Глава пятая
НОВЫЙ ГОД
Накануне Нового года в подводный док к Андрею Корневу приехал Сурен Авакян. Он привез с собой большой сверток, завернутый в бумагу, и многозначительно подмигнул.
— Ва! С докладом приехал о строительстве бутановых станций, а потом Новый год встречать будем. Понимаешь?
Собрались в квартире Андрея, в просторной каюте, представлявшей собой правильный цилиндр, покрытый теплоизоляционным слоем и тисненой кожей.
Сурен объявил себя тамадой и теперь шумно распоряжался, проявляя кипучую деятельность: хватался за бутылки, открывал консервы, настраивал приемник на Москву.
Андрей встречал гостей. В числе посетителей были Никита Васильевич Дубакин и самый молодой из присутствующих — Коля Смирнов, любимец Андрея, электросварщик, применивший свой новый метод сварки.
Дверь открылась, и появилась полная блондинка с быстрыми веселыми глазами и задорным носиком.
— Я не опоздала? — спросила она. — Какой сейчас год?
— Женщина! Настоящая подводная женщина! — Сурен застыл с бутылкой шампанского в руке.
— Конечно, женщина! И притом наша старая знакомая, — улыбнулся Андрей. — Помнишь, Сурен, госпиталь близ Мурманска, где я лежал?
— Постой, постой, подожди. Ва! Военврач третьего ранга!
— Нет! Нет! Теперь уже нет ни войны, ни военврача. Есть врач подводного дока Елена Антоновна. — И женщина дружески протянула Сурену руку.
Но Сурена ждал новый сюрприз. Вошла еще одна женщина. Заметив, как она робко жмется к стенке, Сурен сразу же устремился к ней.
— Почему прячешься? Первой не хочешь быть? — И он потащил упирающуюся девушку на середину.
— Что ты, что ты? — загремел сзади Дубакин. — Как это наша Нина не хочет быть первой! Она у нас все время первой электросварщицей была, пока вот этот вот... — и Ду- бакин показал глазами на Колю Смирнова.
— А? Соперники? — радостно закричал Сурен. — Это ты, что ли, ее победил?
— Да вот третий день держусь, — скромно сказал Коля.
— Только третий день? Ну, ты не тужи... еще дня два продержишься. Нина, поди сюда. Расскажи, почему отстала?
— Не пойду! — мотнула головой Нина и отошла.
— Ну, не ходи! — засмеялся Сурен. — Но вот что, состязатели. Вы про Америку слышали? Док у них не в шестьсот метров, а в полмили. Они по туннелю не на поездах, а на автомобилях шпарят. Они к Северному полюсу скорее нашего приехать могут. Понимаешь? Вот это состязание! Так что, пожалуйста, больше ссорьтесь. Злее будете!
— Не поддадимся! — засмеялся Коля. — Насчет автомобилей американцы, может быть, и горазды, а вот насчет электросварки... Как вы думаете, Нина?
Нина тоже засмеялась.
— Тише вы там, — пробурчал Никита Васильевич от радиоприемника. — В Москве Красную площадь включили.
Все смолкли и невольно встали, глядя на приемник, подтянутые, серьезные. Только Коля и Нина смотрели друг на друга смеющимися глазами.
Слышались гудки автомобилей, проезжавших мимо кремлевских стен. И оттого, что гудки раздавались здесь, и цилиндрической комнате, на глубине ста метров подо льдом, каждый из присутствующих чувствовал себя особенно торжественно. И бесконечно знакомый мелодичный звон не казался сейчас обыденностью, хотя каждый слышал его сотни раз. Мерные удары — «дон... дон... дон...» — как-то связывали воедино этих людей со всей страной.
Последний удар, и грянул гимн.
— Одна тысяча четыреста двадцать километров до Северного полюса! — крикнул Сурен. — В наступающем году вы пройдете половину этого пути, а мы закончим строительство бутановых станций. Ва!
— Ура!
Сдержанность у всех присутствующих исчезла. Послышался смех, громкий разговор. Неожиданно Сурен потребовал тишины.
— Тост говорить буду! Настоящий кавказский тост!
— А ну, давай, давай, — прогудел Дубакин, откидываясь на спинку стула и ласково усмехаясь.
Сурен оглядел всех озорными глазами и начал:
— Жил-был царь. Невзлюбил он одного князя и решил сделать ему самое большое горе. Позвал он своего палача и велел зарезать у князя жену. — Сурен с шутливой свирепостью взглянул на свою соседку. Елена Антоновна, не зная, куда он клонит, смущенно улыбалась. — Выполнил палач приказ, вернулся к царю; а тот его спрашивает: «Ну как, заплакал князь?» — «Нет, не заплакал», — отвечает палач. И велел тогда царь зарезать всех малых детей князя.
Вернулся палач веселый, руки потирает, а царь его опять спрашивает: «Ну как? Заплакал князь?» — «Нет, не заплакал!» — отвечает палач. Удивился царь и велел зарезать отца и мать ненавистного князя. Вернулся палач, кинжалом в серебряных ножнах играет. — Сурен повертел перед собой столовым ножом. — А царь спрашивает: «Ну как, заплакал князь?» — «Нет, не заплакал!» — отвечает палач. Рассердился царь и крепко задумался. А потом приказал палачу: «Пойди зарежь самого любимого друга у князя». Пошел палач, выполнил приказ и вернулся к царю. «Ну как, заплакал князь?» — спрашивает царь. «Заплакал, горько заплакал, — отвечает палач. — Так заплакал, что я не выдержал и тоже с ним плакать стал». Сильно удивился царь и велел позвать к себе князя. Предстал перед ним князь, голову потупил. И спросил его царь: «Скажи мне, князь, почему, когда твою жену мой палач зарезал, ты не заплакал? Почему, когда детей твоих мой палач зарезал, ты не заплакал? Почему, когда отца и мать твоих мой палач зарезал, ты не заплакал? И еще скажи, почему ты безутешно плачешь теперь, когда твоего друга зарезали?» И ответил князь: «Человек второй раз жениться может и детей будет иметь — потому я не заплакал; отец и мать старые были, сами умирать собирались — потому я не заплакал». Вздохнул князь тяжело: «А вот второго друга, настоящего, хорошего друга, не скоро найдешь — потому и плачу...»
Сурен оглядел притихших людей и громко крикнул:
— Так выпьем же за дружбу, потому что нет ничего ценней!
Все переглянулись и зашумели.
— Правильно, правильно! — послышались голоса.
— Ай да Сурен! Куда подвел! — восхищенно воскликнул Дубакин, поднимаясь и подходя к Сурену. — Это ты правильно сказал про дружбу. Верно, что нет ничего ценней! — И он обнял Сурена.
Взволнованный Андрей вышел в свой кабинет и вернулся оттуда с какой-то бумагой в руках. На щеках его выступили красные пятна. Поспешно спрятав бумагу в карман, он подошел к Сурену и крепко пожал ему руку. Он хотел что-то сказать, но неугомонный Сурен, махнув на него рукой, принялся отодвигать стол.
— Плясать будем, — шепнул он Елене Антоновне и стал засучивать рукава воображаемого кичменя.
Присутствующие образовали круг и стали ритмично ударять в ладоши. Дубакин старательно барабанил в такт по стулу.
— Па-ашел! Ва! — Сурен тряхнул черной лохматой головой и поплыл по комнате. Ноги его быстро мелькали, а корпус плавно передвигался, словно под ним были не пляшущие ноги, а лодка. — Хасса! Хасса!
Пройдя круг, Сурен вытащил на середину Елену Антоновну и Дубакина. Каждое движение Елены Антоновны преображало ее, делало легкой, заставляло забывать о ее полноте. У Никиты Васильевича каждый шаг подчеркивал неуклюжесть его огромной фигуры. Он со всего размаха бухался на пол и, опускаясь на корточки, тяжело и невпопад выбрасывал ноги.
Все смеялись до слез. Коля и Нина стояли в сторонке, о чем-то тихо разговаривая.
Улучив момент, Андрей взял Сурена под руку и вышел из комнаты.
— Пойдем. Ты сегодня произнес тост. Мне хочется поговорить с тобой о нем. Кстати, посмотрим, как передвигается док. Сборка закончена.
— Пойдем, — охотно согласился Сурен. — Посмотрим, как это твой док двигается.
— Мой ли?.. — спросил Андрей и пристально посмотрел на Сурена.
Тот сделал вид, что не слышал этого вопроса, и пошел впереди Андрея. Поднявшись по винтовой лестнице в вертикальном патрубке и пройдя цилиндрический коридор, они вошли в сборочный зал. Сейчас он был слабо освещен лишь несколькими лампами. Не слышалось обычного шума и треска. Редкие фигуры проходили по площадкам и куда- то исчезали.
В том месте, где прежде видны были ровные дорожки из вогнутых роликов, теперь лежали трубы сваренного туннеля, похожие на фантастически длинную двустволку. Мостовые краны, как будто устало свесив крюки, неподвижно притаились в полутьме свода, отбрасывая на его вогнутую поверхность искаженные тени.
Шаги гулко отдавались, подчеркивая тишину огромного пустого помещения. Молча прошли Сурен и Андрей до конца площадки. Здесь готовый туннель, пройдя сквозь торцовую стенку зала, уходил в океан. Специальное уплотнение заполняло щель между трубой и кромкой отверстия в стенке, выдерживая внешнее давление воды в десять атмосфер. Этот сальник имел сложное нажимное устройство, позволявшее уплотнять набивку.
Все же вода немного проникала. Капли ее просачивались сквозь уплотнение и прерывистой тонкой струйкой стекали вниз. Сурен протянул палец, замочил его и попробовал на язык.
— Ва! Соленая, морская! — покачал он головой. — Все- таки опасно здесь работать. От океанской воды нас отделяет тоненькая стенка да сальниковое уплотнение. Начнет док тонуть, куда денешься? А вода... вода... она холодная, ледяная...
— Привычка, Сурен. Мы уже и забыли думать, что нас постоянно окружает рвущаяся к нам вода.
Сурен и Андрей медленно пошли вдоль трубы туннеля.
Вдруг стены цилиндрического зала дрогнули, издав низкий, гудящий звук. Одновременно задрожали перила площадки и ее металлический настил.
— Винты заработали, — заметил Андрей.
Сурен впился глазами в трубы туннеля. Вибрация усиливалась. Площадка тряслась под ногами. Стены грохотали, словно покатились отдыхавшие мостовые краны.
— Ползет, ползет, проклятая!— радостно закричал Сурен. — Поехали, поехали к самому Северному полюсу! Ва! Там встретимся с нашими американскими друзьями. Торжественно обещаю вот эту, самую любимую трубку, — Сурен потряс в воздухе своим сокровищем, — подарить первому американскому рабочему, который перейдет из американского подводного дока в наш. Запомни, Андрей.
— Хорошо, запомню, — улыбнулся Андрей. — Пойдем теперь к концу трубы, там лучше будет видно движение.
Чтобы достичь отверстия трубы, пришлось пройти полкилометра по узкой металлической площадке. Дойдя до конца, они повернули обратно. Освещенный внутри, зев туннеля двигался наравне с ними. Внутрь уходили вновь проложенные рельсы и толстые рукава кабелей. Видны были суетившиеся внутри люди. Они заканчивали отделочные работы в сваренном отрезке. Несколько человек с металлизаторами в руках покрывали трубы снаружи специальным слоем. Распыленный металл с шипением вырывался из пистолетов, окрашивая туннель в красивый серебристый цвет. Это должно было предохранять металл труб от коррозии.
Равномерное движение продолжалось. Собственно, двигалась не труба туннеля, а сам док. Сурену же, перемещавшемуся вместе с доком, казалось, что ползет туннель.
— А здорово! Все-таки здорово! — не выдержал Сурен.
— Да, это ты хорошо придумал, — тихо сказал Андрей.
— Почему я? — порывисто обернулся Сурен.
— И, произнося тост о дружбе, ты действительно понимал, что такое дружба.
— Дружбу понимаю, но о чем ты говоришь — не пойму,— слегка смутившись, сказал Сурен, раскуривая свою любимую трубку.
Андрей грустно улыбнулся.
— Недавно, роясь в нашем проектном архиве, я нашел твой старый черновой эскиз этого самого дока.
— Ну и что же? Я набросал его сразу же, как ты мне дал эту идею во время болезни.
— Сурен, перестань, — серьезно сказал Андрей. — Ты забыл, что на этом эскизе стоит дата...
— Ну что же, что дата? Почему мне не поставить даты?
— Ты изобрел подводный док не во время моей болезни, а значительно раньше... еще до аварии, во время которой утонул наш опытный туннель... Об этом говорит дата, которую ты поставил по привычке...
Сурен забормотал:
— Зачем с ума сходишь?.. Это же скандал... Брось даже говорить...
Андрей положил Сурену на плечо руку.
— Я понял тебя... Неужели я был таким, что ты скрыл от меня и от всех свое авторство? Зачем ты внушил мне там, в горах, что будто бы я подал тебе мысль собирать туннель под водой? Чтобы успокоить мое самолюбие?
Сурен, такой озорной, шумный Сурен не знал, куда деваться от смущения. Андрей продолжал:
— Когда я нашел этот эскиз, я понял, что такое настоящая дружба. Я оценил тебя, Сурен, но я... я уже сообщил об этом в Москву — замнаркому и Алексею Александровичу.
— Ну и ишак! — рассердился Сурен. — У тебя вообще никогда не бывает половины. Ты действительно был крайне щепетилен. С тобой приходилось считаться. Помнишь ракетный вагон? Аню помнишь?
Андрей покраснел.
— Помню ракетный вагон, помню и Аню... Но не будем говорить об этом!..
— Нет, надо!.. — начал было Сурен, но не договорил, застыв в изумлении.
Труба туннеля, на которую он смотрел, совершенно отчетливо перекосилась. Ее восьмидесятиметровый отрезок, еще остававшийся в зале, сошел с роликов и мял перила металлической площадки.
Огромный цилиндр дока трясся, а труба туннеля судорожно дергалась. Слышалось шипение, переходящее в громкий свист.
Андрей побледнел.
— Перекосило док... Порча винтомоторных групп. Сальник, — отрывисто произнес он.
Свист усиливался. Казалось, одновременно заработало несколько десятков брандспойтов.
На ходу засовывая горящую трубку в карман, Сурен побежал по площадке к тому месту, где готовые трубы туннеля выходили из дока.
Вода ударила Сурену в лицо еще шагах в тридцати от цели. Он покачнулся, на секунду прислонился к стене, потом снова бросился вперед.
В этот момент на площадке появились веселые Дубакин и Коля Смирнов, посланные отыскать Андрея и Сурена. В первый момент они опешили, не понимая, что происходит. Взоры их приковала к себе гигантская прозрачная струя, похожая на стеклянный конус. Она вырывалась из того места, где туннель выходил из дока. Через сальник, пробив уплотнение между трубой и кромкой отверстия, в подводный док врывалась вода океана.
Сурен был около самой стенки. Вода доходила ему до щиколоток. Ноги скользили по мокрому металлу.
Вдруг струя, изменив направление, обрушилась на Сурена и сбила его с ног; захлебываясь и фыркая, он вскочил на ноги и снова ринулся вперед к прозрачному, разлетающемуся водяному конусу.
— Брезент! Пластырь! — послышался сзади голос Андрея.
— Есть пластырь! — отозвался бас Дубакина.
Борясь о бьющей из щели струей, уклоняясь от ее оглушительных ударов, весь мокрый, растрепанный, Сурен ухватился за поручень, судорожно стаскивая с себя рубашку.
Вдруг он почувствовал чье-то прикосновение. Оглянувшись, он увидел бледное веснушчатое лицо Коли Смирнова. Сурен крикнул:
— Затыкай дыру!.. Скорей!.. Бери мою рубашку!.. Док ко дну идет!..
— Поджимать болты надо, товарищ Авакян!
Тут только увидел Сурен огромный ключ в руках Коли.
Вода разлеталась теперь во все стороны. Вдвоем, держась друг за друга, добрались они до нажимного устройства сальника.
Вода сшибала, ранила... Сила десяти атмосфер — чудовищная сила. Но Коля и Сурен, не обращая внимания на боль и непрекращающиеся удары, вдвоем налегали на ручку ключа, стараясь затянуть гайку возможно туже.
Вода унесла рубашку Сурена. Его голое смуглое тело виднелось в пене рвущихся струй.
Гайки поддаются, но надо закручивать их сильнее, сильнее! Сурен и Коля работали рывками. Каждый поворот усиливал ярость. Сурен ухватился за самый конец ключа, чтобы создать больший рычаг. Ноги его соскользнули с мокрой металлической опоры, и он повис всей тяжестью на рычаге.
Вдруг струя, может быть, под влиянием местного натяжения сальника, изменила свое направление и со всей силой обрушилась на висящего Сурена. Это был страшный удар. Коля видел, как исказилось лицо Сурена, как выпустил он рукоятку ключа и скрылся в пенящейся воде...
Коля не знал, что делать: закручивать ли дальше гайки ключом, который остался в его руке, или прыгать на помощь Сурену. Руки решили за него. Они автоматически продолжали работать.
Вода, ударяясь о площадку, рассыпаясь брызгами, прыгая по металлическим выступам, каскадами падала вниз, где продолжала бурлить и крутиться.
Сурена не было видно. Должно быть, вода смыла его на самое дно.
Колю окружили люди в непромокаемой одежде, с электрическими ключами в руках.
Коля смутно видел Дубакина, слышал голос Андрея и шуршание брезента. Струя боролась с набрасываемым на нее пластырем, пучила его, силилась вырваться.
Избитый, израненный, Коля почувствовал, что теряет силы, и отошел в сторону. Вода бурлила у его колен, голова кружилась, тело ныло... Оказывается, он сильно зашиб правую руку. И вдруг он вспомнил об упавшем товарище.
Он стал кому-то говорить о Сурене, кого-то просил, но ему казалось, что его не слушают, не понимают. Все были заняты. Тогда Коля решил, что должен действовать. Ни о чем больше не думая, он спрыгнул вниз. Вода потащила его в сторону, но он ухватился за выступ площадки. Вот сюда, сюда только мог упасть Сурен. И Коля нырнул с открытыми глазами. Он видел идущие по дну усиливающие ребра, быстро мчавшиеся мимо.
Его далеко отнесло от места аварии. Спина шаркнула о трубу. Вода стремилась затащить его под туннель. Коля сделал усилие, ухватился за кронштейн и вылез на площадку.
«Бежать... бежать обратно... Еще нырять, нырять...» На ходу он услыхал голос Дубакина:
— Док погружается, Андрей Григорьевич.
— Балласт! Выкинуть балласт! — приказал Андрей.
— Есть выкинуть балласт!
— Помпы!
— Работают на полную мощность.
Коля остановился около Андрея.
— Товарищ Корнев, Авакян упал на дно.
— Что? — Андрей побледнел. — Водолаз! Водолаз! — крикнул он, заглушая шипение струй.
Человек в неуклюжем одеянии бежал к Андрею.
Коля не стал ждать. Он бросился вперед и опять нырнул с того места, что и в первый раз. Хватаясь за выступающие ребра, он плавал у самого дна с открытыми глазами, и неотвязная мысль болью отдавалась в висках: «Неужели утонул?..»
Когда он вынырнул, жадно глотая воздух, чья-то рука схватила его за плечо.
— Довольно!
Коля рванулся.
— Довольно! Приказываю! — крикнули ему в ухо.
Он увидел перед собой искаженное лицо Андрея. Андрей вытащил его на площадку и, не отпуская его руки, заставил стать рядом с собой по колено в несущейся воде.
Они оба смотрели, как накладывали специальный пластырь высокого давления.
Коля мелко дрожал. Только теперь почувствовал он, что вода полярного океана ледяная.
На поверхности воды, у самой площадки, показалось что-то круглое. Всплыл шар, водолазный шлем. Водолаз поднял над водой свою ношу — тело Сурена...
Андрей и Коля протянули руки и положили удивительно тяжелое тело на перила, чтобы оно было выше поверхности воды. Кто-то перекинул доску с перил на трубу туннеля.
Сурена перенесли на туннель. Андрей встал на колени, склонился над ним. Он видел слипшиеся волосы, закрытые синие веки, приподнятую верхнюю губу и жуткий оскал зубов.
Андрея попросили отодвинуться. Он увидел Елену Антоновну. У нее тряслись руки, глаза были сухие, широко открытые, пустые. Она взяла безжизненную руку, стараясь прощупать пульс. Потом склонилась к голой смуглой груди.
Ее светлые волосы на минуту закрыли татуировку орла на скале. Наконец она подняла испуганное лицо.
— Дыхание... искусственное дыхание, — проговорила она.
У Коли кружилась голова, болела рука, тошнило. Он сидел и бессмысленно смотрел по сторонам. Струи больше не было видно. Ее скрыл брезент, из-под которого то здесь, то там начинала хлестать вода. Брезент особым, быстро схватывающим, не растворимым в воде составом приклеивался к металлу. Взад и вперед бегали мокрые озабоченные люди.
Сурену делали искусственное дыхание.
Коля не знал, сколько прошло времени. Может быть, он терял сознание. Беготня прекратилась. На том месте, где прорвало сальник, сейчас вздувался безобразный серый пузырь. Вода внизу спала. Снова выступило дно цилиндра с усиливающими ребрами. По мокрой металлической площадке кого-то несли.
Коля спохватился, что сидит в бездеятельности. Превозмогая боль, перебрался он на площадку. Там стояли двое рабочих в мокрых одеждах.
— Виском, верно, ударился, струей его сшибло.
— Насмерть?
— Не откачали... Жаль... боевой был...
Смысл слов едва дошел до Коли. Он бросился по площадке, догнал несущих тело Сурена. Его остановил Андрей. Он шел сзади, понурив голову. Посмотрев на Колю стеклянными глазами, он сжал его руку.
— Что? Что? — прошептал испуганно Коля.
— Мертв.
Оглянулась Елена Антоновна. Она плакала и не старалась этого скрыть.
— Течь ликвидирована, товарищ начальник! — прогудел бас Дубакина.
Андрей все не отпускал Колиной руки. Он повернулся и отсутствующим голосом дал распоряжение:
— Выровнять положение дока. Послать глубоководных водолазов на наружную часть.
— Есть на наружную часть!
Коля почувствовал в своей руке трубку.
— Вот, отдашь, когда сомкнется туннель, первому американскому рабочему. Так хотел Сурен, — сказал Андрей.
Коля видел, как страдальчески опустились у него уголки губ.
— Вот он, Арктический мост... Отнял жену... Унес такого... такого друга!..
Андрей отвернулся.