Глава седьмая
«ОБЩЕСТВО ПЛАВАЮЩЕГО ТУННЕЛЯ»

Тяжелое серое небо осело над городом. Отточенная вершина Эмпайр-стейт-билдинга, зазубренная Рокфеллер- центр глубоко вонзились в рыхлое облачное тело. Между каменными домами-башнями небо низко прогибалось к земле, истекая мелкими каплями дождя.

К подъезду большого отеля на Седьмой авеню в Нью- Йорке один за другим подкатывали заново отлакированные водой автомобили. Полисмен следил за тем, чтобы машины тотчас же отъезжали, уступая место новым.

Несмотря на непрекращающийся дождь, на тротуаре толпились люди. Мужчины подняли воротники пальто, женщины накрыли головы прозрачными капюшонами, напоминающими ку-клукс-клановские, спасая не только шляпы и художественные прически, но также и драгоцен­ную краску лица.

На дверях отеля висела афиша, приглашавшая леди и джентльменов воспользоваться услугами отеля и его ре­сторана именно сегодня, так как в этот день здесь состо­ится столь знаменитое собрание «Общества плавающего туннеля».

У подъезда остановился дельфинообразный, самый мод­ный и самый шикарный автомобиль. Из него выскочил де­ятельный мистер Медж.

Засверкали вспышки магния. Фотографы запечатлели респектабельную фигуру широко шагающего мистера Мед- жа. Он на бегу бросал ответы обступившим его репортерам.

Метрдотель величественно спускался со второго этажа, еще издали низко кланяясь. Полицейские в мокрых капю­шонах стали оттеснять любопытную толпу.

Подлетел низкий, словно придавленный к мостовой, спорт-кар нежно-розового цвета; из-за руля выпрыгнула мисс Амелия Медж. На лице ее застыла привычная оба­ятельная улыбка, а в прищуренных глазах крылось тор­жество.

— О! Сам мистер Кандербль прибыл на учредительное собрание. Это уже реклама!

Привезти Герберта Кандербля на заседание на глазах у публики входило в планы мисс Амелии Медж. О! Мисс Амелия Медж не только хотела, но и умела торжествовать! Но главное было еще впереди.

Герберт Кандербль, сопровождаемый мисс Амелией, скрылся в подъезде, не удостоив подлетевших репортеров даже поворота головы.

Автомобили прибывали один за другим, привозя извест­ных инженеров, промышленников. Седые виски, безуко­ризненные костюмы, лакированные ботинки, палки с зо­лотыми набалдашниками, благородные, чисто выбритые лица и энергичные складки у губ.

По толпе любопытных пронесся легкий ропот. Взоры всех устремились вдоль улицы.

Из-за угла показалась высокая тощая фигура человека с зонтиком. Он шел неторопливо, словно прогуливаясь.

К нему бросилось несколько человек, по-видимому ре­портеров.

— Если президент Вашингтон ездил на шестерке ло­шадей, то его преемник, президент Джефферсон, пришел в Белый дом пешком, — сказал один из них, стараясь во что бы то ни стало обогнать другого.

Репортеры обступили пешехода, который по-старомод- ному отвечал каждому на приветствие, всякий раз снимая шляпу.

— Мистер Мор...

— Мистер сенатор...

— Несколько слов для «Нью-Йорк таймс». Что вы ду­маете о создании «Общества плавающего туннеля»?

— Как вы думаете, мистер сенатор, будет ли иметь зна­чение вопрос о плавающем туннеле во время президентских выборов?

Сенатор Мор остановился, держа высоко над собой зон­тик.

— Я полагаю, джентльмены, что всякий вопрос, каса­ющийся благосостояния нации, играет роль при народном голосовании. Таковы благородные традиции старой амери­канской демократии.

— Благодарим вас, мистер Мор. Вот слова, достойные Вашингтона и Линкольна.

Сенатор Мор с высоты своего роста строго посмотрел на репортеров.

— Президенты Вашингтон и Линкольн никогда не про­износили громких слов, джентльмены; они действовали во имя народа.

И он пошел по направлению к отелю, по-прежнему вы­соко держа зонтик над головой.

Полицейские оттеснили толпу, освободив ему проход. Старик под одобрительный ропот присутствующих скрылся в подъезде.

Одновременно к подъезду подъехали два автомобиля; из одного из них выпорхнула маленькая японка. Следом за ней вышел пожилой невысокий мужчина. На тротуаре они столкнулись с двумя джентльменами из другого кара.

Послышались свистки и рукоплескания: то и другое вы­ражало у американцев одобрение и симпатию.

— Русские инженеры! — выкрикнули в толпе.

О-Кими шла с Андреем.

— Вот мы опять встретились. Вы каждый раз забываете меня.

— Нет, нет, — смущенно сказал Андрей. — Я, кажется, припоминаю...

— Так же сказали вы и в прошлый раз, — медленно произ­несла О-Кими. Потом добавила громко: — Смотрите, как вас любят американцы. Они чтят автора величайшего проекта.

— Нет, леди, я думаю, что не только это. Они видят во мне и моем брате представителей страны, которую им хо­чется приветствовать.

О-Кими быстро вскинула ресницы.

— Да, это верно, — тихо сказала она и еще тише до­бавила: — И я тоже присоединяюсь к ним.

Швейцары снимали пальто с молодых людей.

— Вы читали мою последнюю статью о вашем проекте? Я послала ее вам.

— Статьи поступают к брату. Он перечитывает их все.

О-Кими умышленно задержалась у зеркала. Чуть скосив глаза, она увидела, что Андрей стоит в нерешительности: Усуда и Степан Григорьевич уже поднимались по лестнице. Значит, он ждет ее.

О-Кими улыбнулась Андрею и, подойдя к нему, сказала:

— Я рада, что мы встречаемся с вами в такой день. Создание «Общества плавающего туннеля» — первый шаг к осуществлению вашей мечты.

— Да, вы правы. Это первый шаг к тому, чтобы амери­канская техника также приняла участие в строительстве.

Андрей чувствовал себя очень неловко в обществе О-Кими. Но у него не хватало духу покинуть ее. Они вме­сте поднялись по лестнице.

Степан Григорьевич с Усудой шли впереди.

— Мы благодарны вам, господин Усуда, — как всегда, неторопливо говорил Степан Григорьевич. — Ваши статьи о проекте подводного плавающего туннеля доказывают, что вы ясно сознаете его значение.

— Конечно, уважаемый мой молодой друг. Я благодарен за ваше высказывание.

Усуда улыбнулся; при этом нос его смешно сморщился, узкие же глаза оставались по-прежнему серьезными.

— Но борьба уже начинается, господин Корнев, — про­должал он. — Извините, читали ли вы сегодняшний номер газеты «Солнце»? Это наиболее консервативный орган.

Степан Григорьевич и Усуда вошли в длинный зал, одна из стен которого, сделанная целиком из зеркального стекла, была совершенно прозрачна — через нее виднелась улица. Два ряда длинных столов занимали почти все неумеренно украшенное золотом помещение. Приглашенные расхажи­вали в одиночку по залу или, собираясь группами, громко говорили и смеялись.

Усуда развернул перед Степаном Григорьевичем газету.

— Окажите благодеяние, выслушайте: «Сегодня, в по­следний день Нью-Йоркской выставки Реконструкции мира полезно подвести итоги. Бросается в глаза, что наряду с та­кими ценными вкладами в технику, как автоматизирован­ный секретарь и другие промышленные, а также военные работы, на выставке были представлены вредные утопи­ческие проекты, вроде большевистского полярного моста, которому уделяется, несомненно, ничем не оправдываемое внимание. Не говоря уже о технической абсурдности этой затеи, мы укажем лишь на совершенную бессмысленность соединения Аляски с удаленным пунктом Восточной Ев­ропы. Экономическая невыгодность создания транзитной точки в Европу на отдаленном севере американского кон­тинента ясна сама по себе и не требует никаких коммен­тариев».

Усуда посмотрел на Степана Григорьевича. Едва замет­ная усмешка пробежала по лицу Корнева.

— Извините, господин Корнев. Позвольте предостеречь вас: самое опасное в борьбе — это недооценить врага.

— Кого вы имеете в виду, господин Усуда? — вежливо спросил Степан Григорьевич.

Усуда показал пальцем на газету.

— Того, кто заказал, извините, эту статью — океанские пароходные компании.

К Степану Григорьевичу подошел Кандербль и дружески хлопнул его по плечу.

— Хэлло, Стэппен! Мне надо сказать вам пару слов. — Он отвел его в сторону. — Все идет прекрасно. Я уже передал заказ в одну из своих мастерских. Через два месяца я сообщу вам в Россию о результатах.

— Я не сомневаюсь в них, мистер Кандербль.

— О’кей! Мне нравится ваша уверенность. Но, несмотря на это, вам придется подождать с опубликованием наших технических планов.

— Мне несколько неприятно, что я не ставлю в извест­ность своего брата. Ведь проект принадлежит нам обоим, — серьезно сказал Степан Григорьевич.

Кандербль рассмеялся и похлопал его по плечу:

— О’кей, Стэппен! Вы хороший старший брат! В свое время мне был бы очень полезен такой брат... когда я толкал груженные углем вагонетки. Мне пришлось пробивать себе дорогу одному.

Степан Григорьевич сделал движение, чтобы возразить, но американец не стал его слушать.

Мисс Амелия Медж сидела неподалеку и, закинув ногу на ногу, нервно курила папиросу. Она поглядывала на Кан- дербля взглядом охотника, уверенного, что дичь никуда не уйдет от него.

Мисс Амелия была убеждена, что ненавидит этого че­ловека. Герберт Кандербль заинтересовался Арктическим мостом? Прекрасно, мистер инженер! Постараемся сделать это действительно мечтой вашей жизни; отец тем временем станет во главе строительства, а там посмотрим...

Мисс Амелия глубоко затянулась, сощурила глаза и трях­нула локонами, потом бросила папиросу на пол.

Гости стали усаживаться за стол. Около каждого прибора лежала карточка с фамилией приглашенного. Андрей и Сте­пан Григорьевич сидели по обе стороны мистера Меджа. Рядом с Андреем оказалась О-Кими, а за ней — Усуда. Со­седями Степана Григорьевича были Амелия Медж и Герберт Кандербль. Лакеи в парадных фраках выстроились позади гостей, готовясь угадывать их малейшее желание.

Мистер Медж поднялся. Лицо его было торжественно.

Разговоры постепенно затихли. Лакеи, ловко изворачи­ваясь за спинами сидящих, наполняли бокалы.

— Уважаемые леди и джентльмены! Я счастлив, что при­шлось поднять первый кубок на нашем обеде — учредитель­ном заседании «Общества плавающего туннеля».

Я поднимаю этот кубок не только за начало деятельно­сти, но и за его конец — за осуществление русскими и аме­риканцами грандиозного проекта подводного плавающего туннеля между Аляской и Россией. Я пью за успех и победу технической мысли!

Мистер Медж был безусловно и прост и великолепен. Все встали со своих мест и подняли бокалы.

Мистер Медж вдохновенно продолжал:

— Уважаемые члены общества! Сегодня последний день существования Нью-Йоркской выставки Реконструкции мира. Сегодня перестанет существовать выставка мечтаний; и сегодня же начнет жить и действовать организация, при­званная превратить самые смелые мечтания современности в современную действительность.

Раздался гром аплодисментов и пронзительные одобри­тельные свистки. Воодушевленный мистер Медж повысил голос:

— Недалеко то время, леди и джентльмены, когда во­прос «за» или «против» плавучего туннеля будет опреде­лять политическое лицо любого общественного деятеля: стремление его к прогрессу или злобно-упрямое желание всунуть палку в колесницу блистательной истории. Я еще раз поднимаю бокал, чтобы не только наши дети или вну­ки, — мистер Медж с любовью посмотрел на Амелию, — но и мы сами, вот эти самые ребята, что сидят здесь, могли бы, как по волшебству, перенестись из Аме...

Очевидцы утверждают, что именно в этом месте бле­стящая речь председателя только что возникшего общества была прервана столь необычным образом.

Мистер Медж покачнулся и сделал судорожное дви­жение ртом, словно ловил воздух. Задребезжала посуда, со звоном вылетели оконные стекла. На пол посыпались осколки тарелок и блюд, из разбитых бокалов по скатерти разливалось вино.

Мисс Амелия взвизгнула, и этот визг заглушил все: и гро­хот бьющейся посуды, и треск выстрелов, доносящихся с улицы.

Вскочив, Степан Григорьевич поддержал раненого ми­стера Меджа.

— На пол, на пол ложитесь! — послышалась спокойная команда высокого старика.

Все бросились на пол. Многие сжимали в руках вил­ки и салфетки. Некоторые стонали; может быть, они были ранены.

В это время по Седьмой авеню, не нарушая правил уличного движения, проезжали автомобили, наружно ни­чем не отличавшиеся от миллионов других американских автомобилей. Пользуясь тем, что светофор был открыт, они неторопливо двигались мимо зеркальных окон отеля и выпускали по ним очереди из ручных пулеметов. Все это происходило на глазах у джентльменов под зонтиками и по­лицейских, толпившихся около отеля.

Один из полицейских насчитал восемнадцать автомо­билей, которые из восемнадцати пулеметов обстреляли обед-заседание. Полицейский был истинным американцем и впоследствии гордился, что этот «его» случай превосходит по размаху инцидент 1926 года в квартале Цицеро горо­да Чикаго. Ведь тогда, уверял он, колонна автомобилей, обстрелявшая из ручных пулеметов отель “Гоуторн”, где помещалась штаб-квартира бандита Аль-Капоне, состояла всего лишь из четырех машин, а здесь целых восемнадцать!

Члены вновь организованного общества лежали под столом. Лишь посредине зала возвышалась тощая фигура сенатора Мора, скрестившего руки на груди.

Андрей заметил, что рядом с ним лежит О-Кими. Ее миндалевидные глаза были почти круглыми.

По другую сторону стола неуклюже скорчился Герберт Кандербль. Амелия Медж держала его за руку. Нет! Она не позволит ему умереть от шальной пули. Он еще нужен ей, этот несносный гордец, унизивший ее. Она еще насладится местью!

Стрельба прекратилась.

О-Кими умелыми руками делала перевязку мистеру Мед- жу. Пострадавших было сравнительно немного. Сенатор Мор, раненный в руку, отказавшись от помощи, сам делал себе перевязку.

Улыбаясь, он говорил:

— Я научился этому еще в штате Монтана, когда меня придавило срубленным деревом. Тогда я был один, и по­неволе мне пришлось обходиться без посторонней помощи.

— Мистер сенатор был еще два раза ранен во время Первой мировой войны, — заметил кто-то из гостей, по­додвигая Мору стул.

Старик сел и, видя, как дрожащие лакеи собирают раз­битую посуду, сказал:

— Вот к чему приводит боязнь правительства ограничить так называемую «личную свободу» американцев. С толпой надо обращаться, как с детьми: любовно, строго, заботясь об их благе. Нельзя детям играть с ножами, нельзя любому желающему американцу позволить разъезжать с ручным пулеметом, продающимся в каждом магазине.

— Мистер Мор, что же произошло? Что случилось?

Старик отечески посмотрел на вопрошавшего.

— Свободная конкуренция, джентльмены. Кое-кто заинтересован в процветании пароходных линий, а не в создании нашего общества. Этих людей не занимает про­гресс нации: они живут лишь ради личной выгоды. Нечего удивляться поэтому методам, заимствованным у гангсте­ров. Нет, все, все в стране надо исправлять! Конкуренцию надо делать подлинно свободной, а не позволять злонаме­ренным людям, как им угодно, свободно конкурировать. Но мы призовем к порядку этих людей, мы докажем, что Америка прежде всего страна здравого смысла! Репортеры поспешно записывали импровизированную речь маститого сенатора.

Воодушевление понемногу возвращалось к членам но­вого общества. Начали даже поговаривать о продолжении заседания, но вдруг какое-то известие пронеслось из одного конца зала в другой.

Люди перешептывались, пожимали плечами, удивля­лись, возмущались, посмеивались — словом, реагировали каждый по-своему. Многие стали поспешно прощаться.

В первый момент сообщение не коснулось братьев Кор­невых. Степан Григорьевич был занят Андреем, который старался скрыть рану. Его выдала О-Кими: увидев кровь на рукаве Андрея, она стала настаивать на перевязке. Андрей отказывался, и О-Кими обратилась за помощью к Степану Григорьевичу.

Степан Григорьевич встревожился.

— Андрейка, ну ведь ты же не маленький! Сними пид­жак... Надо сделать перевязку, — заговорил он с неожидан­ной теплотой.

Андрей долго упрямился, но, взглянув на О-Кими и на озабоченное лицо брата, он почувствовал себя неловко, смутился и послушно стал стягивать пиджак. Степан Гри­горьевич и О-Кими помогали ему.

Вдруг они услышали слова: «...выставка... толпа... раз­рушение...»

О-Кими первая поняла, что произошло. Она вырази­тельно посмотрела на Степана Григорьевича.

— Мне нужно быть там, — сказал он выпрямляясь.

Андрей, ни слова не говоря, стал натягивать пиджак.

— Мистер Эндрью, я же не кончила перевязки... мистер Эндрью!.. — запротестовала О-Кими.

Но Андрей уже вставал с кресла.

— Ты останешься здесь, тебе нельзя, — сказал Сте­пан Григорьевич тоном, каким говорят с непослушными детьми.

Андрей, не отвечая, застегивал пуговицы пиджака.

Степан Григорьевич понял, что уговаривать брата бес­полезно. Почти бегом они направились к выходу. О-Кими с тревогой смотрела им вслед.

Дорогу Корневым преградил полицейский офицер.

— Джентльмены, осмелюсь предложить вам свою по­лицейскую машину. Я могу не задерживаться у светофоров и доставлю вас скорее всех.

— Благодарим, мы охотно воспользуемся вашей любез­ностью, сэр, — сказал Степан Григорьевич.

Корневы вместе с полицейским офицером покинули зал.

Усуда подошел к дочери. Ничто не ускользнуло от него в поведении Кими-тян. Он не сказал ни слова, но тяжело вздохнул и пожалел, что привез ее в Нью-Йорк.

 

пред.             след.