Глава пятая
ОРЕЛ

Козы одна за другой поднимались по скалистой круче. Их красивые силуэты на мгновенье появлялись на выступе и вдруг исчезали. Камешки сыпались из-под их стройных, сильных ног.

Следом за козами в гору шел человек. Вероятно, это был пастух — чабан. Он покрикивал громким, гортанным голо­сом, иногда подхватывал катившийся камешек и бросал его вслед убегавшим животным.

Останавливаясь, он пел. Откинув одну руку с длинным горным посохом и заложив другую за голову, он смотрел куда-то вверх и выводил странные, переливные ноты.

Потом, смеясь, может быть над самим собой, он бегом догонял свое стадо.

Козы белыми пятнами рассыпались по зелени неболь­шого горного луга. Чабан неторопливо шел за ними, сшибая концом посоха большие яркие цветы.

За лужайкой снова начинался скалистый подъем. По крутому, почти неприступному скату чабан взбирался лег­ко и быстро. Видимо, от его недавней тяжелой болезни не осталось и следа. А ведь только полгода назад он не мог двигаться и лежал, прикованный к постели.

Горец достиг крохотной площадки, поперек которой едва можно было улечься во весь рост.

Как легко, как глубоко дышится в горах, как хорошо чувствовать, что вновь в твоих мышцах былая сила, что не кружится больше голова, не немеют руки и ноги! Нет, нельзя было так безрассудно перегружать себя, надо пом­нить о старом ранении в позвоночник. И самое главное, надо воспитать в себе внутреннюю силу, которая помогла бы выдерживать такие удары, как катастрофа в Баренце­вом море.

Андрей лег на спину, стал смотреть в далекую, бесконеч­но прозрачную и удивительно чистую синеву.

Какая это была буря! Пожалуй, капитан был прав, требуя сбросить трубы в море. Конечно, сейчас, лежа среди вели­кой тишины, можно соглашаться с капитаном Михайловым, с радиограммой Седых, но в тот момент!..

Андрей приподнялся на локте и стал смотреть в даль. Там, на горизонте, поднималась волнистая гряда, а за ней в сгущенной серой дали вырисовывались неощутимые очер­тания пика.

Ранним утром этот пик исчезал. Тогда можно было пред­ставлять себе, что там, внизу, у подножья гор, начинается море, а вдали, в серо-голубой дымке, оно сливается с небом.

Но на самом деле никакого моря не было. Здесь, в На­горном Карабахе, были только одни горы. Но зато какие горы!

Андрей повернулся на спину. В далекой синеве можно было разглядеть неподвижные точки.

Это — орлы. Они парят, словно подвешенные к небу. Когда-то он говорил, что нельзя подвесить к небу мост через Северный полюс. Как давно это было!

Мост через Северный полюс, Арктический мост! Вот уже больше года, как он ничего не знает о судьбе стро­ительства. После катастрофы в Баренцевом море врачи запретили ему не только читать, но даже с кем-либо раз­говаривать о нем. Тогда-то и отвез его Сурен в это глухое местечко в Нагорном Карабахе, к своим родным. Здесь Андрей стал пасти коз...

Да, о чем он думал, глядя на этих орлов? О том, что нель­зя подвесить к небу мост через Северный полюс. А вот орлы подвешены и реют неподвижно. Арктический мост он хотел подвесить ко дну океана. Ну, что же, он и будет подвешен.

Работы, конечно, свернуты, прекращены. Опытный тун­нель не строится. Никто не рискует поставить вопрос о во­зобновлении строительства, да и некому это сделать: ведь нет его, Андрея, нет того, кто мог бы вновь вдохнуть жизнь в утопическую, как, наверное, теперь все считают, идею.

Ну, что ж! Теперь уж не долго осталось ждать. Скоро он вернется. Скоро возьмется с прежней энергией за про­паганду строительства, будет настаивать на новых опытах. Алексей Александрович, конечно, поддержит, в этом нет сомнения. Степан, Сурен снова будут с ним. Аня... Милая, далекая Аня!

Андрей вздохнул и повернулся на бок. Далекий белый пик был виден особенно отчетливо. Залитый солнцем, он блестел, как огромный драгоценный камень.

Почему-то вспомнилось кольцо с алмазом, когда-то по­даренное ему американцем Кандерблем. Андрей сам надел его Ане на палец в тот далекий счастливый день.

Аня... такая родная и близкая недавно и такая далекая теперь!

Как это случилось? Когда появилась первая трещина?

Все началось с того момента, как она бросила Медицин­ский институт, когда занялась своей непонятной, никому не нужной реактивной техникой. Не нужной ему, Андрею, не нужной его Арктическому мосту.

А потом, во время бо­лезни... Разве не могла Аня, такая любимая и родная, разве не могла она прийти к нему, чтобы быть с ним в это тяжелое время?

Ведь за все время они почти не были вместе. Сначала война, госпиталь, флот... Потом Америка, на­конец, Мурманск. А она училась в Москве...

Аня, Аня... Чудесная, гордая и далекая!

Как-то они встретятся сейчас? Ждет ли она его по- настоящему? Письма ее теплы и искренни. Но лучше, если бы вместо писем она сама была здесь.

Он снова повернулся на спину. Ему захотелось еще раз увидеть реющих орлов.

Недавно их было три, а сейчас был виден только один.

Андрей внимательно смотрел на этого неподвижно вися­щего орла. Ему показалось, что птица быстро увеличивается в объеме.

О-о!

Андрей порывисто сел, запрокинув голову.

— Вот так штука! Орел-то, оказывается, особенный!

Орел совершенно явственно опускался. До Андрея от­четливо доносилось жужжание.

Вскочив, Андрей сорвал с себя мягкую широкополую шляпу и, надев ее на посох, стал яростно им размахивать. Теперь можно было отчетливо рассмотреть летательный аппарат. Он был без крыльев. Жужжание, вероятно, вызы­валось огромным горизонтальным винтом, расположенным над фюзеляжем и вращавшимся так медленно, что можно было легко рассмотреть его лопасти. Пропеллер, распо­ложенный на хвосте, тянул не вдоль фюзеляжа, а перпен­дикулярно. По-видимому, он компенсировал реакцию от вращающихся белых лопастей.

Андрей усмехнулся: как быстро он перестал быть пасту­хом и начал мыслить, как инженер.

Но откуда здесь, в Нагорном Карабахе, геликоптер?

С аппарата, вероятно, заметили Андрея. Большой гори­зонтальный винт немного накренился, и геликоптер стал медленно перемещаться по направлению этого наклона. Прямо над Андреем он остановился; большой винт снова занял горизонтальное положение.

Аппарат стал медленно опускаться. Андрей сначала ду­мал, что он приземлится на лужайке, где паслись козы, но геликоптер остановился и повис в воздухе прямо над Ан­дреем. Отворилась дверка фюзеляжа, и оттуда свалилась веревочная лестница, ударив Корнева по руке. Сквозь шум мотора и рев пропеллера он услышал знакомый голос:

— Подожди, подожди! Ва! Не поднимайся, я сам к тебе с неба по ступенькам спущусь.

Через минуту ошеломленный Андрей уже сжимал в сво­их объятиях Сурена.

— Ай, вай, вай! — кричал Сурен, хлопая Андрея по пле­чу. — Какой стал чабан! Настоящий чабан! И шляпа, как у чабана, и глаза, как у чабана, и палка, как у чабана. Только вот горбинка на носу, математически выражаясь, имеет от­рицательный радиус, — кривизна не

в ту сторону. Ну, здорово, товарищ Корнев!

— Сурен, откуда ты? Я тебя за орла принял.

— А разве ты ошибся? Андрей, я за тобой. Пора! По­нимаешь?.. Ну, это я все потом расскажу. Я с собой про­фессора привез. Прямо из Москвы...

— Какой профессор? Почему ты в геликоптере? Откуда этот аппарат?

— Мой старший брат — конструктор Авакян... Знаешь? Ну, вот. До Баку мы на пассажирском самолете с профессо­ром летели. А вот в Нагорном Карабахе, особенно в нашей деревне, посадочных площадок нет. Я у брата его геликоптер на полдня занял. О-о, машина!.. Орел, а не машина!

Сурен задрал голову и закричал:

— Товарищ профессор, давайте спускаться. Только не с парашютом, пожалуйста, а по лестнице. Понимаешь, про­фессор никак не хотел лететь без парашюта. Он мне все не верил, что винт геликоптера, даже если мотор остановится, создает при падении так называемую авторотацию, то есть парашютирующий спуск. Вот он спускается, и парашют за спиной. Прыгайте, товарищ профессор!

На площадку ступил пожилой человек с небольшой бо­родкой. Он поправил очки и внимательно посмотрел на Андрея.

— Пациент? — спросил он. — Очень рад. Вы знаете, я страшно боюсь высоты. Но, ничего, это воспитывает ха­рактер и укрепляет нервы.

— Вы умеете прыгать с парашютом? — поинтересовался Андрей.

— Ни в какой мере. Никогда и не пробовал. — Профес­сор снял очки и стал протирать их носовым платком. — Од­нако, если бы потребовалось, я бы, несомненно, спрыгнул.

— Так почему же вы не тренировались?

Профессор неопределенно пожал плечами.

— Боюсь, — сказал он и вдруг рассмеялся немного вино­ватым детским смехом.

— Профессор, дорогой, у нас очень мало времени. Раз­девайте пациента, а я приготовлю вам обещанный шаш­лык. Ты знаешь, профессор только потому и полетел, что я пообещал ему настоящий кавказский шашлык. Он даже сегодня в Москве не завтракал.

— Это правда, — закивал головой профессор.

Геликоптер тем временем стал подниматься. Плавно от­летев в сторону, он спустился на лужайку. Козы в страхе разбежались, прыгая на почти отвесную стену.

— Как же вы меня здесь нашли? — удивился Андрей.

— А я сначала приземлился в деревне. Мне сказали, что ты пасешь коз и будешь только поздно вечером. Ну, мы и полетели тебя искать. Пока парили там в высоте, я тебя в подзорную трубу высмотрел.

Говоря это, Сурен сломил сухое деревцо и скинул на землю висевшую через плечо сумку.

— А я настоящий шампур в деревне успел срезать. — Су­рен вынул из сумки несколько тоненьких прутиков и при­нялся ловко разжигать костер. — Какое замечательное ме­сто! Шашлык такой же замечательный будет!

Он вынул из сумки сало, мясо, лук, нарезал их кусочка­ми, сложил в припасенные листья и принялся ждать, когда сучья прогорят и появятся угли.

— Ва! — закричал он, вдруг прервав какой-то вопрос профессора. — Одну минуту, пожалуйста, надо перейти сюда.

— Но ведь на нас здесь несет дымом, — попробовал за­протестовать профессор, но Сурен был неумолим.

Сдвинув костер немного в сторону, он на горячую землю положил завернутые в листья кусочки мяса и сала.

Ничего не подозревая, профессор и Андрей перешли на указанное место. Вдруг профессор беспокойно завер­телся.

— Но ведь это же безбожно, Сурен Андроникович! — воскликнул он. — Безбожно и вместе с тем обворожительно!

Раздувая ноздри, он вдыхал умопомрачительный аромат, который ветер доносил от завернутых листьев, лежавших на горячих углях.

— Ва! — закричал Сурен, поднимая палец. — Это такой шашлычный обряд, — только теперь можно кушать шашлык по-настоящему. — И он принялся нанизывать на шампур кусочки мяса, все время приговаривая: — Ай, какой будет шашлык! Ай-ай-ай, какой будет шашлык!

Профессор остался доволен осмотром Андрея.

— Вполне, вполне оправился, — заключил он. — Я ни­когда не подумал бы, что этот воздух может подействовать так благотворно.

— Это не только воздух, профессор, это еще и шаш­лык. Ведь он тут питался только шашлыком и козьим молоком.

— Да, да... козье молоко, в самом деле... Но ваш шашлык лишает меня всех моих профессиональных способностей. Я уже умираю.

— Так и надо перед шашлыком. Вот у меня еще есть вино! О! Настоящее кавказское! В Москве на Арбате купил. Андрей, ты не научился еще пить?

— Нет, не пью по-прежнему. Скажите, профессор, я здоров?

— Вполне, дорогой мой пастух, вполне.

— Значит, я могу теперь спрашивать обо всем? О работе? Об Арктическом мосте?

— Абсолютно обо всем, дорогой, абсолютно.

— Ну, тогда рассказывай! — Андрей схватил Сурена за плечи.

— Подожди, подожди, печенка лопнет. О чем расска­зывать?

— Об Арктическом мосте. Работа законсервирована, ко­нечно. Каково к нему теперь отношение? Можно ли сра­зу по приезде в Москву ставить вопрос о возобновлении строительства?

— Нет, нельзя, — невозмутимо ответил Сурен, протя­гивая профессору прутик с восхитительно пахнущим шаш­лыком и кладя на огонь следующий прутик.

— Почему нельзя? — насторожился Андрей.

— Потому что этот вопрос давно уже поставлен и раз­решен.

— Как так разрешен?

— Имеется правительственное решение продолжать строительство опытного туннеля на Новую Землю, и сей­час мы все корпим над окончанием проекта подводного дока. Понимаешь?

— Какого подводного дока? — нахмурился Андрей.

— Обыкновенного подводного дока. Такая гигантская подводная лодка, внутри которой собирается туннель, а она постепенно отодвигается от берега.

— Постой! — воскликнул Андрей, больно сжимая Су­рену руку. — Как ты сказал?

Сурен взглянул в изменившееся лицо Андрея и расте­рянно замолчал. Рука Андрея, сжимавшая локоть Сурена, вдруг ослабла и упала. Сурен тревожно покачал головой.

— Да, да... понимаю, — прошептал Андрей. — Как же я... Как же я-то не догадался? Док движется под водой и словно соскальзывает с уже готовой трубы? А она все удлиняется и удлиняется?

— Совершенно верно, — кивнул головой Сурен, про­тягивая Андрею шампур с готовым шашлыком.

Андрей взял прутик с шашлыком и стал машинально ковырять им землю.

— Подожди, постой, что ты делаешь? — встрепенулся Сурен.

Вместо ответа Андрей вдруг бросил кулинарное произ­ведение Сурена, вскочил на ноги, но тотчас сел.

— Нет, нет, ничего, — смущенно сказал он, понурив голову.

— Подожди, подожди, — придвинулся к нему Сурен, стараясь заглянуть ему в лицо. — Почему так?

— Ну, вот, видите, — виновато проговорил Андрей. — А я здесь пас коз... Козочек пас...

— Ай-ай-ай, — щелкнул языком Сурен, — как же так ты забыл?

— Что забыл? — нервно спросил Андрей.

— Забыл про подводный док. Ведь ты сам объяснял мне его проект.

— Я? Объяснял? — удивился Андрей.

— Там, в Мурманске, после катастрофы, когда ты в бре­ду лежал, а я около тебя вместо медсестры был...

— Постойте, — поднял руку с шампуром профессор, — это уже почти по моей линии. В бреду рождается новая идея. Превосходно!

— Вот именно, — обрадовался Сурен. — Он в бреду ме­тался и все утонувший туннель вспоминал. А однажды ска­зал: «Ничего, что он утонул... Надо его строить по-другому удлинять с помощью специального подводного дока». По­нимаешь, какую ты умную вещь сказал? Я даже удивился.

— Очень интересно: замечательное изобретение подсо­знательно рождается в мозгу больного.

Андрей сидел ошеломленный и вконец сконфуженный. Теперь он готов был без конца расспрашивать Сурена о под­робностях и технических деталях этого нового, оказывается, им же самим придуманного проекта, но ему было стыдно за свое поведение, столь похожее на вспышку авторского самолюбия и нетерпимости.

Тем временем Сурен наделил его новым шампуром.

— Как же Аня, Сурен? Как же Аня? Что же ты про нее ничего не говоришь? — заговорил, наконец, Андрей.

— Ва! Совсем позабыл, специально для этого прилетел. Меня с запиской послали.

Андрей вскочил. Воздуха, дивного горного воздуха ему не хватало! Он провел рукой по глазам. Сквозь пальцы свер­кнул далекий ослепительный белок.

«Андрейка, славный мой, — прочел он в записке. — Обя­зательно приезжай сегодня, мне это очень важно. Только не позже трех часов дня. Тогда поцелую, и даже очень крепко. Жду. Т в о я    А н я».

— А сколько сейчас времени? — закричал Андрей, по­ворачивая к Сурену сияющее лицо.

— По-московски? — неторопливо поинтересовался Су­рен.

— Ну, конечно же.

— А я думал, по Гринвичу. Не смотри так страшно, успе­ем, я все рассчитал. Садись, дорогой, доедай шашлык, а то в дороге кушать захочешь. Из Баку пассажирский вылетает в одиннадцать часов, а сейчас только девять утра.

Андрей продолжал стоять. Ветер трепал широкие поля его мягкой шляпы. Внизу под ногами расстилалась неболь­шая полянка с белыми пятнышками успокоившихся коз и серым силуэтом необыкновенного аппарата.

Послышалось жужжание. Завертелся горизонтальный винт. Геликоптер стал тихо подниматься. Вскоре он повис почти над самой головой Андрея. Сверху спустили лестницу.

— Шашлык был замечательный. Никогда в жизни не ел ничего подобного, — заявил профессор, вытирая губы и бороду платком.

— Скорее, скорее, — торопил Андрей.

Жужжание усилилось. Козы подняли головы и умными красивыми глазами провожали странного орла, поднима­ющегося вертикально в небо.

Скоро маленькая точка исчезла в прозрачной синеве.

 

пред.             след.