Глава шестая
ПРОЩАЙ, О-КИМИ!

По узенькой извилистой тропинке, опираясь на бам­буковую палку, в гору поднимался человек. Голову он за­думчиво опустил на грудь. Ветер шевелил его мягкие седые волосы. Он часто останавливался отдыхая. Восхождение и утомляло и ободряло его.

Забравшись на поросшие мхом камни, он остановился близ узловатой низенькой сосны. Внизу синела вода озера, а в ней зеленели опрокинутые лесистые склоны. Одино­кая лодочка заснула вдали от берега. Широкая соломенная шляпа рыбака походила на зонтик. В небе и в озере, меняя очертания, плыли полупрозрачные облака.

Вот уже четыре дня, как всей грудью дышал горным воз­духом человек, но все еще по-прежнему слегка кружилась голова, было непривычно легко и вместе с тем безотчетно грустно.

Путник опустился на камень, подпер подбородок ла­донью. Так, устремив перед собой взор, долго сидел он, пытаясь разобраться в себе.

Значит, все погибло. Идея Арктического моста забро­шена, никто не станет больше рисковать... А он? Он лишь неудачливый фантазер, сумевший вовлечь в грандиозную авантюру целую страну.

Туннель, туннель... Техническая греза и суровая дей­ствительность... Сколько надежд, бессонных ночей, ис­ступленного труда!.. Сколько жизней ушло под лед вместе с туннелем. Сурен, Дубакин... Да и он сам... Разве он живой человек?

Аня, Аня... Девушка с косами, в зеленой гимнастерке. Когда она появилась? Вместе с идеей моста... И тот же мост отнял ее. Нет Ани, нет друзей, нет и самого моста!..

Вот оно, настоящее одиночество. Он сидит один меж гор; вокруг дурманящий аромат цветов. Наверное, это и есть знаменитые японские вишни. Вверху чистое японское небо, удивительно прозрачное и далекое. Ниже по тропинке — предоставленный ему домик: восхитительная игрушка из деревянных отодвигающихся рам с натянутой на них бу­магой, наполненный циновками, ширмами и изящными безделушками. Чья-то нежная рука со вкусом расставляла их. Зачем ему все это?

Свобода!.. Свобода!.. Он может идти, куда захочет, может делать все, что пожелает, в пределах нестрогого санаторного режима. Он свободен. Видимость это или действительность? Потерявший память паралитик, при­знанный судебной экспертизой невменяемым, вдруг снова провозглашается человеком. Ему дают вкусить прелесть свободы, его лечат, окружают вниманием, наконец, ему предлагают инженерное поприще, играют на его инже­нерном самолюбии.

Неужели его ненавистное творческое самолюбие, от­нявшее у него Аню, — неужели оно до такой степени стало притчей во языцех, что известно даже в Японии?

Андрей поморщился и встал. Медленными шагами чело­века, которому некуда спешить, стал он спускаться к своему домику. Крыша с загнутыми краями была едва видна, полу­скрытая зеленью.

Услышав журчание ручейка, Андрей свернул с дорожки. Вода весело прыгала с камешка на камешек. Она была про­зрачна и, вероятно, холодна. В одном месте она разливалась тихой заводью.

Седина... Когда она появилась? Уронив палку и опер­шись о дерево, долго смотрел он на свое изображение.

Усталыми шагами подходил Андрей к своему домику, слуга-японец ушел с утра, сказав, что ему надо купить в де­ревне продуктов. В домике никого не должно быть. Стран­но, почему открыта дверь? Корнев отлично помнил, что закрыл ее уходя.

Андрей с улыбкой снимал у порога ботинки. Ведь в япон­ский домик нельзя войти, не сняв обуви. Кто же у него в го­стях? Может быть, предприимчивый строитель и психиатр подослал к нему шпиона? Ну что ж, этого следовало ожидать.

Фусума, отгораживавшая первую комнату от второй, была отодвинута. На циновке сидела маленькая японка, раскладывая какие-то безделушки.

При виде Андрея она широко открыла глаза, вскочила и попятилась.

— Здравствуйте! Чем обязан я счастью видеть вас? — с трудом подбирал Андрей выученные когда-то в спальном мешке японские слова.

Японка молчала. Андрей заметил, что она дрожит.

— Вам холодно? Позвольте закрыть дверь.

— Да, да... мне холодно. Спасибо, закройте дверь. Еще раз спасибо, — пролепетала девушка по-английски.

— Мне показалось, что я испугал вас, леди, — перешел Андрей на английский язык.

— Простите меня, сэр, — сказала японка, видимо овла­дев собой. — Какое поразительное сходство!.. Но это совсем, совсем не относится к делу. Я ведь прислана сюда, чтобы помочь вам скорее выздороветь.

— Прислана сюда... — усмехнулся Андрей, садясь на кушетку, поставленную в этом японском домике, вероятно, специально для него, большого, грубого, неуклюжего.

— Здесь все так не устроено. Вам, наверное, было не­удобно? Но я теперь обо всем, обо всем позабочусь. Как вам нравится это озеро? Вы любите удить рыбу? Я очень люблю сидеть с удочкой, но мне всегда жалко рыбок: я их отпускаю...

Андрею было неловко, он не знал, как реагировать на это щебетанье. Но больше всего смущал Андрея серьезный пристальный взгляд красивых миндалевидных глаз.

— Меня зовут О-Кими. Отец зовет меня Кими-тян. Вы — американец? По-английски это звучит странно, не правда ли?

— Нет, леди, я не американец. Я русский.

Андрею показалось, что японка вздрогнула. Он даже по­смотрел, не открылась ли опять дверь.

— Как жаль, что я не умею говорить по-русски. Вы давно не были в России? Ах, я знаю по себе, как приятно возвращаться на родину, особенно если вас ждут. В каком городе ждут вас, мистер... мистер...

— Корнев, Андрей Корнев... Но я думаю, что меня ни­кто нигде не ждет.

Андрей оперся локтями о колени и опустил голову. Он задумался и не видел выражения лица Кими-тян.

— Я слышала, вы были ранены. Это правда? Я умею делать перевязки. Вы помните, кто перевязывал вам руку?

— Мне? Руку? Я ведь был ранен в позвоночник.

Кими-тян порывисто обернулась и несколько мгнове­ний стояла спиной к Андрею. Потом подошла к скрытому в стене шкафу.

— Я сейчас приготовлю вам чай, мистер Корнев. Рус­ские ведь любят чай. Правда, что у вас есть такие смешные чайные машины?

Андрей вздрогнул от звука бьющейся посуды. Кими-тян беспомощно стояла у шкафа. У ее ног валялся поднос и раз­бившиеся чашечки.

Андрею почему-то стало жаль маленькую японку, против которой он старался себя настроить.

Когда они вместе собирали разбившийся фарфор, де­вушка вдруг спросила его:

— А это правда, что русские плохо запоминают лица?

— Почему? — искренне удивился Андрей.

Девушка отвернулась и ничего не ответила.

О-Кими поселилась в другой половине домика, имевшей отдельный вход, но заполнила весь дом яркими кимоно, ширмами, безделушками, статуэтками, парчой, шелками. Андрей был положительно оглушен этим обилием красок и движения, которое внесла с собой О-Кими.

Вечером он нашел на своем столе дорогие папиросы, сигары, коробку шоколадных конфет, американскую жева­тельную резину, бутылки с японским сакэ, американским виски, коньяком, ромом — словом, все, что в представлении маленькой японки было нужно незнакомому иностранному мужчине.

— А я ведь не пью и не курю, — смущенно сказал Ан­дрей О-Кими, прибежавшей посмотреть на впечатление, произведенное столиком.

Кими-тян искренне огорчилась.

— А конфеты?

Андрей взял из коробки самую большую конфету и уви­дел, как засияло личико девушки.

Утром О-Кими настояла на прогулке по озеру. Она не позволяла Андрею грести и приладила до смешного миниа­тюрный парус. Лодка незаметно скользила по поверхности. Движение ощущалось только тогда, когда О-Кими опускала в воду кончики пальцев.

— Мистер Корнев, вы так странно смотрите на воду. Мне кажется, что у вас что-то с ней связано в жизни.

— Все, ради чего стоило мне жить, ушло под воду, — сказал Андрей, поднимая глаза.

— Утонуло? — робко спросила О-Кими.

— Несколько лет назад я строил под водой замечатель­ное сооружение, может быть, вы даже и слышали о нем. Плавающий туннель утонул в Ледовитом океане, а сама мысль о его строительстве заброшена.

— Заброшена! — не сдержавшись, воскликнула О-Кими.

Андрей не обратил внимания на ее тон. Лицо его было безжизненным и усталым.

— Это вполне естественно. Теперь никто не станет ри­сковать. Вы, конечно, читали в газетах об этой гибели.

Лодка делала большой круг, приближаясь к противопо­ложному берегу.

— Почему, скажите, почему, — вдруг с неожиданным жаром в голосе спросила Андрея девушка, — скажите, по­чему вы думаете только о том, что погибло, и не хотите даже смотреть на то, что окружает вас? Эти горы, вода, небо... Эти леса, цветы... Разве вы не хотели бы жить среди всего этого? — Обида, почти горечь звучала в ее голосе.

Андрей устало огляделся.

— Жить среди всего этого? Если вас прислали для того, чтобы заставить меня согласиться...

— Согласиться? На что?

Андрей бросил руль и подпер подбородок руками, глядя в упор на Кими-тян.

— К чему притворство, мисс О-Кими? Умный профес­сор, желающий заполучить для японского стратегического строительства нужного инженера, прислал вас сюда, чтобы продемонстрировать мне все прелести жизни. Но напрасно, мисс О-Кими... Никакое проявление жизни уже не дей­ствует на меня.

Кими-тян ничего не ответила Андрею. Она отвернулась и, перегнувшись через борт, брызнула себе в лицо водой. Почему-то Андрею показалось, что он видел брызги на ее щеках раньше, чем она коснулась воды рукой.

— Мистер Корнев... я не знала вашего имени, когда мой отец, желавший, чтобы вы остались надолго среди японских вишен, послал меня сюда. Это он сказал вам, что Арктиче­ский мост не строится?

Андрей удивленно посмотрел на девушку. «Она знает даже это русское название строительства?»

— Мне кажется, что я понимаю его, — задумчиво ска­зала она. — Я догадываюсь, о ком он заботился...

О-Кими повернула парус. Лодка поплыла быстрее. Креп­ко натягивая рукой веревку, японка сказала:

— Мне неизвестно, мистер Корнев, как вы попали сюда и где были эти годы. Вы подозреваете меня в соучастии с кем-то, кого вы считаете, может быть, врагами... — Она помолчала. — Скажите, а что, если бы строительство вашего Арктического моста продолжалось, если бы оно сейчас...

Странная, почти невозможная перемена произошла в Андрее Корневе. Он вскочил, едва не перевернув утлую лодочку. Его бледное лицо покрылось яркими пятнами. Жизнь словно взорвалась в нем и со страшной силой вы­рвалась теперь наружу из его загоревшихся глаз. Он сделал шаг по качающейся лодочке и схватил О-Кими за руку.

— Говорите, говорите же! — крикнул он.

Он смотрел не на О-Кими, а мимо нее. Может быть, он видел перед собой свой любимый Арктический мост, своих друзей по работе, слышал гул центрального сборочного зала, треск сварочных аппаратов.

Но перед ним сидела чужая, испуганная этим превра­щением девушка.

— Ах, если бы вы были правы! — сквозь сжатые зубы проговорил Андрей и снова поник; жизнь потухла в нем.

Машинально он не отпускал руки О-Кими, а она боя­лась пошевелиться. Лодочка с брошенным парусом и рулем кружилась на месте.

Наконец Андрей, снова ставший безучастным ко всему, перебрался на корму. Молча достигли они берега. А когда они шли к домику, Андрей неожиданно для себя рассказал Кими-тян все, что произошло с ним с момента гибели дока. Когда он рассказал об убийстве американца и о предательстве спутника, назвал имя Муцикавы, Кими-тян опустила голову.

За обедом девушка старалась быть веселой, много гово­рила о всяких пустяках и шутила. Андрей за что-то сердился на себя, но не мог вспомнить за что. Он старался не подать виду, что у его прибора вместо ножа и вилки лежали два ножа.

На следующий день О-Кими была непривычно задум­чивой и молчаливой. Днем она попросила Андрея пойти с ней в горы.

Когда они поднялись на заросшие мохом камни у япон­ской сосны, О-Кими достала из широкого рукава кимоно красивую тетрадь в лакированном деревянном переплете.

— Мистер Корнев, вы любите стихи? — спросила она.

— Стихи? — Андрей задумался.

В самом деле, любит ли он стихи?

Кими-тян села на камень и положила тетрадь на колени. Андрей протянул руку и взял тетрадь. О-Кими сделала по­рывистое движение, словно хотела взять тетрадь обратно. Андрей задумчиво перелистывал плотные голубые листы. На последнем стихотворении он остановился. Рядом с краси­во выведенными иероглифами был старательно переписан английский перевод:

В чем счастье любви?

В обладании?

Нет, счастье любви — Это горечь желания, Желания счастья ему...

Андрей внимательно, почти удивленно посмотрел на смущенную девушку. Долго держал он в руках раскрытый альбом. Наконец О-Кими решительным движением взяла у него тетрадь.

— А теперь, — повернулась она к нему, — я должна вам сказать, что строительство Арктического моста ни­когда не прекращалось. Вам солгали, а я... я не боюсь сказать вам правду. Я хочу, чтобы вы считали меня своим другом.

Корнев недоверчиво смотрел на девушку.

— Да, да, Андрей, — назвала его по-русски девушка. — Ваше строительство продолжалось все эти годы. Оно уже близится к концу. И вы, гениальный его создатель, закон­чите его. Теперь вы верите, что я не стану уговаривать вас остаться здесь навсегда?

— Кими-тян! Кими-тян! — закричал Андрей, схватив девушку за плечи и прижимая к своей груди.

Он вскочил на ноги, продолжая сжимать девушку в объ­ятиях, и только повторял:

— Кими-тян!.. Маленькая Кими-тян!..

О-Кими чувствовала, как бешено колотилось сердце в груди русского инженера. Эти все учащающиеся удары

были музыкой для нее. Она зажмурилась и боялась открыть глаза. В памяти возникли строчки:

Как верить могу я,

Что сны — только сны?..

Андрей требовал у О-Кими подробностей, он замучил ее вопросами, и девушка была в отчаянии, что не может на многое ответить ему.

Кто стоит во главе строительства? Кто ближе к Север­ному полюсу — русские или американцы? Сколько ки­лометров разделяют их? Где его брат Степан Корнев? Где инженер Анна Седых?

— Мистер Эндрью, на многое я не могу вам ответить. Я не могу вам даже объяснить, почему мне было больно читать в газетах что-либо об Арктическом мосте. Но не огор­чайтесь... Я покину вас сегодня и привезу вам много-много газет. Хорошо?

— Скорее, скорее привезите мне эти газеты! Мне нужно все это знать сейчас же, немедленно! Вы успеете вернуться к вечеру?

Когда Андрей и Кими-тян шли вниз, Андрей перепрыги­вал с камня на камень, обгоняя девушку, снова возвращался к ней; он сшибал своей бамбуковой палкой целые ветки с цветами и забрасывал ими О-Кими.

Девушка, притихшая, счастливая, не сводила с Андрея глаз.

Вечером она уехала, и Андрей остался один. Всю ночь он пробродил по берегу озера и из озорства долго не отзывался на крики обеспокоенного старика-японца.

Весь следующий день он составлял планы своего воз­вращения. На тысячи ладов представлял он себе картину первой встречи с братом, с Аней.

Всякий раз, как он пытался представить себе встречу с Аней, ему начинало казаться, будто он не виделся с ней с момента первой катастрофы в Баренцевом море, когда к нему на плавающий док приезжал Сурен.

Андрей не мог дождаться О-Кими. Она была нужна ему, как воздух, как солнце, как радость жизни.

Старик-японец, видя его состояние и слыша непрестан­ные вопросы о том, когда вернется госпожа, довольно ухмы­лялся и всячески расписывал свою изумительную, нежную, умную и добрую хозяйку.

Автомобиль не мог подъехать к самому домику. Ему при­ходилось останавливаться на дороге значительно ниже; от­туда Кими-тян должна была прийти пешком.

Андрей несколько раз ходил встречать ее. Он сидел в гу­стом кустарнике под палящим солнцем и уносился мечтами к Северному полюсу.

Наконец он увидел О-Кими. Она торопливо шла по до­рожке; лицо ее было озабочено. Шофер нес тяжелый че­модан.

Андрея удивило выражение лица Кими-тян. Но лишь он вышел навстречу, Кими-тян сразу стала другой. Она улыб­нулась, подбежала к нему и протянула пачку газет. Он сел тут же на камень и стал жадно читать, а она стояла над ним и не спускала глаз с низко склоненной седой головы.

Вечером они долго бродили по берегу озера. Руки их ча­сто задевали друг друга, а однажды пальцы О-Кими остались в большой и жаркой ладони Андрея. Этот жар от пальцев пробегал по всему телу девушки. Едва сдерживая дрожь, она слушала Андрея, строившего планы возвращения.

Расстались они при лунном свете, превращавшем озеро в призрачную долину, устланную шевелящимся, чешуйча­тым серебряным ковром.

Утром, открыв дверь своей половины, Андрей был страшно удивлен, застав на ступеньках сидящую О-Кими. В руках она держала револьвер. Смущенная, девушка вско­чила и пролепетала что-то бессвязное относительно дурных снов.

Как ни умела владеть собой О-Кими, Андрей все же заметил, что в течение всего утра девушка была особен­но взволнована. Она часто смотрела на часы, неожиданно вздрагивала, оглядывалась по сторонам, не давала Андрею далеко удаляться от домика,

В половине двенадцатого, заставив Андрея поесть в не­урочный час, она попросила его пойти с ней на ближайшую вершину. Андрей не мог ни в чем отказать Кими — ведь она пробудила его к жизни. При подъеме Кими-тян очень торопила уставшего Андрея и все время оглядывалась по сторонам.

— Вот здесь мы отдохнем, — сказала она наконец.

Они сели.

— Теперь мы простимся, Андрей, — вдруг сказала О-Ки- ми, назвав Корнева по-русски.

— Почему простимся?

— Я все объясню вам. В Японии у нас не только друзья. Когда я была в городе, то узнала, что Муцикава выследил вас. Извещенный о вашем исчезновении из Сиэтля, он, вероятно, испугался разоблачений и решил убрать вас. — Девушка прижалась к плечу Андрея. — Весь этот район окружен наемными людьми Муцикавы. Они хотят затравить вас, как зверя, но это им не удастся.

— Я сейчас же отправлюсь в советское консульство.

— Это невозможно: вас убьют. Надо бежать тайно. Смо­трите, смотрите, Андрей! Вы видите эту темную фигуру на скале? Это друг, человек из нашего союза молодежи. Идите, идите к нему. Друзья помогут вам выбраться отсюда и по­садят сегодня же на пароход.

— Мне... идти... уже? — растерянно сказал Андрей, не­решительно поднимаясь.

Сунув в карман револьвер, который подала ему девушка, Андрей повернулся к Кими-тян. Всем существом потяну­лась она к нему.

Он взял ее за плечи.

— Прощай, О-Кими, сайонара, — сказал он.

— Вы не забудете меня так же, как в первый раз? — под­няла голову Кими-тян.

— Как в первый раз? — удивился Андрей.

— Там... в Америке...

— В Америке? Это были вы? — Андрей покраснел.

— Идите, идите, — легко толкнула его О-Кими, улы­баясь ему.

— Прощай, О-Кими! — задумчиво произнес он и, резко повернувшись, зашагал к черному утесу.

Кими-тян стояла, боясь ше­лохнуться. Она все еще ощущала его подле себя, еще слышала его голос: «Прощай, О-Кими!»

Наконец ветви заслонили его худощавую фигуру. Тогда Кими- тян опустилась на землю и запла­кала. Она плакала долго и громко, как плачут дети. Но это были сле­зы женщины.

Вдруг она спохватилась. Ведь она может еще раз увидеть его си­луэт! Кими-тян побежала по тро­пинке, отошла от нее в сторону, забралась на камень — и ужасну­лась: из-под самых ее ног в про­пасть уходил скалистый обрыв.

Это было так неожиданно, что Кими-тян в первое мгновенье за­жмурилась.

А когда она открыла глаза, то увидела фигуру Андрея. Он под­нимался на черный утес. Еще немного — и он будет на скале.

Наконец-то на черном утесе уже стояли две фигуры!

— Так вот где застал я вас, О-Кими, дзойси!

Кими-тян непринужденно улыбнулась.

— Ах, это вы, Муцикава? — скучающим тоном сказала она.

— Да, это я, извините. Не ждали?

— Напротив, я уже беспокоилась за вас, — язвительно произнесла О-Кими. Она прошла мимо Муцикавы так, что­бы, глядя на нее, он не видел черного утеса с двумя почему- то не уходящими фигурами.

— Где ваш спутник? Говорите живее! — еле сдерживая себя, проговорил Муцикава. — Он представляет собой, из­вините, величайшую опасность для спокойствия ряда стран.

— Для вашего спокойствия, Муцикава-сан. Вы хотели бы, чтобы господин Корнев был так же молчалив, как и тот, другой ваш спутник, задушенный вами неоэфиром?

— А, я вижу, вы успели вдоволь наговориться с моим названым братом!

— Да, которого вы подло предали и оклеветали. Но вам теперь не избежать разоблачений.

Муцикава сгорбился и сделал шаг по направлению к О-Кими. Девушка невольно отступила.

— Где русский?

— Его нет, он уже далеко.

Муцикава сделал еще шаг к О-Кими. Она опять отсту­пила. Черный утес был за спиной Кими-тян, но она знала, что на нем теперь никого нет.

— Где Корнев? — закричал Муцикава.

— Он ушел, ушел строить Арктический мост, — улыб­нулась О-Кими, глядя поверх головы Муцикавы.

— Ушел? Ты помогла ему бежать, — медленно произнес японец, нагнув голову.

— Да, помогла! И счастлива, потому что люблю его. Вас ненавижу.

Муцикава на мгновенье поднял лицо и взглянул на О-Кими. Она широко открыла глаза и отшатнулась. Тогда Муцикава протянул руку и грубо толкнул девушку. Она тихо вскрикнула и исчезла.

Муцикава пронзительно и визгливо закричал. Он упал на землю, вцепился в траву ногтями и нагнул голову над обрывом. Яркое пятнышко, словно порхающая бабочка, на мгновенье блеснуло внизу.

Муцикава откатился от обрыва и, дрожа всем телом, стал кусать землю.

Камешки все еще сыпались с обрыва.

 

Конец четвертой части

 

пред.             след.