Под куполом был акробатом.
Упал. И жив остался чудом.
Встал богатырь, чтоб всем стать братом.
И посвятил себя он людям.
Весна Закатова
Виктор обладал редкой способностью находить замечательных людей. Заслуживал их внимания. И даже дружбы.
После знакомства с Илизаровым он явился к брату.
— Послушай, Александр, ты ведь член редколлегии журнала?
— “Изобретатель и рационализатор”. Состою там много лет.
— Я удивительного изобретателя нашел!
— Где откопал? Опять в Кургане?
— Нет. От тебя неподалеку. В новом цирке.
— И что циркач там изобрел?
— Способ паралитиков с поврежденным позвоночником ставить на ноги – изобретение?
— Еще какое! То было б чудом. Невольно вспомнишь Чингиз-хана. Как страшно он казнил трусов или непокорных. Переламывал им позвоночник и бросал в пустыне, беспомощных, не в силах двинуться. Обрекал на мучительную смерть.
— А вот Илизаров хочет таких больных лечить, сращивать им позвонки. Для этого в институте возводят новый корпус.
— Причем же цирк и Илизаров?
— Нет, здесь совсем другое.
— И что же?
— Не хирург, а цирковой силач!
— Любишь ты разыгрывать и радуешься, когда поверят твоим небылицам.
— Нет-нет, Александр, в самом деле! Я говорил уже о нем с заместителем министра здравоохранения Семеновым...
— Ты и туда стал вхож?
— Спорт и физкультура нужны всем, особенно же нездоровым.
— И что сказал тебе министр?
— Замминистра считает, что поднять надо общественное мнение.
— О ком? О цирковом атлете? Так он, наверное, здоров, как бык.
— Теперь здоров. А прежде – паралитик.
— Да кто такой, твой цирковой изобретатель?
— Валентин Дикуль. Чудо-богатырь. Не знаешь?
— Нет, слышу в первый раз.
— А надо, чтоб все знали про него. Он был акробатом. Под куполом работал. И упал оттуда. Разбился, позвоночник поломал. И ноги отнялись...
— А теперь силач? Кто ж вылечил его?
— Он сам. И в этом суть изобретения. Он все тебе расскажет. Тебя знает и просил вас познакомить. А ты помести статью о нем в журнале.
И Валентин Иванович Дикуль через некоторое время позвонил Званцеву и вскоре сам зашел. От нового цирка до писательского дома совсем недалеко.
Званцев встретил его в дверях. Невысокий, но широкоплечий, коренастый русский мужичек. На редкость, добрые глаза. Не подумаешь, что богатырь с картины Васнецова.
С подкупающей простотой он рассказывал о себе.
— Я в цирк влюблен с детских лет. И привязанности к нему обязан самой жизнью.
— Но так же и увечьем при падении из-под купола?
— Не будь этого, все в жизни у меня сложилось б по-иному. Не стал бы я таким, какой я есть.
— Так расскажите, если можно.
— Боюсь наскучить вам.
Званцев усадил Дикуля в кресло у журнального столика, сам сел напротив, готовый жадно слушать.
— Поврежденный позвоночник вызвал паралич ног. Врачи вынесли мне приговор – “пожизненная неподвижность”. Не так я был напуган тем, что стал навек калекой, как тем, что теперь цирк для меня закрыт, и мне никогда не выйти на арену. И страстное желание на нее вернуться так меня воодушевило, что я, пока бездумно, стал искать путь к выздоровлению. И мне пришел на помощь цирк.
— Как цирк? Вы же разбились на арене! Вам бы подальше от него!
— Нет, что вы! Я цирку всем обязан, — так начал Дикуль простой и искренний рассказ.
А Званцев слушал и вспыхнуло его воображение. Он словно видел все, как это было.
Лежал недвижно человек, прикованный к больничной койке. Глядит упорно в потолок и напрягает под одеялом тело. Ни встать, ни сесть не мог. И предпочел бы лучше умереть, чем навсегда таким остаться... И продолжает силиться натужно, будто понимает тяжкий груз.
При виде этого забеспокоилась курносенькая мед- сестра и вызвала лечащего врача. Тот явился, молодой, уверенный в себе хирург.
Сначала издали понаблюдал, потом подошел к больному:
— Что с вами, Дикуль? Вам нехорошо?
— Нет ничего. Спасибо, доктор.
— Как ничего? Я вижу. Пот на лбу. Позвольте, вытру.
— Занимался упражнением воли.
— Не забывайте. Вы – больной. Всякое напряжение вам противопоказано. Измерим вам давление.
Он наложил Дикулю манжету на руку, пульс нащупал фонендоскопом:
— Прекрасно! Как у космонавта. Прошу вас, не пытайтесь пересилить паралич. Это никому не удавалось. Пора смириться с новыми состоянием. У вас еще вся жизнь впереди. На свете много параличных. И все они живут. Освоите инвалидное кресло. И сможете передвигаться. Даже в соревнованиях участвовать.
— Я не хочу быть чемпионом среди калек. Мне надо в цирк вернуться.
— Помилуйте, Дикуль. Какой там цирк? Это все равно, что вам захотеть стать Гераклом, а мне вдруг – Гиппократом.
— Вы подали мне мысль. Вернуться в цирк Гераклом.
— Полно! Расшатались нервы. Вас навестит специалист. Но время вам поможет. А пока, прошу, поберегите себя.
И на другой день пришел к Дикулю психиатр, крепыш седой, в очках. Он сел на стул и весело спросил:
— Ну, как, циркач? По цирку, говорят, скучаешь?
— Это не скука, а желание вернуться на арену.
— На арену? — мягко переспросил профессор. — И в качестве кого?
— По-прежнему – артистом.
— А что ты делал там?
— Летал под куполом.
— Без сетки?
— Конечно, без нее!
— Вижу, настоящий был артист! Теперь, скажи мне без утайки, как вернуться туда хочешь? Я ведь профессор, вроде, как духовник. Мы все тебе поможем.
— Спасибо вам. Я в цирк влюбился еще в детстве. Подрос, стал подражать гимнастам. Семья Чайковских. Я с младшими дружил. И восхищался тем, что люди там все могут!
— Что же? — заинтересовался психиатр.
— Показывают, на что способен человек. Будь это акробат, жонглер или фокусник. Невероятное достигается неустанной тренировкой, развитием мускулов, ловкости и воли. Я обязан туда вернуться. Позвоночник окружен мышцами. Их надо так развить, чтоб укрепили больной ствол. Накачивают же культуристы гирями завидную мускулатуру. Значит, и я могу своего добиться.
— Корсеты в медицине есть. Ты хочешь заменить их мускулатурой? Но вот, гимнастики такой не знаю.
— В цирке все выдумывается вновь. И я, хочу хоть лежа на больничной койке, придумать сам систему упражнений. И вот без конца их пробую.
— С тобою не соскучишься, циркач. Хорошо б ты это в шутку...
— Нет, я всерьез.
— Ну-ну! Пока прощай. Наведаюсь к тебе еще.
В ординаторской психиатра ждал молодой хирург и озабоченно спросил:
— Ну как, профессор?
— Устойчивое маниакально-бредовое состояние. Нужны транквилизаторы, — уверенно ответило светило.
— Я позабочусь, — заверил лечащий врач.
Но Дикуль был не так уж прост. Корил себя, что лишнего наговорил. Чтоб не ослабить волю, от транквилизаторов отказался наотрез.
Через несколько дней все та же курносенькая сестричка в волнении вбежала в ординаторскую:
— Доктор, доктор! Ваш больной сгибает ноги.
— Дикуль? — воскликнул молодой хирург. — Не может быть! — и побежал в палату.
Но к Дикулю чинно подошел:
— Я слышал, вы согнули ноги?
— Я только пробую пока...
Врач откинул одеяло:
— Попробуйте при мне.
Нога в коленке чуть согнулась.
— Неужели из-за ваших упражнений?
— Я буду продолжать.
— Уймите вы его! — послышалось с койки слева. — Он так пыхтит, что мешает спать.
— Говорят, петух так силился снести яйцо. Чего старается? Все равно ничего не выйдет, — добавил больной справа.
— А я готов вам верить, — тихо произнес хирург.
— А раз поверил, доктор, будь уж другом. Мне нужны гантели. Для нагрузки.
— Да, если я их принесу, меня отсюда выгонят.
— Не выгонят! Скажи, мы на краю открытия.
— Сообщником хотите сделать?
— Соратником. Я ж не могу один. Пока гантели, а потом и гири. Я б не просил, когда бы не поверил сам себе.
— Стойкости у вас можно поучиться...
— А как у нас все выйдет, мы с тобою, доктор, Центр реабилитации откроем. Излечивать больных начнем.
— Не слушайте его. Он тронулся. Перевести б его в психушку. Петух ведь так и не снес яйца.
— Я вас попрошу, больной, быть поспокойнее. Не надо свар. Вы в больнице! — строго сказал врач.
А когда через неделю или две, Дикуль поднялся с койки и сделал несколько шагов, тот же сосед по койке восхищенно говорил:
— Ну, Валентин, и петуху, и нам у тебя учиться надо. А в Центре реабилитации ты нас, соседей не забудь!
— Не бойся, не забуду. Сам вас отыщу, — заверил Дикуль, и отлеживался долго.
Гири из цирка принесла жена, не веря сверкнувшей вдруг надежде. Помогли ее партнеры по арене. Самой такой тяжести не одолеть. А следом сюда просилась вся цирковая труппа.
Палата превратилась в гимнастический зал. Больничное руководство смотрело сквозь пальцы.
Молодой хирург яростно защищал новаторский курс лечения. Доложить наверх, пока что, не решались. Заинтересованные врачи заходили в палату, пытались приподнять с полу гири и качали головами.
А Дикуль наращивал себе мышцы не только на спине у позвоночника. Сопалатники, по-прежнему прикованные к постели, смотрели на него с удивлением и надеждой.
— Что вышло из того, посмотрите вечером на представлении, — скромно закончил свой рассказ бородатый, с виду толстый, мужичек.
— И там увижу Геракла, кем вы хотели вернуться на арену?
— Зачем в чужих тысячелетиях нам занимать героев, на кого хотелось бы походить? Россия своими богата.
— Васнецовские богатыри?
— История богаче сказки. Но, как судья, порой несправедлива. Посмотрите, как по разному выглядит Петр I. То он кровавый деспот, самодур, сыноубийца, то Великий преобразователь, что Россию вздыбил и с европейцами поставил рядом. Забулдыга, весельчак, моряк, воитель, плотник... С характером покруче кручи.
— Выходит, что История, вроде, ветреной красавицы. Ей бы назад смотреть, а она косится на современность.
— Не побоюсь сказать, что служит ей. Власть меняется, История с ней тоже. Когда в Древнем Египте династия другой уступала место, то новый фараон старался все изображения предшественников уничтожить.
—Значит, Пушкиным быть надо, чтоб “Емельку Пугачева” не разбойником показать, а, вопреки официальной версии,— вождем восставшего народа, — сделал вывод Званцев.
— Другому “разбойнику” не повезло. Не помог Степану Разину роман Степана Злобина.
— Может быть, из-за песни, где Степан стал злодеем-Стенькой, княжну что в Волге утопил и в пляс пустился.
— Да, там не поется к чему стремилась его мятежная душа, — закончил Дикуль и заторопился в цирк. — Меня там пациенты ждут.
— Пациенты? В цирке?
— Я вас с ними познакомлю, если вы со мной пройдетесь и останетесь на представление.
— Вы меня, Валентин Иванович, сегодня обогатили, — говорил Званцев по дороге к цирку.
— Да чем? — смутился Дикуль.
— Своей жизнью, упорством, волей, характером и взглядами.
— Ну, что вы, право! Я рассказал лишь то, что произошло на самом деле.
— Вот в том-то и дело, что это с вами было! А вам не кажется, что ваша жизнь сходна с легендой об Илье Муромце?
— Никогда не думал.
— В былине говорится, что Илья Муромец 33 года лежал недвижно на печи. Видно, от рождения был параличным. И в нем копилась внутренняя сила. Странники, радушно принятые его семьей, в нем эту силу пробудили. И он стал богатырем.
— Как будто, так.
— И разница лишь в том, что, вместо странников свою силу вы пробудили сами.
— Вот не думал!
— И выходит, сказочные богатыри вам ближе, чем Пугачев или Разин. Никто не знает, каковы они были с виду.
— О Пугачеве не берусь судить. А Разин, как я думаю, был богатырем духа. А ростом, для меня, так выше крыши.
— Воображение у вас яркое, Валентин Иванович.
— Вот мы и пришли. Пройдем через служебный ход к тренировочной арене.
Она наполнена была водой, превращена в бассейн, и девушки-наяды здесь тренировались в синхронном подводном плавании. У них никак не получалось. Сердитый тренер кричал им со скамейки об их ошибках. Они покорно ныряли вновь, одно и тоже повторяя, пока не получилось четко.
— Нелегкая работенка! — заметил Званцев.
— Цирк – это тренировка, настойчивость, терпение, — ответил Дикуль.
Они сели, наблюдая за отработкой красивейшего номера. И Дикуль говорил:
— Вам покажу свои приборы с грузами на блоках, и больных, которых в цирке я лечу и ставлю на ноги. В том – мое призвание, людям помогать, как сам себе помог – еще одна моя задача! Представьте, мне грозят преследованием за незаконное врачевание без должного диплома и клятвы Гиппократа. Да если б то возможно было, я его самого поднял бы из древнегреческой гробницы.
Немного помолчали, наблюдая, как у девушек все лучше получалось.
— Приготовил номер, — продолжал Дикуль, —автомашину на плечах держать. А брат ваш, Виктор Петрович, пробивает в министерстве создание “Центра реабилитации”. И помещение отыскали близ Телецентра на улице Королева. Так нашлись окрестные жильцы, что протестуют. Видите ли: “Господ будет угнетать вид множества калек”! Как то назвать?
— Бессовестностью только!
— Преодолеть отсутствие врачебного диплома можно привлечением дипломированных врачей. Один уж есть, хирург, был лечащим врачом в нашей палате. Медицине – первое место. Я – не знахарь. Моя пусть будет лишь система упражнений. Я ни на что не претендую. А вечером, уже скоро, увидите для чего сюда стремился.
Они прошли по коридору. И Званцев встретился с больными, что лежа в креслах, без устали поднимали гири, подвешенные на тросах через блоки. Они тоже лечилимь упорством у тренировочной арены.
— А начальство местное не протестует? — спросил Званцев.
— Напротив, гордятся этим. Они же циркачи, а не жильцы без сердца, которым все ж унять претензии придется. Спасибо Виктору Петровичу. Он своего добился. Помещение нам передали. Можно Центр создавать.
— Наш Виктор любую стену прошибет, чтобы достигнуть цели.
— Вам с вашим братом повезло, — отозвался Дикуль.
Он провел Званцева в зрительный зал с такой же ареной, как тренировочная, но без воды и окруженной амфитеатром мест для зрителей, которые уже появлялись.
Дикуль усадил Званцева в ложу для гостей.
Званцев с братом любили цирк. В детстве оба мечтали о цирковой карьере.
И сейчас он с удовольствием смотрел удивительные номера гимнастов, вспоминая, как профессор теоретической механики в Томске рассказывал на лекции студентам, что ходит в цирк познавать законы механики, и цирковую выдумку считал вкладом в науку.
Восхищала дружба человека с животными. Даже звери охотно слушались его. Медведь, что в тайге заламывал охотника, здесь послушно ездил на велосипеде или плясал под дудочку, как парень на гулянке. И даже голуби слетались, садясь прелестной женщине на плечи. А лошади! О боевых конях звучат легенды, как и об отважных джигитах.
Но вот объявили гвоздь программы:
— Заслуженный артист республики Валентин Дикуль!
Служители в униформах с трудом вытащили на арену гири, штанги и чугунные шары.
Еще за кулисами Дикуль предложил Званцеву попробовать их на вес.
— Я бутафории не допускаю, — говорил он. — Все должно быть натуральным, как и под куполом, откуда падают не куклы... — и он улыбнулся.
Вслед за сложным сооружением, со спиральным желобом для скатывающихся шаров на арену выбежал... гигант.
В обтянутом трико, похожий на статую Геркулеса, скинувшего европейскую одежду... И ростом, словно выше крыши...
А где же Дикуль? Куда делся приземистый бородач?
Но это был, конечно, он! Его глаза, улыбка!
Стал весело, как с мячиками, играть с неподъемными шарами. Забрасывал их вверх на желоб. Налету подхватывал внизу и снова вверх бросал. Потом перешел на гири, старинные, по два пуда. Поднимал играючи, то одной, то другой рукой, то сразу обеими. А штангу, под которой тяжелоатлет согнется, с высоты над головой, бросал себе не шею. Все с подкупающей улыбкой.
На арену выкатили шар. Огромный. Он его едва руками обхватил и вскинул себе на грудь, как штангу. Поднял над головой и стал подбрасывать, словно тот не весил вовсе. И на арену бросил.
Шар развалился, и вышла из него прелестная женщина, Дикуля жена...
И голуби откукда-то взялись и сели ей на плечи.
Казалось, купол рухнет от оваций.
Вот ради этого цирковой артист живет и рвется на арену!
Зрителей всех до едного он покорил. А Званцева тем более.
Ведь он знал – это же вчерашний паралитик с переломанным хребтом!
Понятно, почему он так стремился на арену славы. Но ведь рядом близ тренировочной арены паралитики, такие же, каким он был, через блоки поднимают гири, чтобы на ноги вновь встать. Лежали рядом хоккеист и балерина. Для них он не только исцелитель, но добрый друг и вдохновляющий пример. Перед представлением служители выкатывали кресла в зал,чтобы инвалиды в деле увидели своего Дикуля.
Идя за кулисы проститься с Дикулем, Званцев прошел мимо балерины. Улыбнувшись, она ему сказала:
— Вот теперь мечтаю о тридцати двух фаэте.
Должно быть, Дикуля смотрела в первый раз.
Придя домой, Званцев не мог с Дикулем расстаться.
Все думал о том, что видел, о беседе с ним. И настолько сам проникся его героями, что написал балладу о Степане Разине, каким его представлял Дикуль, чтоб подарить при случае:
ГРОЗА ЦАРЕЙ
баллада
С похмелья хмурый туча-тучей
Выходит грозный атаман.
А нравом был он кручи круче,
Сын Дона и Степи – Степан.
И ростом словно выше крыши,
В плечах – саженная сажень.
При нём вокруг всё тише тиши.
И день-деньской он ждёт свой день.
Казак собрал из беглых войско,
Ярмо чтоб бросить воевод.
“За правду, братцы, стойте стойко,
Взял б волю-вольную народ!”
Но не было в достатке злата.
Пошла за ним голь-голытьба.
Один мушкет на два-три брата.
Из пушек шла по ним пальба.
Замолкли царевы царь-пушки.
В дыму блеснул штыков оскал.
На поле – словно птичьи тушки...
Он горе-горькое познал...
На плахе рук и ног лишился,
Потом и буйной головы.
Но даже в смерти не смирился.
Гремит в раскатах гром грозы...
Так почему ж о нём осталась
Одна лишь лживая молва?
Как будто, он топил красавиц?
И цель его – разбой, гульба!
С тех пор прошло немало лет. Центр реабилитации на улице Королева обрел заслуженную славу, и пациенты счастливы всегда, встречая внимательного, ласкового академика Дикуля.