказывал достижения нашего далекого для него времени.
– Но ведь ваш поэт Ростан представил Сирано бескорыстным романтиком, сочинявшем пламенные стихи своей возлюбленной, отступившись от нее из-за своего безобразного носа, а свой взлет поэтической души приписал бездарному красавчику.
– Не был таким слюнтяем Сирано – вспылил Анри Стил. – И я представлю вам тому доказательство.
И он протянул мне через стол измятый газетный листок.
Он назывался “СИРАНО ДЕ БЕРЖЕРАК”.
– Это фронтовая газета бойцов Сопротивления, издавалась в маки во время гитлеровской оккупации Франции. Так неужели вы думаете, что отец Мишеля, бывший там вместе с ним, погиб под знаменем не героя, а слюнтяя. Мишель хоронил отца вместе с русским офицером, обучившим мальчика своему языку.
– Значит, Сирано был поистине героем и даже участником будущего Сопротивления!
– Вот, вот! – подхватил Анри Стил. – Я хотел бы вслед за “Иль де фе” напечатать роман о Пылающем человеке - Сирано де Бержераке, восстановив его доброе имя смельчака-шпажиста и мечтателя. И мы снова встретимся с вами здесь, среди поэтов и дуэлянтов...
– В Париже! – закончил я пылкую речь француза, так увлекшего меня, что я пообещал своим новым друзьям написать такой роман.