Глава восьмая
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ

Вой сирены не смолкал ни на минуту. Полицейские, еще издали заслышав этот вой, останавливали движение. Со страшным свистом проносилась мимо них расстилаю­щаяся, припавшая к мостовой машина с кремовым верхом. Прохожие с любопытством оглядывались. Они еще ничего не знали о том, что происходит на выставке, иначе тоже бы мчались туда, чтобы оказаться в числе двух миллионов американцев, принявших участие в событиях последнего, самого знаменательного дня выставки.

— Это возмутительно! — горячился Андрей. — Что же смотрит полиция, ответьте мне, сэр? Как вы можете оста­ваться безучастным?

— Иногда полиция бессильна, — ответил полицейский офицер, отрывая картонную спичку и закуривая. — Мы ищем по опыту Чикагской выставки 1931 года, что наше вме­шательство все равно не даст никаких результатов. Что мож­но сделать с сотнями тысяч американцев, воодушевленных одним общим и к тому же вполне понятным намерением.

— Ему это понятно! — воскликнул Андрей по-русски. — Наверное, он и сам спешит туда за тем же.

Подъезжая к территории выставки, автомобиль едва смог пробраться через густую толпу возбужденных людей и бро­шенных в самых недозволенных местах машин. Только над­рывный визг сирены и ковбойская лихость полицейского драйвера позволили Корневым добраться почти до самых турникетов.

Дальше двигаться было невозможно. Поблагодарив по­лицейского офицера, братья смешались с толпой.

Толпа колыхалась из стороны в сторону, как волны при­боя. Дюжие американцы — любители бейсбола и бокса, тоненькие леди, суровой диетой добившиеся мальчишеской фигуры, монашки с любопытными глазами, бизнесмены, не знающие, куда девать деньги, и люди, не знающие, от­куда их взять, — стояли рядом, плечом к плечу. Они дружно качались, беспомощно повторяя движение своих соседей. Все кричали, свистели, напрягались изо всех сил, наступали друг другу на ноги, сшибали с соседей шляпы и очки, но не ссорились. Они только прилагали все усилия, чтобы тоже попасть на Нью-Йоркскую выставку в последний день ее существования.

Андрею больно сдавили раненое плечо, и он едва удер­жался от крика. Степан, стараясь защитить его, говорил:

— Проталкиваться вперед не надо. Когда качнет вперед, двигайся со всеми, качнет назад, держись за меня. Толпа будет нас обтекать. Береги плечо.

Степан Григорьевич оказался прав. В то время как все окружающие стремились вперед, братья отдавались на волю своих соседей. Но как только люди, теряя равновесие, бес­помощно подавались назад, Корневы старались держаться на прежнем месте, и толпа действительно «обтекала» их, как инородное тело.

Кассиры не успевали взимать входную плату. Люди со­вали деньги контролерам и полицейским или попросту бро­сали их в поставленные ящики. Турникеты вращались стре­мительно, как вентиляторы. Люди высыпали на территорию выставки, как песок из саморазгружающихся вагонов.

У входа братья столкнулись с посетителями, возвращав­шимися с выставки. Даже Степан Григорьевич не мог сдер­жать улыбки, глядя на этих людей, самым странным образом нагруженных необыкновенными предметами.

Мокрый от пота, счастливо улыбающийся толстяк та­щил голову какого-то робота, похожую на шлем с рыцар­ским забралом. Веснушчатый мальчишка победно разма­хивал отломанной от статуи рукой. Пастор в черной паре с накрахмаленным стоячим воротничком бережно нес стеклянную дощечку с надписью «Не входить». Девушки в долларовых шляпках прижимали к груди букеты только что сорванных с клумб цветов. Китайцы из американских прачечных несли какие-то вазы. Джентльмены в мягких фетровых шляпах хвастались друг перед другом отвин­ченными гайками, болтами, рычагами. Негр-лифтер нес легкую складную лесенку. Какой-то бледный человек ка­тил перед собой тачку; из нее торчали: автомобильная по­крышка, деревянный индийский божок и обыкновенный поднос из кафетерия.

Степан Григорьевич незаметно поддерживал Андрея, на которого это зрелище производило угнетающее впечатле­ние. Степан Григорьевич говорил:

— Не удивляйся, Андрейка. Американцы склонны к экс­центричности. В данном же случае это стало своеобразной традицией.

Они проходили теперь мимо павильонов. Большое окно в одном из зданий было выбито, и им пользовались как две­рью. Снаружи было видно, что около экспонатов копоши­лись люди. С одинаковым усердием орудовали захваченны­ми из дому инструментами и джентльмены, и мальчишки, и техасский ковбой, и нарядная леди.

— У них это называется «любовь к сувенирам», — про­должал Степан Григорьевич. — В последний день существо­вания Чикагской выставки толпа в несколько десятков ты­сяч человек растащила все павильоны по кусочкам. Иметь в качестве сувенира хотя бы обломок кирпича с выставки стало в Америке обязательной модой.

Близ одного из павильонов, у длинных столов с раз­ложенными на них странными предметами, образовалась огромная толпа.

— Леди и джентльмены, — слышался голос служаще­го павильона, — приобретайте сувениры! Только что от­винченные гайки. Подлинные мелкие экспонаты. Реле от автоматического секретаря. Электрические выключатели. Все подлинное и разобрано специально для удобства по­сетителей.

Братья прибавили шагу. Вдали уже виднелся Советский павильон. Толпа около него стояла так плотно, что Степан Григорьевич остановился в нерешительности. Но Андрей, не оглядываясь, бросился вперед.

Советский павильон был закрыт, но люди, видимо, по­рывались пройти в него. Слышались крики, свистки.

Особенно старался маленький пронырливый человек с тоненькими усиками над приподнятой верхней губой.

— Джентльмены! — кричал он. — Никто не вправе пре­пятствовать желанию свободных американцев. Если мы изъ­явили свою волю и решили так весело закончить мировую выставку, все павильоны должны быть открыты, все экс­понаты — принадлежать нам. Кто противится нашей воле, тот будет уничтожен!

Андрей пытался сдержаться, но маленькие усики и кри­кливый голос вывели его из себя.

— Мерзавец! — крикнул он по-русски.

Маленький человек продолжал бегать по мраморным ступеням и кричать:

— Разбивайте окна! Ломайте двери! Разносите на кусоч­ки этот ненавистный павильон! Нам не нужны большевист­ские проекты, нам не нужны их сувениры! Мы сровняем павильон с землей!

— Ломайте двери! Бейте окна! Хэлло!

— Стреляйте в виадук! Разобьем этот аквариум!

— Эгей! Берите камни!

— Назад! Назад! — закричало несколько человек, вы­рвавшихся из толпы к стенам павильона. Они взбежали по широчайшей лестнице и остановились под стеклянным виадуком. Над их головами висела ажурная арка Арктиче­ского моста.

Люди на ступеньках и толпа некоторое время переру­гивались.

Андрей уже не помнил себя. Видя близкую гибель моде­ли своего сооружения, он потерял власть над собой,

— Бейте... бейте каждого, кто попытается войти! — кри­чал он, силясь пробиться вперед.

Степан Григорьевич удерживал его.

— Андрейка, остановись! Мы не должны вмешиваться.

Андрей рванулся вперед. Степан Григорьевич на мгно­венье выпустил его руку. Этого было достаточно, чтобы Андрей скрылся в толпе, ринувшейся вверх по лестнице. Впереди бежал человек с тоненькими усиками.

— Долой! — кричал он. — Прочь с дороги! Никто не смеет препятствовать желанию американцев! Бейте стек­ло проклятой модели! Мы не хотим моста в Европу! Нам хватит Америки!

Андрей, не помня себя от гнева, бросился к маленькому человеку. Но он не успел добежать. Какой-то здоровяк опе­редил его. Он нанес короткий удар снизу в челюсть человеку с усиками и сбросил его по ступеням. Внизу его с хохотом поймали. Толпа снова бросилась к виадуку. На ступеньки полетели шляпы. Послышались ругательства. Мужчины сбрасывали пиджаки.

Степан Григорьевич видел, как завертелся светлый пид­жак Андрея в общей свалке. Ему показалось, что на мгно­венье мелькнуло кровавое пятно на рукаве.

Защитники павильона медленно отступали. Над толпой угрожающе поднялись палки с красивыми дорогими набал­дашниками. Степан Григорьевич не видел больше Андрея: значит, тот упал.

Никак нельзя было предполагать такой силы в Степане Корневе. Он раздвигал толпу, словно это были дети. Аме­риканцы изумленно оглядывались, но, видя холодный, устремленный вперед взгляд и чувствуя на плечах железное прикосновение его пальцев, невольно отступали.

Степан был уже на лестнице. Под ногами валялись люди. Кто-то налетел на него, но он легко отбросил нападавшего в сторону. Он искал глазами брата.

Андрей лежал на ступенях; лицо его было мертвенно­бледно, кожа обтянула выступающие скулы.

Степан Григорьевич нагнулся и поднял брата. Толпа расступилась, пропуская его. Неожиданно наступило пере­мирие.

Защитники павильона отошли под виадук. Наступающие скатились к нижним ступеням. Люди смущенно оглядывали друг друга.

— Да здравствует Арктический мост! — крикнули под виадуком.

— Долой! Эгей! Бей!

Снова дрогнула толпа внизу и неуверенно стала под­ниматься по лестнице.

Степан Григорьевич, выбравшись из давки, спустил ношу на землю. Положив голову брата на колени, он стал гладить его волосы. Андрей не двигался.

Со стороны виадука доносились крики и вой дерущих­ся. Там снова началась свалка. Но защитников павильона становилось все больше, и они не собирались отступать.

Бешено загудел автомобиль. Степан Григорьевич поднял голову. Он увидел, как через толпу, раздвигая радиатором люден, ехал лимузин. Позади него оставалась свободная до­рожка. Степан Григорьевич встал, чтобы лучше видеть. Он заметил, что по этой дорожке идет кто-то, на целую голову возвышающийся над толпой. Степан отчетливо различил идущего без шляпы седого джентльмена.

Автомобиль доехал до лестницы, но не остановился. Громко затрещал мотор, машина стала взбираться по сту­пенькам.

Седой человек не спеша следовал за машиной.

Еще через несколько мгновений Степан Григорьевич увидел, как два или три человека подсаживали старого джентльмена, помогая ему взобраться на крышу лимузина.

Появление высокой тощей фигуры с седыми развева­ющимися волосами, размахивающей закрытым зонтиком, вызвало долгий шум. Наконец голоса стихли.

— Джентльмены, — торжественно произнес старик, — когда я был мальчишкой, мой отец привез на ферму боль­шую бутыль. В то время я увлекался стрельбой из лука. Воображая себя индейцем, я решил, что в проклятой бу­тыли — спирт, которым отец решил споить моих братьев индейцев. Я разбил бутыль с третьей стрелы. Оказалось, что в бутыли было какое-то лекарство. Отец должен был отнести его в соседнюю индейскую деревню, в которой все население хворало. Так я услужил братьям индейцам.

Седой джентльмен выразительно посмотрел вверх, где виднелся удивительный стеклянный виадук.

Не столько рассказ старика сенатора, сколько его взгляд вызвал в толпе волну смеха. По-видимому, настроение ме­нялось.

Сенатор Мор, заметив только сейчас, что он без шляпы, а дождь продолжает накрапывать, деловито раскрыл зонтик и, высоко держа его над головой, продолжал:

— Вы хотите уничтожить модель подводного плаваю­щего туннеля. А знаете ли вы, что в этой огромной и сте­клянной бутыли? Лекарство. Лекарство для многих мил­лионов американцев, не могущих найти себе применение. Лекарство это — работа. Огромная работа для всех отраслей промышленности, для многих миллионов американцев. Ра­бота — это доллары для каждого из вас. Доллары в карма­нах — это залог счастья. Для нашего счастья выгодно не ломать модель Арктического моста, а строить Арктический мост. Это оживит нашу промышленность, уменьшит без­работицу, поведет к новому процветанию, к новому просперити. Так кто же из вас против собственного счастья? Вытолкните его сюда передо мной. Пусть все на него по­смотрят.

Толпа засмеялась.

— Нет! Нет таких! — послышались голоса.

— Будем строить подводный туннель.

— Вместе с сенатором Мором.

— Правильно, старина!

— Да здравствует сенатор Мор!

Степан Григорьевич знал, как любят американцы своего старого сенатора. Он нисколько не удивился, когда старика сняли с крыши машины и на руках понесли вниз по сту­пеням и дальше по аллее. Толпа росла, как горная лавина.

— Построим туннель!

— Да здравствует Америка и новые времена просперити!

Андрей пришел в себя.

— Степан, — сказал он тихо, — что произошло?

— Американцы провели совещание по поводу Аркти­ческого моста.

Андрей приподнялся на локте.

— Но кто, кто защитил Арктический мост?

— Не знаю... Там было много людей.

— А я знаю, кто защитил павильон, кто кричал «да здравстствует Арктический мост!».

— Кто? — насторожился Степан.

Андрей посмотрел в лицо брату.

— Американцы, — сказал он серьезно, — американцы.

Конец первой части

 

пред.             след.