Мы с Федей лежим на высоком берегу реки и молчим.
Вокруг по-осеннему тихо, не слышно летнего звона цикад и в то же время почти по-летнему жарко. Вчера дул сухой ветер, и сразу потеплело. Говорят, что летом такой ветер бывает горячим.
Лесистый склон несколькими обрывистыми ступенями спускается к воде. Зелень травы прерывается ржавыми пятнами осыпающейся земли. Недалеко от нас, на самом обрыве, как по команде «смирно», выстроились пирамидальные тополя. Внизу — вода и лодки. Их много, штук двадцать, они стоят у берега и сверху кажутся залегшей у воды цепью бойцов.
За буксирным пароходом разбежался веер волн, задевая желтоватую ленту плотов. Плоты тянутся вдоль реки и исчезают за стеной тополей.
За плотами — вода почти до горизонта. Противоположный берег затуманен. В воде отражаются перевернутые деревья. Они растут на самом берегу, а за ними — степь. Трава в степи жарким летом становится колючей, как сено. «Сено» торчит из растрескавшейся почвы. Ссохшаяся земля звенит, если по ней ударить каблуком.
Посеянную в степи пшеницу иной раз нельзя даже жать.
Ее, чахлую, реденькую, теребят руками.
А Волга равнодушно катит бесценную воду мимо жаждущих берегов...
На обрыве видны две фигуры. Мужчина в кепке, надетой козырьком назад, склонился к прибору на треноге. Рядом с ним девушка, с кольцами кос, спускающихся до плеч. Я узнаю геодезистов, которые приехали с нами в одном поезде.
На солнце сверкнула белая краска тонкой рейки. Девушка, взяв ее на плечо, стала спускаться вниз.
Снова смотрю на реку.
Из трубы буксира, что тянет три баржи, валит дым.
На том берегу — тоже дым. Нет, это не дым. Это пыль поднимается с не видимой отсюда дороги. Верно, там идет колонна автомашин.
Пыль!.. Мельчайшие песчинки хрустят на зубах... Их словно приносит сюда ветер из пустыни...
Я стараюсь разглядеть на дальнем берегу буровую вышку. Там Федин дядя, буровой мастер Семеныч, с бритой головой и усами, как у Тараса Бульбы. Он берет там пробу грунта.
Нет, не могу разглядеть буровой вышки!
У Феди глаза лучше.
Я спросил Федю по-английски, видит ли он вышку?
Хорошо придумал Иван Григорьевич, начав учить Федю английскому языку. Да и я упражнялся в английском языке, глядя на мальчика.
Федя ответил. Надо смотреть правее, вон там, на фоне облака пыли, и видна буровая вышка...
Внезапно на обрыве передо мной вырос незнакомый мальчик, ладный, стройный, как пирамидальный тополек. Он в упор смотрел на меня своими карими яркими глазами.
— Простите, что я мешаю вашему разговору, — сказал мальчик, — но я хотел бы знать, кто вы и что вам здесь надо?
Я изумился.
— Собственно, я должен был бы спросить, кто ты и что тебе надо, — ответил я, еле сдерживая улыбку.
Мальчик покраснел, вытянул руки вдоль туловища и сделал еще один шаг, поднявшись по обрыву.
Федя с любопытством смотрел на незнакомца, одетого в длинные брюки, ботинки, измазанные глиной, рубашку с расстегнутым воротом. Вьющиеся темно-каштановые волосы лезли ему на лоб.
— Позвольте задать вам вопросы. Вы говорили по-иностранному? — спросил мальчик.
— По-английски.
— Вы наблюдаете за работой геодезистов?
— Ну, наблюдаю!.. Не наблюдаю, а просто любуюсь, — поправил я. — А к чему этот допрос?
— Вы находитесь на месте, где начинается великая стройка. И мы хотим знать, кто вы, зачем вы здесь, почему говорите по-американски?
— По-американски?! — гневно вскричал Федя и вскочил на ноги.
Втянув голову в плечи, сжав кулаки, он угрожающе стал приближаться к незнакомцу.
— Полегче, — спокойно сказал тот, не отступая. — Я знаю, что вы, американцы, знаете бокс!..
— Ну и дурак! Американцы! — с яростью проговорил Федя. — Да ты знаешь, что говоришь? Да я, быть может, из-за этих твоих... — и, не договорив, Федя умолк. В голосе его было столько искреннего негодования, что незнакомый мальчик смутился.
— Зачем ты ругаешься? — сказал он. — Я только хотел спросить... а ты сразу с кулаками... Мы охраняем здесь местность... ну, и хотим знать... У нас, может быть, такое задание от пионерского отряда!
— Слушай, мальчик, — прервал я его. — Как тебя зовут?
— Алеша... Алексей Карцев... у нас тут отряд...
— Подожди. Я вижу, ваш отряд охраняет местность... Вас смутило, что мы с Федей разговариваем по-английски. Я могу сказать тебе, что мы изучали с ним этот язык, когда жили на далеком острове в Арктике.
— В Арктике? — воскликнул мальчик, и его карие глаза стали еще ярче.
— Да, в Арктике. Федя впервые на Большой Земле. Он неплохо говорит по-английски и хочет говорить еще лучше. Я его привез сюда к дяде, буровому мастеру, который работает на том берегу.
— К Семенычу? К дяде Семенычу?
— Ну, вот... Ты даже его знаешь?
— Спасибо, что вы не рассердились, а все рассказали мне. Простите меня, — прямо и открыто глядя мне в лицо, сказал Алеша. — И ты, мальчик... и ты, Федя, тоже прости меня.
— Ну и ладно, — пробурчал Федя. — Нечего вам делать, вот и шляетесь тут.
— Нет, не потому, что нам нечего делать! — вспыхнул Алеша. — Пойдем со мной... я тебе все объясню.
— Никуда я не пойду, очень ты мне нужен!
— Я тебе не нужен, а ты нам очень нужен — ты жил в Арктике, можешь про нее нам рассказать...
— Ничего я рассказывать не буду.
— Тогда мы тебе расскажем... расскажем, почему мы охраняем эти места.
— Ну, почему?
— А вот пойдем... тебе будет интересно. Дядя, скажите ему, чтобы он пошел...
Я кивнул Феде головой.
Он нехотя стал спускаться вместе с Алешей и сразу же скрылся из глаз. Потом я услышал голоса. Ребята сидели на площадке, как раз под тем местом, где я лежал. Мне их не было видно, но я слышал каждое слово.
Я улыбался, вспоминая, как неожиданно выросла передо мной грозная фигура десятилетнего или одиннадцатилетнего мальчика. Он понравился мне, этот Алеша...
— А ты знаешь, что здесь строится? Нет, ты ничего не знаешь! — доносился звонкий голос Алеши.
— Плотина... У нас в Арктике, может быть, и не такие плотины будут строить...
— Вот и сразу видно, что ничего ты не знаешь! Плотины в Арктике не для чего строить. А здесь зачем строят, знаешь? Федя молчал.
— Про ледниковый период слыхал? — спрашивал Алеша.
— Не только слыхал, а сам среди ледников жил... Знаешь, они какие? В море сползают... А ты не жил!..
— Ну, так ты, наверное, знаешь, что льды отступают...
Ведь правда? Все знают, что льды отступают и что на Земле становится теплее... А оттого, что на Земле становится теплее, в тех местах, где всегда жарко, вода высыхает и постепенно степи превращаются в пустыни... Это каждый школьник знает.
— Ты не задавайся... Я в школе пока еще не учился. Зато в мореходное училище сразу поступлю.
— Происходит опустынивание земли. Земли опустыниваются, их заносит песком. Я с папой ездил в песках Кара-Кумов... Я видел там засыпанные песком древние города... Понимаешь, степы из песка торчат... Смотреть страшно!
— Так уже быстро и опустыниваются? — спросил Федя.
— Не так уж быстро, а все-таки быстро. Древние люди жили около пустыни и орошали землю водой. И у них было как в цветущем краю. А потом пришли монголы... Взяли и все разрушили... И пустыня погубила сады...
— Кто тебе сказал?
— Папа сказал. Он все знает. И сейчас пустыня наступает... Вот в Америке... Ты по-американски...
— По-английски, — поправил Федя.
— По-английски говоришь, — мог бы прочитать... у них выветривается почва... Там капиталисты так хозяйничают, что самые плодородные почвы уносит ветром и на их месте получается пустыня... Понятно?
— Что — понятно? Это тебе тоже папа сказал?
— Нет, не папа... А то понятно, что одинаково получается как после монгольского нашествия, так и после хозяйничанья капиталистов.
— Это ты сам придумал?
— Нет, не сам. Это дядя Коля говорил, он здесь парторг... А мой папа — инженер, проектант... Он все время думал, как бороться с засухой. И вот здесь Сталинградская гидростанция будет, и цветущий край здесь будет... Еще, может быть, возьмут и повернут вспять великие сибирские реки... Понимаешь?
— Здорово! Значит, теплее будет, а пустынь не будет?
— И вот, понимаешь, это начинается с сегодняшнего дня... Вон там геодезисты работают, будущую плотину размечают... Знаешь, какое это великое дело?! Ты на меня обиделся, когда я про американцев сказал, а ты пойми, почему я сказал... У нас тут целый отряд... Если хочешь, мы тебя в него примем, если только поклянешься... Мы называемся гайдаровцами!.. И мы решили охранять это место... Тут, конечно, и без нас, наверное, охраняют, — а мы еще лучше будем охранять, потому что врагам ненавистно наше строительство... А вы вдруг по-английски заговорили!.. Знаешь, какая здесь будет великая стройка? Тут море будет... Ты Ледовитый океан видел? А какой он, расскажешь?.. Гайдаровцем хочешь быть?
Мальчики стали говорить тише. Потом послышался свист и ответное кукование. То, что кукушкам куковать не время, как видно, не смущало ребят. На площадке послышались тихие голоса. Кажется, мой Федя нашел себе товарищей.
Я смотрел перед собой вдаль и уже не видел туманного берега. Перед моим мысленным взором раскинулось новое море. По нему плавают суда, почти такие же большие, как в Арктике. Если сейчас баржи, чтобы пройти через мелеющую Волгу из конца в конец, тратят на это с перегрузками на перекатах до двух месяцев, то после появления великих гидроузлов рейс по глубокой реке займет не больше двух недель! Волга, связанная каналами с другими реками, соединит северные и южные моря!
Великие стройки коммунизма! Почему я думал прежде, что романтику можно найти только на Севере? Ведь именно потому я отправился когда-то на полярный остров! Пожалуй, я останусь здесь, чтобы своими руками построить берег будущего моря!..